Песнь о Роланде

Бордосец Анжелье, гасконский рыцарь, Поводья бросил, шпорит что есть силы, С вальтернцем Эскреми спешит схватиться. На шее мавра щит висел – разбился, Копье сквозь кольца панциря проникло. Промеж ключиц глубоко в грудь вонзилось. Язычник мертвым с лошади свалился. «Вы все умрете!» – молвил победитель. Аой!

CI

На Эсторгана ринулся Атон, Ударил в щит из кожи расписной, Рассек багряно-белый верх его, Пробил кольчугу нехристя насквозь, Всадил в араба острое копье, С коня на землю сбросил труп толчком И молвил: «Смерть постигнет весь ваш род!»

CII

Эстрамарена Беранже теснит. Щит нехристю он раздробил в куски, Рассек доспехи, в грудь копье всадил, Сразил врага средь тысяч сарацин. Уже десятый пэр у них убит. Лишь двое до сих пор еще в живых – Шернобль и с ним красавец Маргари.

CIII

Был этот Маргари собой хорош, Могуч, неустрашим, проворен, спор. На Оливье коня направил он, Навершный шип щита разбил копьем, С размаху им ударил графа в бок, Но тела не задел – не дал господь. Мавр выбить графа из седла не смог И мимо пролетел во весь опор, В рог затрубил: скликает рать на бой.

CIV

Сраженье грозно, и враги упорны. Роланд бесстрашно рвется в гущу боя, Бьет так, что не выдерживают копья: Уже пятнадцать раз он брал другое. За Дюрандаль он взялся, меч свой добрый, К Шерноблю скакуна галопом гонит. Шлем, где горит карбункул, им раздроблен. Прорезал меч подшлемник, кудри, кожу, Прошел меж глаз середкой лобной кости, Рассек с размаху на кольчуге кольца И через пах наружу вышел снова, Пробил седло из кожи золоченой, Увяз глубоко в крупе под попоной. Роланд коню ломает позвоночник, На землю валит всадника и лошадь И молвит: «Нехристь, зря сюда пришел ты! Ваш Магомет вам нынче не поможет. Не одержать победы маврам подлым».

CV

Вот граф Роланд по полю битвы скачет. И рубит он и режет Дюрандалем. Большой урон наносит басурманам. Взглянуть бы вам, как он громит арабов, Как труп на труп мечом нагромождает! И руки у него в крови и панцирь, Конь ею залит от ушей до бабок. Граф Оливье разит под стать собрату, И остальные пэры бьются славно. Врага французы косят и сражают, Без чувств и без дыханья валят наземь. Турпен сказал: «Бароны наши храбры», – И бросил войску: «Монжуа!» – клич Карла. Аой!

CVI

Граф Оливье несется полем вскачь. Обломок древка у него в руках. Он Мальзарону им нанес удар, Щит расписной сломал, разбил шишак, У мавра вышиб из орбит глаза, И вылетел на землю мозг врага. Убил еще семьсот неверных граф, Торжиса с Эсторгосом покарал, Но и свое копье вконец сломал. Роланд воскликнул: «Вы сошли с ума! Жердь для подобной битвы не годна. Железо, друг, потребно здесь и сталь. Да разве Альтеклера[64] нет у вас, Отделанного золотом меча?» «Я бью арабов, – Оливье сказал. – Мне меч из ножен недосуг достать». Аой!

CVII

Граф Оливье достал свой меч из ножен, Желанье побратима он исполнил, Меч обнажил пред ним, как рыцарь добрый. Вот с ним Жюстен из Валь-Ферре сошелся. Граф в голову ему удар наносит, И череп рассекает, и утробу, И все седло с отделкой золоченой. Хребет коню сломал своим клинком он, С седла на землю сарацина сбросил. «Вы брата мне милей! – Роланд промолвил. – Оценит наш король удар столь мощный». Клич: «Монжуа!» – ему повсюду вторит.

CVIII

Несет Жерена в бой скакун Сорель, И мчит Жерье горячий Пассесерф[65]. Тот и другой пришпорили коней, На Тимозеля мчат что силы есть. Ударил в щит Жерен, в броню Жерье. Сломались копья, раздробив доспех. На луг свалился мертвым Тимозель. Не слышал я, и неизвестно мне, Кто из двоих нанес удар быстрей… Эперварена, чей отец – Борель, Сразил в бою бордосец Анжелье. Турпеном наземь сброшен Сиглорель, Уже бывавший в пекле чародей: Юпитер[66] ад ему помог узреть. Сказал Турпен: «Коварен был злодей». Роланд в ответ: «Язычнику конец. Мне мил такой удар, друг Оливье!»

CIХ

Все яростней, все беспощадней схватка. И мавры и французы бьются славно. Одни разят, другие отражают. Взглянуть бы вам, как копья там кровавят. Как рвутся в клочья и значки и стяги, Как в цвете лет французы погибают! Ждут матери и жены их напрасно, Напрасно ждут друзья за перевалом. Аой! Великий Карл терзается и плачет, Но помощь им – увы! – подать не властен. На смерть обрек их Ганелон-предатель: Он в Сарагосе продал их арабам. Но не ушел изменник от расплаты: Был в Ахене разорван он конями. Подверглось тридцать родичей с ним казни – Никто из них не вымолил пощады. Аой!

CX

Ужасен бой, и сеча жестока. Разят Роланд и Оливье врага, Разит Турпен – ударам нет числа. Бьют остальные пэры им под стать. Французы рубят сарацин сплеча. Погибло много тысяч басурман. Кто бегством не спасется от меча, Тот рад не рад, а должен жизнь отдать. Но тяжки и потери христиан. Не видеть им ни брата, ни отца, Ни короля, который ждет в горах. Над Францией меж тем гремит гроза, Бушует буря, свищет ураган, Льет ливень, хлещет град крупней яйца, И молнии сверкают в небесах, И – то не ложь! – колеблется земля. От Ксантена и до нормандских скал, От Безансона и по Уиссан[67] Нет города, где стены не трещат, Где в полдень не царит полночный мрак. Блестят одни зарницы в облаках. Кто это видит, тех объемлет страх. Все говорят: «Настал конец векам, День Страшного господнего суда».[68] Ошиблись люди, не дано им знать, Что это по Роланду скорбь и плач.

CXI

Французы бьют без промаха врагов. Арабы понесли большой урон: Из сотни тысяч двое не спаслось. Сказал Турпен: «Бесстрашен наш народ. С ним не сравнится никакой другой. В „Деяньях франков“[69] писано о том, Что Карл один имел таких бойцов». Французы полю делают обход, Собратьев ищут в грудах мертвецов, Скорбят по ним, сдержать не могут слез, Меж тем Марсилий рать на них ведет. Аой!

CXII

Ведет Марсилий войско по ущельям. Дружины, с ним идущие, несметны: Полков за двадцать будет там, наверно. Горят у всех на шишаках каменья, Блестят щиты и пышные доспехи. Семь тысяч труб трубят перед сраженьем, Оглашена их ревом вся окрестность. Такую речь Роланд к собрату держит: «Обрек нас Ганелон-предатель смерти. Теперь уже сомненья нет в измене, Но уготовит Карл ему отмщенье. Нам предстоит неслыханная сеча – Страшнее битвы не было от века. Я буду Дюрандалем бить неверных, А вы, мой друг, разите Альтеклером. Мы с ними побывали в стольких землях, Добыли ими не одну победу. Так пусть о нас не сложат злую песню». Аой!

CXIII

Марсилий видит мавров перебитых. В рога и трубы затрубить велит он, В седло садится, в бой ведет дружины. Араб Абим[70] пред войском первый мчится. На свете нет коварней сарацина. Злодейств немало свершено им в жизни. Не чтит он сына пресвятой Марии. Угля и сажи он чернее видом. Милей ему измена и убийство Всех кладов и сокровищ галисийских[71]. Никто его смеющимся не видел. Отважен он до безрассудства в битве. За то его и любит так Марсилий: Свой стяг с драконом вверил он Абиму. Но этот мавр Турпену ненавистен, Схватиться жаждет с ним архиепископ И молвит про себя невозмутимо: «А этот мавр, как видно, нечестивец. Убить его я должен иль погибнуть: Я сам не трус и не люблю трусливых». Аой!

CXIV

Турпен коня на сарацин направил, А тем конем владел Гроссаль[72] когда-то – Король датчан, от рук Турпена павший. Несет Турпена в бой скакун поджарый. На загляденье у него все стати: Короткий в бедрах, длинен он боками; Подъемистый в седле, широк он задом; Хвост белый у него при гриве чалой; Он мордой рыжеват и мал ушами, Коню такому нет на свете равных. Архиепископ шпорит лошадь рьяно, С разгона на Абима налетает, Бьет в щит, который дивно изукрашен: Горят на нем бериллы и топазы, Алмазы и карбункулы сверкают. Сам сатана добыл их в Валь-Метасе, Абиму ж их эмир Галафр[73] доставил. Турпен ударил мавра беспощадно. Сломался щит, не выдержал удара. Прошло копье сквозь тело басурмана, И бездыханным он свалился наземь. Французы молвят: «Вот вассал отважный! Врагу свой посох не отдаст наш пастырь».

CXV

Французы видят: враг велик числом И окружил их рать со всех сторон, Бросают Оливье с Роландом зов, Зовут двенадцать пэров, свой оплот. Турпен их увещает, в свой черед: «Друзья, гоните мысль о бегстве прочь! Да не попустит всеблагой господь, Чтоб всех нас помянули в песне злой! Уж если гибнуть, так вперед лицом. Да, нынче умереть нам суждено. Мы до конца прошли наш путь земной. Но я душой моей ручаюсь в том, Что вам сужден по смерти рай святой. В сонм мучеников вас допустит бог». Французов ободрила речь его. Клич «Монжуа!» они бросают вновь. Аой!

CXVI

Был меж арабов сарагосец некий – Он полстолицы в подчиненье держит. То – Климорен[74], коварный от рожденья. Совет держал с ним Ганелон-изменник, Лобзанье принял от него при встрече, Шлем получил с рубином драгоценным. Французов посрамить грозится нехристь. Сорвать корону с Карла он намерен. Конь Барбамош под ним, скакун отменный. Он ласточки и ястреба быстрее. Араб дал шпоры, отпустил уздечку, И на гасконца Анжелье наехал. Не помогли тому его доспехи. Копье вогнал ему неверный в тело Так, что наружу вышел наконечник. Пронзен насквозь, пал Анжелье на землю. Воскликнул мавр: «Язычники, смелее! Таких, как этот, враз мы одолеем». Французы молвят: «Тяжкая потеря!» Аой!

CXVII

Взывает к графу Оливье Роланд: «Мой побратим, смерть Анжелье взяла. Храбрей барона не было у нас». Ответил Оливье: «Отмстим, бог даст». Всадил златые шпоры в скакуна, Кровавый Альтеклер рукою сжал, Коня направил прямо на врага, Удар нанес, и рухнул наземь мавр, Чью душу черти потащили в ад. С ним вместе герцог Альфайенский пал. Убил Эскабаби[75] отважный граф, Семь арабитов вышиб из седла – Не воевать им больше никогда. Сказал Роланд: «Разгневан мой собрат. Он подал мне и всем пример сейчас: Такой лихой удар оценит Карл. Разите мавров, рыцари, сплеча!» Аой!

CXVIII

Вот Вальдаброн-язычник мчится в бой. Воспитан был им встарь Марсилий злой. В четыреста судов он водит флот. Он вождь всех сарацинских моряков. Взял Иерусалим изменой он, И Соломонов храм им осквернен, И патриарх убит пред алтарем. Ему поклялся в дружбе Ганелон. Он наградил предателя мечом. Под ним скакун по кличке Грамимон. Быстрей, чем сокол, этот борзый конь. Язычник мчит на нем во весь опор Туда, где рубит мавров дук Самсон. Он щит ему разбил, прорезал бронь, Вплоть до значка копье вогнал в него. Сшиб пэра и кричит над мертвецом: «Арабы, в бой! Мы верх возьмем легко!» Французы молвят: «Горе, пал барон!» Аой!

CXIX

Роланд увидел, что Самсон погиб, Великий гнев и горе ощутил, Коню дал шпоры, повод отпустил, Свой Дюрандаль, бесценный меч, схватил, Ударил Вальдаброна что есть сил, Шлем, где горят каменья, разрубил, Лоб, и броню, и тело раскроил, Седло с отделкой золотой пронзил, Клинком коню хребет переломил, Убил и мавра и коня под ним. «Жесток удар!» – воскликнули враги. «Я ненавижу вас! – Роланд кричит. – Мы служим правде; вы, злодеи, – лжи». Аой!

СХX

Был некий нехристь-африканец там – Сын короля Малькюда – Малькиан[76]. Его доспехи золотом горят, Ни у кого нет столь блестящих лат. Конь Сальтперту[77] под ним несется вскачь, На свете нет резвее скакуна. С копьем на Ансеиса грянул мавр, В лазурно-алый щит нанес удар, Рассек броню на графе пополам, До половины древко в плоть вогнал. Свой путь земной свершил и умер граф. Французы восклицают: «Горе нам!»

СХXI

Но тут архиепископ мимо ехал, А он таков, что ни один священник Не превзошел его в деяньях смелых. Он молвил: «Бог тебя накажет, нехристь. О том, кого ты сшиб, скорблю я сердцем». Коня на мавра он погнал карьером, Ударил Малькиана в щит толедский, И мертвым наземь был араб повержен.

СХXII

Вон королевич именем Грандоний, Каппадокийца[78] Капуэля отпрыск. Резв и горяч скакун его Марморий. Как птица, он летит по полю боя. Наездник бросил повод, шпорит лошадь, Жерена что есть силы бьет с разгона, По алому щиту удар наносит. Копье сломало на кольчуге кольца, До желтого значка вошло в утробу. Свалился граф с коня на холм высокий. Его собрат Жерье сражен был тоже, Убиты Беранже, и Ги Сентонжский, И славный герцог, удалец Асторий, Чей лен – Анвер и Валлери на Роне. Злодей, на радость маврам, их прикончил. Французы молвят: «Гибнет наших много».

СХXIII

Роланд кровавый Дюрандаль сжимает. Он слышит, как французы застонали. В груди его от скорби сердце сжалось. Он мавру молвит: «Бог тебя накажет. Ты за убитых мне сейчас заплатишь». Коня он шпорит, мчится на араба. Кто б верх ни взял, ужасна будет схватка.

CXXIV

И мудр и смел Грандоний был всегда, В сраженье никогда не отступал. Пустил он на Роланда скакуна. Хоть графа он увидел в первый раз, Но вмиг его узнал по блеску глаз, По статности, по красоте лица. Невольный страх почувствовал араб, Попробовал, но не успел бежать – Роланд нанес ему такой удар, Что по забрало шлем пробила сталь, Сквозь лоб, и нос, и челюсти прошла, Грудь пополам с размаху рассекла, И панцирь, и луку из серебра. Роланд коню спинной хребет сломал, Убил и скакуна и седока. Испанцы стонут – их печаль тяжка. Французы молвят: «Лихо рубит граф!» Ужасен бой, и сеча жестока. Французы на копье берут врага. Когда бы привелось увидеть вам, Как мрут бойцы, как хлещет кровь из ран, Как трупы грудой на траве лежат! Не устоять язычникам никак – Хотят иль нет, а надо отступать. Французы их теснят и гонят вспять. Аой!

СХXV

Ужасна сеча, бой жесток и долог. Французы бьются смело и упорно, Арабам рубят руки, ребра, кости И сквозь одежду в них вгоняют копья. Зеленая трава красна от крови. Арабы стонут: «Устоять нет мочи. Французский край, будь Магометом проклят. Твои сыны – отважней всех народов». Марсилию кричат все мавры в голос: «Король, поторопись подать нам помощь!»

CXXVI

Вот графа Оливье Роланд зовет: «Мой побратим, согласны вы со мной, Что пастырь наш Турпен – боец лихой? Никто на свете не затмит его. Разит он славно дротом и копьем». Ответил тот: «Пора ему помочь». И оба в битву поскакали вновь. Удар их мощен, грозен их напор, И все же христианам тяжело. Когда бы вам увидеть привелось, Как Оливье с Роландом бьют мечом, Как мавров на копье Турпен берет! Известно павших сарацин число – И в грамотах и в жесте есть оно: Их было тысяч свыше четырех. Четырежды французы дали бой, Но пятый был особенно жесток. Всех рыцарей французских он унес. Лишь шестьдесят от смерти спас господь, Но сладить с ними будет нелегко. Аой!

СХXVII

Роланд увидел – велики потери И к Оливье такое слово держит: «Собрат, я вам клянусь царем небесным, Весь луг телами рыцарей усеян. Скорблю о милой Франции я сердцем: Защитников она лишилась верных. Ах, друг-король, опора наша, где вы? Брат Оливье, скажите, что нам делать? Как королю послать о нас известье?» Ответил граф: «Не дам я вам совета. По мне, погибель лучше, чем бесчестье». Аой!

СХXVIII

Роланд сказал: «Возьму я Олифан[79] И затрублю, чтоб нас услышал Карл. Ручаюсь вам, он повернет войска». Граф Оливье ответил: «Нет, собрат. Вы род наш осрамите навсегда. Не смыть вовек нам этого пятна. Не вняли вы, когда я к вам взывал, А ныне поздно нам на помощь звать. Бесчестьем было б затрубить сейчас – Ведь руки вплоть до плеч в крови у вас». «То вражья кровь!» – воскликнул граф Роланд.

СХXIX

Промолвил граф Роланд: «Ужасна сеча! Я затрублю, и Карл сюда поспеет». Ответил Оливье: «То нам не к чести. Я к вам взывал, но внять вы не хотели. Будь здесь король, мы гибели б избегли, Но тех, кто с Карлом, упрекнуть нам не в чем. Собрат, клянусь вам бородой моею, Что, если вновь с сестрицей Альдой встречусь, Она с Роландом ложе не разделит».[80] Аой!

СXXХ

Спросил Роланд: «Чем так вы недовольны?» А тот ответил: «Вы всему виною. Быть смелым мало – быть разумным должно, И лучше меру знать, чем сумасбродить. Французов погубила ваша гордость. Мы королю уж не послужим больше. Подай вы зов, поспел бы он на помощь И не избегли б нехристи разгрома, Король Марсилий – плена или гроба. Нам ваша дерзость жизни будет стоить, Теперь вы Карлу больше не помощник. Вовек он не найдет слуги такого. Вы здесь умрете, Франции на горе, И наша дружба кончится сегодня: До вечера мы дух испустим оба». Аой!

СXXXI

Архиепископ спор услышал их, Златые шпоры в скакуна вонзил, Подъехал и с упреком говорит: «Роланд и Оливье, друзья мои, Пусть вас господь от ссоры сохранит! Никто уже не может нас спасти, Но все-таки должны вы затрубить. Услышит Карл, неверным отомстит, Французы маврам не дадут уйти. Сойдут они со скакунов своих, Увидят нас, изрубленных в куски, Оплачут нашу смерть от всей души, Нас приторочат к мулам на вьюки И прах наш отвезут в монастыри, Чтоб нас не съели свиньи или псы». Роланд в ответ: «Умней не рассудить». Аой!

СXXXII

Свой Олифан Роланд руками стиснул, Поднес ко рту и затрубил с усильем. Высоки горы, звонок воздух чистый. Протяжный звук разнесся миль на тридцать. Французы слышат, слышит Карл Великий. Он молвит: «Наши с маврами схватились». Но уверяет Ганелон в противном: «Не будь то вы, я речь назвал бы лживой». Аой!

СXXXIII

В свой Олифан трубит Роланд с трудом. Превозмогает он тоску и боль. Стекает с губ его густая кровь, С натуги лопнул у него висок. Разнесся зов на много миль кругом. Услышали его в ущельях гор И Карл, и все французы, и Немон. «Я слышу Олифан, – сказал король. – А раз Роланд трубит, там грянул бой». «Какой там бой! – ответил Ганелон. – Вы – человек и старый и седой, А, как ребенок, говорите вздор. Все знают, что Роланд ваш – сумасброд. Как только спесь ему прощает бог! Вас не спросясь, он взял когда-то Нопль[81]. Сразились с ним арабы у ворот. Он изрубил их всех до одного И вымыть луг водой велел потом, Чтоб не узнали вы о битве той. Теперь, наверно, зайца гонит он Иль пэров потешает похвальбой. Помериться с ним не дерзнет никто. Вперед! Зачем задерживать бойцов? До Франции идти им далеко». Аой!

CXXXIV

Уста покрыты у Роланда кровью, Висок с натуги непомерной лопнул. Трубит он в Олифан с тоской и болью. Карл и французы слушают в тревоге. «Как долог зов!» – король Немону молвит. А тот в ответ: «Беда стряслась с бароном. Я вам клянусь, дерутся там жестоко. Изменник тот, кто задержать вас хочет. Доспех наденьте, клич свой ратный бросьте, Ведите нас племяннику на помощь. Вы слышали, как он о ней вас просит».

CXXXV

Король велел трубить во все рога. Рать спешилась, в доспехи облеклась. Все при кольчугах, шишаках, мечах, Булатных копьях, расписных щитах. Значок копейный бел, иль желт, иль ал. На скакунов опять садится рать. Бароны шпорят, по ущельям мчат, У каждого одно лишь на устах: «Когда б в живых Роланда нам застать, Узнал бы враг, как мощен наш удар». Увы, на помощь не поспеет Карл.

CXXXVI

Садится солнце, но горит светло. Блестит в лучах оружие бойцов, Пылает и слепит глаза огонь – Так много там сверкает шишаков, Цветных значков и расписных щитов. Мчит император, ярым гневом полн, Французы скачут в горести большой. Скорбят они, сдержать не могут слез, Боятся, что унес Роланда бой. Взять Ганелона приказал король. Велел, чтобы стерег его Бегон, Начальник всех придворных поваров: «Глаз не спускай с него: изменник он. Арабам предан им племянник мой». Отвел на кухню Ганелона тот. До сотни поваров туда сошлось. Рвет каждый графу бороду рукой, Четырежды бьет кулаком в лицо, Злодея лупит палкой иль кнутом. За шею был прикован Ганелон, На цепь посажен, как медведь лесной, На клячу взгроможден и сдан в обоз, Где до суда так и везли его. Аой!

СXXXVII

Высоки горы, мрачен склон и крут, Ущельями потоки вниз бегут. Со всех сторон несутся звуки труб: Ответ французы Олифану шлют. Мчит император, гневен и угрюм, От горя у баронов рвется грудь, Ручьями слезы по лицу текут. Все молятся всевышнему творцу, Чтоб охранил Роланда он в бою, Пока они на помощь не придут. Увы, молитвой не поможешь тут. Им не поспеть на выручку к нему. Аой!

СXXXVIII

В великом гневе мчится император, Поверх кольчуги – борода седая[82]. Коней бароны шпорят, понукают, Рыдают от печали и досады, Что рядом не сражаются с Роландом, Который бой дает испанским маврам; Конец его бойцам, коль графа ранят. Увы, всего их шестьдесят осталось. Но мир не видел воинов, им равных. Аой!

СXXXIX

Взглянул на склоны мрачные Роланд. Везде французы мертвые лежат. По-рыцарски их всех оплакал граф: «Да упокоит бог, бароны, вас, Да впустит ваши души в светлый рай И даст возлечь вам на святых цветах[83]. Мир доблестней вассалов не видал. Служили вы мне долгие года, Со мною покорили много стран. Вас вырастил, себе на горе, Карл. Французский край, прекрасная страна, Ты тяжкую утрату понесла! Бароны, ваша смерть – моя вина: Ведь я не уберег вас и не спас. Пускай господь за муки вам воздаст. Брат Оливье, я с вами – до конца: Коль не убьют, умру с тоски по вам. Мой побратим, нам снова в бой пора».

СХL

Опять Роланд по полю боя мчит, Как истинный вассал, мечом разит: Фальдрона из Пюи перерубил И двадцать с лишним нехристей убил, – Никто еще так яростно не мстил. Быстрее, чем олень от псов бежит, Арабы рассыпаются пред ним. «Вот истинный барон! – Турпен кричит. – Быть рыцарю и следует таким. Кто взял оружье и в седле сидит, Тот должен быть и смел, и полон сил. Тот и гроша не стоит, кто труслив. Пускай себе идет в монастыри, Замаливает там грехи других». Роланд в ответ: «Вперед! Смелей руби!» Вновь мавров бить французы принялись, Но падает немало их самих.

СХLI

Кого в бою не плен, а гибель ждет, Тот даром жизнь свою не отдает. Французы бьются яростнее львов. Вот мчит Марсилий, как лихой барон. Под ним скакун по имени Ганьон[84], Он на Бевона[85] устремил его. Бевон держал, как лен, Дижон и Бон[86]. Мавр щит и бронь пробил ему копьем, Француза вышиб из седла легко. Убиты им Иворий и Ивон[87], Жерар из Руссильона им пронзен. По счастью, был Роланд недалеко. Он молвил: «Да сразит тебя господь! Ты, сарацин, убил моих бойцов, Но без расплаты с поля не уйдешь. Знакомство ты сведешь с моим мечом». Ударил граф, как истинный барон, – Простился с кистью правою король. На Журфалея грянул граф потом, Марсилиеву сыну череп снес. Взывают мавры: «Магомет, наш бог, Отмсти же Карлу за твоих сынов! Злодеев сущих здесь оставил он – Умрут, но не отступят ни за что». Вопит вся рать: «Бежим отсюда прочь!» Ушло арабов с поля тысяч сто, Как ни зови, назад их не вернешь. Аой!

СХLII

Король бежал, но мало пользы в этом: Здесь альгалиф, Марсильев дядя-нехристь. Гармалью, Карфаген, Альфрер[88] он держит, Проклятой Эфиопией владеет. Ведет он племя черное в сраженье – Широконосых, большеухих негров. Их будет там полсотни тысяч целых. На бой они летят в великом гневе, Бросают клич язычников победный. Воскликнул граф Роланд: «Бароны, верьте, Здесь мученический конец мы встретим. Трус – тот, кто жизнь уступит за бесценок. В бой, рыцари! Мечом разите метко, Не на живот, а на смерть с мавром бейтесь, Чтоб милой Франции не обесчестить. Сеньер наш Карл придет на это место – Увидит, что побита тьма неверных, А наших трупов раз в пятнадцать меньше, Благословит за это нас посмертно». Аой!

СХLIII

Граф на безбожных негров посмотрел И видит, что они чернил черней. Лишь цвет зубов у басурманов бел. Роланд сказал: «Бароны, верьте мне, Мы все до одного поляжем здесь. Французы, бейте нехристей смелей». «Трус, кто отстанет!» – молвил Оливье И ринулся врагам наперерез.

CXLIV

Арабы видят, что французов – горсть, Твердят друг другу в радости большой: «Не прав пред нашим богом их король». Мчит альгалифа в битву рыжий конь, Златою шпорой колет мавр его. Он в спину Оливье разит копьем. Кольчугу графа взрезало оно, Навылет через грудь его прошло. Смеется альгалиф: «Удар хорош! Напрасно Карл оставил вас меж гор: Он этим лишь нанес себе урон. Тебя убив, я отомстил за все».

CXLV

Увидел Оливье – подходит смерть. Сжал он свой вороненый Альтеклер, Ударил мавра им по голове. Шлем драгоценный лопнул на враге, До челюстей рассек араба меч. Граф альгалифа на землю поверг И молвил: «Будь ты проклят, подлый лжец! Что Карл разбит – не скажешь ты вовек И перед дамой иль женой своей Не станешь хвастать у себя в стране, Что повредить нам хоть на грош сумел – Мне иль другим, кто бился с вами здесь». И Оливье позвал: «Роланд, ко мне!» Аой!

СХLVI

Увидел Оливье, что смерть пришла, Спешит неверным отомстить сполна. В ряды арабов он коня вогнал, Щиты и копья рубит пополам, Пронзает руки, груди и бока. Взглянуть бы вам, как крошит он врага, Как валит мертвеца на мертвеца, Сказали б вы: «Отважней нет бойца!» Граф громко возглашает: «Монжуа!» – Тот клич, с которым в битву мчится Карл. Зовет Роланда он: «Ко мне, собрат! Побудьте подле друга в смертный час. Расстаться суждено сегодня нам». Аой!

СХLVII

Роланд бросает взгляд на побратима. Тот бледен и уже синеет ликом. Из ран на теле кровь ручьем струится, Всю мураву вокруг она смочила. Граф молвит: «Как помочь, о вседержитель? Собрат, отвага ваша вас сгубила. Таких, как вы, не будет больше в мире. Ах, край французский, милая отчизна, Тебя утрата горькая постигнет. Потерпит наш король ущерб великий». И чувств от горя граф в седле лишился. Аой!

СХLVIII

Когда бы вам их видеть привелось! Один – чуть жив, лишился чувств – другой. Граф Оливье ослаб, теряет кровь. Так стало у него в глазах темно, Что он узнать не может никого. К нему подъехал побратим его, А он по голове Роланда бьет, Шлем золотой рассек на нем мечом, Но сталь, по счастью, не задела лоб. Роланда вмиг удар в себя привел, Спросил у побратима кротко он: «Намеренно ль вы подняли клинок? Ведь я Роланд, что к вам любовью полн. За что же вы мне платите враждой?» А тот в ответ: «Не видит вас мой взор, Хоть я и слышу звуки ваших слов. Прошу простить, коль рану вам нанес». Роланд к нему: «Я цел, свидетель бог, И вас простить я перед ним готов». Они друг другу отдали поклон, Любовно распростились пред концом.

СХLIX

Увидел Оливье, что смерть подходит. Запали у него глаза глубоко, Слух отказал ему и зренье тоже. Сошел со скакуна и наземь лег он, В грехах, свершенных им, признался богу. Вот руки он сложил и к небу поднял, Впустить его в ворота рая просит, За милый край родной, за Карла молит И за Роланда, друга дорогого. Остановилось сердце в нем, он дрогнул И на траве во весь свой рост простерся. Скончался граф и богу душу отдал. Его собрат над ним рыдает горько. Еще никто так не терзался скорбью.

CL