Помоги проекту - поделись книгой:
Разговор ей явно был неприятен. Припрыгала, чтобы вынюхать кое-что, а получилось, что оправдываться надо, объясняться, юлить. Этот проклятый волк хитер, все знает про нее, его не проведешь, провались он пропадом — в преисподнюю! Там бы ему досталось! Но ведь он-то никогда не провалится. Ведьма нервничала.
— Ну, я уж пойду… а то… зелье варится, выкипает… опыты у меня… Большой охоты вам, волки!
Старый Вергил молча кивнул Брехе, прощаясь. Все волки молча повторили его движение головой.
Ведьма ревностно смотрела — ответит ли. Она знала, много лет уже чувствовала презрительное отношение к себе волчьего вожака. Она побаивалась его. Волки на приветствие ответили. Молча, но кивнули. И она, довольная, поспешила исчезнуть с поляны.
Седой Вергил спрыгнул с валуна, не спеша прошелся по поляне. Взгляды волков сопровождали его. Куга тоже смотрела на вожака. Он пересек поляну, возвратился обратно к трем камням, сел.
— Будьте начеку, братья-волки! — произнес он суровым и низким своим басом. — Ведьма не спокойна. Она чувствует нашу силу, но просто так не отступит. Мы должны уберечь от расправы семью барсуков. И дело здесь не только в барсуках. Надо прекратить беззаконие в Лесу. Вместе с несчастными барсуками в Лесу погибнет сама справедливость. Зер и Лана! Подойдите ко мне!
— Мы слушаем тебя, отец! — почти в один голос ответили младшие брат и сестра вожака.
— Идите сейчас же к норе Тина и ночью и днем, и в сумерки, и на рассвете неусыпно охраняйте его семью. Гарт проследит, чтобы у вас была пища. Вы не должны никуда отходить от барсучьего жилища. При первых признаках беды подадите голос. Будете выть оба одновременно, сильно и протяжно. Гарт!
— Я слушаю, отец!
— Двоим поручи приносить для Зера и Ланы еду и воду. Одного — из молодых — посади на скалу возле логова. Он должен днем и ночью слушать, и, когда зазвучит сигнал, когда завоют Зер и Лана, пусть немедленно сообщит мне, если я буду в логове, или завоет, чтобы я услышал, если буду на охоте.
— Все понятно, отец!
— Иди! — старый Вергил вновь прыгнул на валун и лег на бок. — Подойди ближе, росомаха Куга. О чем ты думаешь сейчас?
— Я думаю, мудрый Вергил, что ты все сделал правильно.
— Ты не об этом должна думать, Куга. Ты должна вспомнить тайну Серой Росомахи.
— Я постараюсь, почтенный Вергил.
— Постарайся. От этого зависит многое.
Луна уже висела с другой стороны поляны. Ее круглый желтый зрачок чуть позеленел в ожидании рассвета. А волкам еще надо было успеть поохотиться, пока не наступит этот рассвет.
В августе все ночи полнолуния семья Вергила не спала в логове, а проводила на этой поляне. Таких ночей было пять или шесть. Так уж сложилось издревле. Здесь обсуждались важные дела, принимались решения. А в Лесу, поодаль от поляны, молодые волки старательно и чутко несли службу охраны, вслушиваясь, внюхиваясь и вглядываясь в темноту.
Внезапно над задремавшим Лесом раскатился тревожный, испуганный и надрывный голос Неясыти.
— Чего это у нее всегда такой испуганный голос? Ведь она не боится никого, уж я знаю… — проговорила росомаха Куга, обращаясь к матерой Зане. Тревожить Вергила она не решилась.
— Такой уж голос, — ответила волчица, — и не боится, а крик испуганный. У нее все наоборот: говорит одно, делает — другое. Недаром в почете у ведьмы пребывает.
— Недолго осталось почета для Царицы Ночи.
— Дай-то бог, росомаха Куга, дай-то бог, — вздохнула волчица.
Старый Вергил молча и задумчиво смотрел в темноту.
7. ЖЕМЧУЖИНА
Галла и Лумма весело резвились в озере. Они ныряли глубоко, стремительно скользили вдоль песчаного гладкого дна, догоняли друг друга, перегоняли, изворачиваясь, меняли направления. Едва Лумма настигала подругу, как та резко вильнув хвостом, взмывала кверху, выскакивала из воды, пролетая над просвеченным луной озером, снова врезалась в светящуюся тихую воду и неслась быстрее рыбы. Ловкая и прекрасная, она тревожила душу синего Фарга своим переливчатым смехом.
Леший сидел у самой воды, на камне и смотрел на игру русалок. Галла ему всегда нравилась больше. И хотя ему было приятно смотреть на обеих девушек, откровенно говоря они его немного раздражали. Ему казалось несправедливым, что он уже несколько веков старый, а они — русалки — по возрасту, пожалуй, не намного моложе его, а всегда юные и даже не синие, хотя сырости в их озере не меньше, чем в Канаве Фарга.
Ему было неприятно, что они его не боятся. А его боятся все, кроме, конечно, Вергила с его проклятым волчьим народом. Да вот еще эти вертихвостки. Правда, они принадлежат к тому же племени, что и сам Леший, но все равно неприятно, что они такие красивые, независимые, молодые. И Канавой их не припугнешь, они у себя в озере — хозяйки. Ни Леший, ни Бреха туда не могут сунуться.
— Эй, подружки! — крикнул он им, — спели бы что-нибудь задушевное, завлекли бы, побаловали старика…
— Куда тебя завлекать-то? И плавать — не плаваешь, и потонуть — не потонешь, — засмеялась Лумма.
— Ну спойте, девочки! — настаивал Фарг. Галла и Лумма поравнялись, плавно поплыли рядом и запели:
«Смешан синий свет луны С желтою волной, Наши руки так нежны, Наши песни так нужны Под большой луной.
Лунным светом дышит Лес, Зреет волшебство, Без полуночных небес, Без русалочьих чудес Озеро мертво.
Из лесов и из лугов Поспеши к судьбе, И бессмертье и любовь, Что растопит горы льдов, Мы дадим тебе…»
Синий Фарг умиленно глядел на русалок, делая вид, что растроган, бормотал:
— Ну красавицы, ну прелесть, голоса у вас — словно сама вода, само озеро поет…
Ему действительно нравилось их пение, но хвалил он их не поэтому. Он знал, что на дне этого озера, которое так и называлось Лунным, хранится волшебная раковина, в когорой покоится Лунная жемчужина. Он давно проведал про это, но раковина лежала на самом дне глубокого озера. И вот уже двести лет синий Фарг летними ночами сидел на берегу, слушая русалочье пение, и все никак не решался «говорить с ними о жемчужине. Он боялся получить отказ и потерять жемчужину навсегда.
Он знал, что Лунная жемчужина выполнит любое желание. Хотя только одно. А ему ничего и не нужно было, кроме одного. Он не хотел оставаться синим. Это была заветная мечта — стать обыкновенным — желтым, серым, коричневым, — любым! Как все нормальные звери или даже люди… но только не синим.
Он уже думал над тем, чтобы достать раковину днем, когда русалки спят. Сам он нырнуть на такую глубину не мог. Единственная, кто могла бы это сделать — выдра Бара. Но она ненавидела синего Фарга. Когда-то, несколько лет назад, однажды ночью желтоглазая Неясыть принесла к нему в Канаву выдренка. Из почтения к Лешему. И чтобы потом рассчитывать на его покровительство.
Гладкая мокрая Бара прибежала тогда к Канаве, волоча твой массивный хвост. Она умоляла синего Фарга. Она предлагала ему рыбу, обещала любых мелких зверей…
О раковине она просто не вспомнила. Не вспомнил и он. Он всегда думал о раковине в связи с русалками. И только потом, когда он отдал выдренка подлешику Фиру, когда гот расправился с малышом, только тогда вдруг Фарга осенило. Он понял, что буквально выпустил жемчужину из рук. Он тогда плакал настоящими искренними слезами.
Сидя на берегу и слушая русалочье пение, он представлял себе в воображении Лунную жемчужину. Она виделась ему в приоткрытой раковине и сияла перед его мысленным взором, словно сделанная из кусочка луны — яркая, слепящая, желанная… От этого песни русалок казались ему еще более приятными.
— Что задумался, родственник? — крикнула Галла, — мы уж давно не поем, а у тебя такое мечтательное выражение на лице. Как будто ты помолодел лет на триста…
Обе русалки громко и весело засмеялись. Их смех зазвенел, отражаясь от лунной глади озера, взметнулся ввысь, и листья прибрежных осин и берез затрепетали. Серебряные отзвуки русалочьего смеха повторялись и множились, усиленные полуночным эхом, и казалось, что этот манящий, Загадочный и мелодичный звон исходит теперь от деревьев, от кустов можжевельника, от скал и камней, от лунного Света.
— Эх, красавицы, — вздохнул Фарг, — пришли бы хоть в гости ко мне. Я бы тоже развлек вас, показал кое-что…
— Это в Канаву, что ль? — поинтересовалась Лумма, — так у нас вода почище.
— Ну зачем же… в Канаву… вовсе и не в Канаву… Ну в Лес, что ли…
Русалки снова заливисто засмеялись и заскользили по лунной воде озера.
И вдруг Фарг осознал, понял до горечи обидное: у него, у Лешего, кому весь Лес должен принадлежать, кроме Канавы, ничего и нет. Даже гостей пригласить некуда. В Канаву, понятно, никто и не пойдет добровольно… Вот оно как.
Он некоторое время сидел в задумчивости, наблюдая за быстрой игрой подружек. Привыкший к влаге, к воде, он хорошо видел сквозь толщу Лунного озера скольжение русалок, их изящный подводный полет, и ему казалось, что если бы он смог достать Лунную жемчужину, то жизнь его стала бы так же легка и прекрасна, как движения этих подводных девушек. Он бы перестал быть синим…
8. КАМЕНЬ БЕДЫ
Юркий и ловкий Хурт спешил к барсукам, к семье Тина. Он испытывал неловкость перед старым приятелем, что не смог тогда, три ночи назад на Празднике, поговорить толком, что струсил, и понимал, что Тин и Тина видели это. Он и сейчас трусил, но не признавался в этом даже самому себе.
Неподалеку от жилища Тина он замер, принюхиваясь и прислушиваясь. Шерсть Хурта поднялась дыбом, надо было немедленно бежать: в ноздри наплывал густой волной грозный запах волка.
Хурт бесшумно попятился, но не успел он сделать и трех шагов, как его окликнули.
— Стой! — спокойно и жестко прозвучал окрик.
Хорек обернулся, глаза его наполнились ужасом. Сзади него, в двух шагах стоял крупный взрослый волк.
Хурту хотелось вжаться в землю, слиться с этой землей, исчезнуть… Но этого было нельзя, и он растерянно и обреченно замер.
— Не бойся, мы не на охоте, — успокоил его Зер, видя испуг зверька, — а ты что здесь делаешь, юркий Хурт?
— Да я, да… вот… к Тину пришел. Навестить старого приятеля. Первый испуг прошел, и Хурт начал соображать. Он уже заметил лежащую поодаль в кустах, у самого входа в нору Гина крупную серую волчицу.
— А вы, простите, барсуков пришли ловить? — спросил он, набравшись храбрости, срывающимся робким голосим.
— Да не ловить! Мы их охраняем. Таков приказ отца Вергила, — пояснил Зер.
Услышав это, Хурт окончательно успокоился. Он понял теперь, что волки ни его, ни барсуков не тронут.
— А… от кого охраняете-то? — хорек, конечно, понял от кого. Но на всякий случай спросил.
— А ты сам куда идешь-то?
— Да я же сказал, к Тину.
— Ну вот и иди. Да побыстрей! — добавил Зер. Этот хорек Хурт своей болтливостью уже начал его раздражать.
Не дожидаясь повторного приказа, Хурт юркнул в нору.
Жилище барсуков было просторным, глубоким, имело много выходов на поверхность. Все туннели сходились в главную пещеру, высокий потолок которой был аккуратно внахлест выстелен берестой, скрепленной ивовыми прутьями.
По всему полу подземной пещеры было настелено много сена, пахучего и мягкого, которое дважды в год меняли — в начале и в конце лета.
В самой середине пещеры лежал небольшой, величиной с три барсучьих головы, треугольный камень. Он был воткнут в пол острием и одной широкой плоскостью обращен вверх, чтобы можно было что-то положить. Отец-барсук Гин всегда на нем обедал. Так уж повелось в этом подземном степенном семействе: сначала обедал Тин, потом все остальные. Завтракали и ужинали барсуки снаружи, в Лесу, мм, где находили корм, а на обед приносили пищу в дом.
Камень посреди пещеры нужен был Тину только раз в сутки — во время обеда, а торчал из пола всегда. Тина, барсучата, да и сам отец сколько уж раз ушибались, натыкаясь на него. И каждый раз, когда барсучонок плакал, набив себе шишку на ножке, или сам Тин ворчал, потирая о стенку ушибленный бок, мать-барсучиха говорила:
— Да убери ты этот камень! Беда с ним одна. Убери!
— Эх, Тина, Тина… — вздыхал отец-барсук, — если б ты ›нала, как ты права, — мой отец, когда был уже стар и чувствовал, что скоро уйдет из мира живых, рассказал мне, что это и есть Камень Беды. И вовсе не потому, что мы об него стукаемся по забывчивости. А потому, что он беду должен принести. Я не верил в это, а теперь вот, пожалуй, и правда. Вот она беда. Может, жить осталось всего поллуны, не больше…
— Тише ты, старый, детей-то не пугай, может, и обойдется еще.
— Хоть я и барсук, а не волк, но так легко я им не дамся, этим лешим.
Снаружи зашуршал осыпающийся под чужими ногами песок. Тин и Тина насторожились. Кто бы это? Давно уж к ним никто не ходит. Для беды, для самого страшного еще срок не подошел, — рано, но они все равно тревожно вздрогнули.
Мгновенно перед ними нос к носу вырос юркий Хурт.
— Ух ты! Привет, Тин! Привет, Тина! — он пожал им лапы — поздоровался.
— Ух, ты! — снова никак не мог отдышаться хорек.
— Да ты чего? Устал, что ли? Раньше за тобой не замечали. Может, стареешь? — улыбнулась Тина.
— Да нет, друзья, просто испугался.
— Кого? — в один голос спросили барсуки.
— Как кого? Поставили себе тут охрану, какой сама Царица Ночи позавидует!
— Какую еще охрану? — ворчливо спросил Тин, уверенный, что Хурт его разыгрывает.
— Ты что, и вправду не знаешь?
— Да нет… — Тин и Тина удивленно уставились на гостя.
— Да… Вот оно, племя старого Вергила — бесшумно, незаметно… Вашу нору наверху охраняют два здоровенных волка. Так и сказали мне — приказ старого Вергила — охранять! Теперь, я думаю, лешие вас не посмеют тронуть. Ведь волки сразу своих позовут. Как завоют!… Да и эти двое — будь здоров! Подлешик и не сунется! А сам Леший понимает, что это только дежурные волки. Ну… Бреха, конечно, и десяток побьет, пожалуй… Ничего тут не поделаешь. Но я думаю, что теперь твое семейство в обиду не дадут. Раз уж сам старый Вергил велел…
— Дай-то бог! — вздохнула Тина.
Юркий Хурт очень любил порассуждать о всяких там битвах и делах, хотя сам мог воевать только с тетеревами да рябчиками. Даже с Неясытью ссориться не решался.
Все трое посидели, помолчали. Четверо барсучат сладко и беззаботно спали в другом углу пещеры, свернувшись на сене.
Но долго сидеть в покое Хурт не мог, недаром все в Лесу звали его юрким. Он встал и снова стал рассказывать, как пробирался сюда, — слишком сильным было впечатление от встречи с волками.
— Выглянул я из-за куста, — начал он, — как учуял их дух. И так страшно вдруг стало, что хоть беги! И я тогда…
Хурт прыгнул в сторону, чтобы показать, что он тогда делал…
— Ой! — вскрикнул он, — что это тут у тебя, все ноги Переломать можно… А, вот оно что! Да я об этот камень уже не раз бока обивал! И когда ты его выбросишь, Тин?
— Ты знаешь, Хурт, он мне вообще нравится, привык Я к нему. Но вот недавно, вспомнив, что этот камень может беду принести, решил я его все-таки вынести. Думаю, ладно, подожду до вечера, отдохну, потом после сна и вынесу. Лег спать на дневку. И приснился мне очень странный сон. Будто схватили меня уже Леший и подлешик, да и ведьма тут, и Неясыть кричит, в общем, уже и барсучат защитить некому. Тащат они нас по ночному Лесу в свою Канаву. Чувствую — конец! И вдруг среди черной ночи Ясное Солнишко появилось. Ведьма и лешие как шарахнулись под елки, да за валуны, прижались к земле, будто их и не было вовсе. А Ясное Солнышко улыбается мне и говорит: «Не бойся беды, добрый Тин! Но Камень Беды не выбрасывай. Когда этот Камень будет найден его хозяином, он принесет тебе спасение! Возвращайся в нору со своей семьей. Доброго пути тебе, добрый Тин!» А я настолько растерялся и, что даже спасибо не сказал, так и стоял, разинув рот…
— Вот это да… — выдохнул юркий Хурт, — береги, братец, этот Камень. Может, и правда спасение в нем. Я сам в сны очень верю, но вот уж давно не вижу снов, может, устаю слишком на охоте?
— Да, Тин… А мне ты уж и не сказал ничего, — посетовала Тина.
— Да что говорить-то?
— Про сон…
— Так сон ведь только! Правда это? Неправда? Кто знает! Но Камень Беды я уж теперь не трону. Пусть себе стоит. Да он и пещеру украшает.
Поделиться книгой: