Божественная комедия

Геннадий ПРАШКЕВИЧ

БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ

Часть вторая

ЧИСТИЛИЩЕ: ПЛЕННЫЙ ДУХ

БЕЛЫЙ КВАДРАТ (за пять лет до рая)

«…упал фужер.

Залаяли иностранцы.

Белые перчатки до локтей.

Бриллиантовые запонки, лица в экземе. От зависти, наверное.

«Вы тоже из них?» – физик Расти (Ростислав) Маленков (почетный гость) смотрел на стену, которую могло украшать полотно Снукера (Родецкого). Мадам Катрин кивнула: «Наверное. Но без зависти». Тридцать на тридцать пять. Желтый смычок, струящийся по коричневым струнам. Так могло выглядеть потерянное еще в прошлом веке полотно знаменитого художника.

«Видите человека в черном костюме? Да, да. Усатый. Он написал толстенную книгу, доказывая, что мы еще найдем знаменитое полотно».

«Вы в это не верите?»

Физик рассмеялся: «Как и в то, что вы останетесь в России».

«Жаль, право. Я не о себе. У Родецкого был шанс, но он его не использовал. Он прячется, как Рушди. Только я не понимаю, почему проститутку нужно бояться больше, чем всех исламистов».

«Власть времени».

«Вы о возрасте?»

«Не совсем. У каждой страны свои загадки. – Баронесса Катрин фон Баум сводила Маленкова с ума. – Каждому времени сопутствуют явления, порождаемые только самим временем. – Он опять рассмеялся. – Я думаю, например, что первые христиане не нуждались в квантовой физике».

«А в чем они нуждались?» – легкий взмах ресниц.

«В последователях. И только. Неадекватное восприятие мира разрушает личность».

Негромкие голоса, покашливания. «Только Леонардо сумел приблизиться к более или менее правильному пониманию времени». Галстуки и прически. «Время разделяет ужаснее, чем пространство». Волны зависти, непонимания, изумления. «Мы никогда не сможем поговорить с Родецким, неизвестно даже, жив ли он еще». Бананы в углу (нелепая инсталляция), их сладковатый запах. Из-за колонны, поддерживающей круглый, как небо, свод, внимательно смотрела на белый квадрат девчонка. Круглое лицо, не румяное, нет, платиновый отлив коротко постриженных волос, темная родинка чуть выше верхней губы, справа. Глаза чуть разной величины, но, может, это так свет падал. «И я второе царство воспою, где души обретают очищенье и к вечному восходят бытию».

«Это вы о чистилище?»

Физик посмотрел на мадам Катрин с уважением.

«Конечно. Ведь говорить стоит только о глубинных уровнях. О скрытых уровнях, недоступных общему сознанию. Ваш роман тоже привнес в мир долю дикости. В этом нет ничего страшного. Постоянно меняется ценностная ориентация. Раньше ходили на Репина, потом на импрессионистов, теперь на белый квадрат. Утрата ценностей уже не рассматривается как катастрофа. Видели, во что превращается розовый коралл, извлеченный из моря?»

«Просто в камень».

«Тогда, сестра, к чему распространяться? Уже я вижу тот грядущий час, которого недолго дожидаться, когда с амвона огласят указ, чтоб воспретить бесстыжим флорентийкам разгуливать с сосцами напоказ…» Какими духами вы пользуетесь?»

«Шанель Эгоист Платинум». – Улыбка мадам Катрин начиналась в уголках красивых губ, потом нежной вспышкой (так казалось Маленкову) озаряла салон. Конечно, присутствующим не хватало скандала. Конечно, они предпочли бы иметь дело с самим Снукером. Не с его знаменитым полотном (загадка греет), а с пьяным матом, который так сладко унижает интеллигентное собрание. На писателя оглядывались. Он что-то должен сказать. Оглядывались и на физика. «Но если бы сейчас на стене появилось полотно Снукера…»

«Они обиделись бы? Почему?»

«Потому что истина никогда не укладывается только в одну человеческую жизнь».

«Может, дело в нашей скоротечности? В том, что мы проходим слишком быстро? В том, что мы заключены в своих собственных телах, навечно заключены, и именно это определяет движения нашего пленного духа? Сами подумайте, как это парить тучному человеку на пуантах, или как уроду шептать о любви красавице?»

«В точку, – негромко засмеялся физик. – Просто вы сформулировали все немного иначе. Нам действительно не вырваться из собственных тел. Пленный дух. Вы хорошо сказали. Жизнь человека ограничена семью-восемью десятками лет. То, что до нас, и то, что после нас – каждому из нас недостижимо. Трудно с этим смириться».

«Это вы о себе?»

«Простите, но и о вас тоже».

«Тюрьму можно украсить, – улыбнулась мадам Катрин. – Бриллианты на шее, – она повернула голову и камни на шее вспыхнули. – Золото в ушах, кольца, наряды, шляпки, ну вы знаете».

«И все равно вы останетесь в тюрьме. Никогда из нее не выйдете. Ваша жизнь еще до рождения обречена на одно бренное тело… даже если оно прекрасно… и ничего вы с этим не сделаете. Ровно столько любви, сколько может попасть в отпущенный вам временной интервал, ровно столько страданий…»

«Вы говорите так, будто до чего-то додумались».

«Слышали о теории относительности?»

«А-а-а, изыскания этого великого клерка! Однажды в Берне я видела фотовыставку, посвященную его житию. На одной из фотографий он неприлично показывал язык. Это запомнилось. Тем более, что журналисты писали, что это он показывал язык Богу, а может, Природе, я сейчас не помню. Но я-то уверена, что он показывал язык журналистам».

Наконец, она меня увидела!– обрадовался Маленков. Влажные губы, нежный блеск глаз, поворот головы. Я ее заинтересовал. Чудесные гладкие ноги, заброшенные одна на другую (мадам Катрин опустилась в кресло). Плевать на Снукера. Я хочу ее. Плевать на смычок, я хочу скользить губами по ее плечу. Важна музыка, а не инструменты.

«Я думаю, из любой тюрьмы можно выйти».

«Пленный дух… Испущенный дух… Вы об этом?»

«Ну что вы! Смерть – никогда не выход, если вы имеете в виду смерть. Тюрьма заперта, да. Но к любой тюрьме можно подобрать ключи».

«Неужели вы уже готовы позвенеть ими передо мной?»

«Почти».

Мадам Катрин вопросительно улыбнулась.

«Не хватает самого малого. Круговой лазер. Слышали о таком?»

«Нет. Но, конечно, это требует больших вложений?»

«Гораздо больших, чем вы подумали».

«И тогда перед нами откроется рай?»

«Можно сказать и так».

«Значит, речь идет минимум о миллиарде евро?»

«Если бы…»

«Ну да, – мадам Катрин ободряюще улыбнулась. Физик с ума сходил от ее улыбки. – Чем ближе позвякивание ключей, тем крупней требуемая сумма».

«Моя работа окупится чрезвычайно быстро».

«А что это такое – круговой лазер?»

Теперь Маленков посмотрел на нее с испугом.

«Всего лишь устройство, в котором вращающийся по кругу световой луч пронизывает фотонный кристалл. – Наверное, он считал, что такие знания доступны любой домохозяйке. – Траектория луча искажается, а значит, изменяется скорость света. Понимаете? На самом деле тот ученый клерк показал язык вовсе не журналистам. Они его нисколько не интересовали. Он прекрасно знал, кому на самом деле следует показать язык. Искривленное пространство-время превращает луч света в спираль. Размешивали густое варево в закипающей кастрюле? – Маленков посмотрел на мадам Катрин с внезапным сомнением. – Перемешиваемое пространство-время начинает вращаться все быстрее и быстрее, как бы отдельными слоями. И если сквозь это адское варево пропустить нейтрон, то его спин… Ну, спин – это что-то вроде вращения вокруг собственной оси, понимаете?»

«Абсолютно не понимаю».

«Ну, значит, вам это и не надо».

«Все же попробуйте объяснить. Хотя бы на примитивном уровне».

«Ладно, – негромко рассмеялся Маленков. – Приведу как пример. Самое изящное, самое благородное кресло времен Короля-Солнца скажет о времени его правления меньше, чем любой забулдыга из окружения. Нет, не спрашивайте, – физик, улыбаясь, поднял руку. – Я не знаю, были забулдыги в окружении Короля-Солнца или нет. Но я знаю, что, прошивая слои перемешиваемого пространства-времени, нейтрон совершит путешествие во времени».

«Это, конечно, всего лишь теория?» – улыбнулась мадам Катрин.

«Русский космонавт Сергей Авдеев провел в космосе семьсот сорок восемь суток. За два года, проведенных на круговой орбите, в своем движении в будущее он обогнал нас, жителей планеты Земля, на одну пятидесятую секунды».

«Боюсь, что даже его жена этого не заметила».

Маленков побледнел. Возможно, обиделся.

Ему не хватает решительности, подумала мадам Катрин. Когда он станет знаменитым, как тот бернский клерк, он перестанет искать меня. Утеря ценностей. Он начнет посещать не модные галереи, выставляющие то, чего, может, и не существует на свете, а зал с «Джокондой», зал с работами, недоступными для толпы… Так обычно и случается… Он реалист… Он знает, что моя тюрьма к тому времени обветшает… Одна пятидесятая секунды… Близкий успех ему не грозит… Мадам Катрин трезво оценивала ситуацию. Ничто не помогает трезво оценивать ситуацию лучше, чем хороший коньяк. Уже через десять лет (а хватит ли физику десяти лет?) моя тюрьма потребует капитального обновления. Природа много дарит, но она и отбирает много. Я не успею к путешествиям во времени. Да и зачем мне это? Если рай построят, первой в него войдет вон та девчонка с родинкой… Не я… Это ее губы обратят на себя внимание очередного физика.

Белый квадрат…

Смутная дымка времени…

Сердце мадам Катрин тревожно заныло.

А если Маленков действительно на пороге величайшего открытия?

Кажется, он что-то сунул мне в сумочку. Наверное, визитку. Хорошо, что я не показала виду, ему все равно ничего не светит. Как мне не светит встреча с Родецким. Физик всю жизнь проведет в России в своем закрытом научном городке, он даже Лувра никогда не увидит, а я так же, как он, буду угасать в собственном теле, и нерастраченная нежность медленно будет истаивать и растворяться в пресловутом пространстве-времени. Мне никогда не увидеть Снукера, Маленкову никогда не построить рай. В России рай обычно строят руками зеков. По гладкой спине мадам Катрин пробежали мурашки. Просто украсть у природы – это у человечества никогда не получалось. Потерять легче. Утратить гораздо легче. Чуть не с восьмого класса мадам Катрин (тогда Катька Лажовская) хранила в дневнике пожелтевший листок из немецкого «Журнала для семейного чтения». Загадка двадцатого века. Утерянный шедевр художника Родецкого. Может, загадкой все это стало только в двадцать первом веке, но писали о ней так много, что у мадам Катрин это вызывало тоску.

Смычок, текущий по струнам.

Никто, правда, не доказал, что такое полотно существовало.

Ссылаются на современников Снукера. Ну да. Они есть. Проститутка (по другим сведениям служанка) из ирландского бара, пьяные матросы, случайно оказавшиеся в том же баре. Почему Снукер писал в их присутствии? Почему он написал именно смычок и струны, когда известно, что он не выносил музыки? В некоторых воспоминаниях о Родецком писали как о человеке, бежавшем из империи зла. Другие считали его чуть ли не советским агентом.

«Великая тайна Снукера».

Волшебный смычок и пропитые глаза.

Катька Лажовская плакала от разительного несоответствия.

Такие люди, как Снукер, рождаются в неурожайный год. Советский режим исторг художника из себя, как рвоту. На страничке немецкого «Журнала для семейного чтения» сохранилась реконструкция апокрифического полотна и обрывок интервью.

«…вы пробовали не пить?»

«А вы не пробовали не врать?»

«…наглые художества бывшей советской собаки. Он говорит банальности, но рука его гениальна. Нож Мертвой Головы отточен, знаменитая предсказательница подтверждает финал, но теория принудительного ознакомления с искусством, протаскиваемая Родецким…»

Мне двадцать пять, подумала мадам Катрин с горечью.

Близнец, блондинка, рост 179 см, из них 110 – ниже талии.

Голубые глаза, смуглая нежная кожа, темная родинка над правым соском.

Серебряная медаль в школе, незаконченный университет, внезапный отъезд (почти бегство) в Италию с почти чужим человеком, мужчины, деньги. Это вместе должно писаться: мужчины, деньги, арт-хаус, фэшн, вечеринки, Gucci и Barberry, ходить по магазинам, разводить цветы».

ФАЙЛ ОБОРВАН

НЕНАВИЖУ:

Подгоревшую яичницу

Совхозного быка Сергуньку

Алгебру и тригонометрию

Левку Старостина, дурачка

Динку Мешалкину, выдру болотную

Рассказ А. Беляева «Мертвая голова»

Дивизию СС «Мертвая голова»

Бабочку «Мертвая голова»

Нинку Барсукову

Школьную форму

Пьяного папу

Проституток

Учителя физкультуры

Когда говорят: «Давай знакомица»