Любовница президента

Патрик Андерсон

Любовница президента

1

Работу сейчас! Работу сейчас! Работу сейчас!

Требование множества мужчин и женщин, запрудивших Лафайет-сквер, неслось через Пенсильвания-авеню к окну на верхнем этаже Белого дома, у которого в одиночестве стоял президент Соединенных Штатов.

«Сейчас… Подавай им все непременно сейчас. Работу сейчас. Мир сейчас. Свободу сейчас. Сколько уж лет раздаются эти требования! Людям не понять, что со временем правительство США может сделать почти все, но почти ничего сейчас. Сейчас я не могу даже перейти улицу», – со злостью подумал Чарлз Уитмор.

Вздохнув, он надел очки, на публике он никогда не появлялся в них, потому что кичился своей грубоватой внешностью, и стал вглядываться в толпу, стремясь разглядеть лица, уловить ее настроение, увериться, что поступил правильно, разрешив демонстрацию на Лафайет-сквер. Секретная служба советовала остановить демонстрантов в нескольких кварталах от Белого дома, где-нибудь возле Молла, но Уитмор доверился своему политическому чутью, открыл им площадь и сделал несколько дружелюбных заявлений, надеясь таким образом предотвратить возможные беспорядки. Но поведение толпы предугадать невозможно. В прошлом Уитмор не раз воспламенял толпу и знал, что эмоции ее взрывчаты и непредсказуемы, как у женщины.

Как у женщины. Он повторил это про себя и невесело рассмеялся собственной шутке. В этот прекрасный апрельский день его волновали две проблемы, и люди на Лафайет-сквер, требующие работы, были не главной. К наступлению темноты они разойдутся по домам, может, спокойно, может, и нет, но, в любом случае, их скоро не будет. Другую проблему создавала женщина, и эта проблема, опасался Уитмор, так легко не решится. Вздохнув снова, он снял очки и отвернулся от окна.

На столе у Эда Мерфи раздался звонок – мимо его кабинета прошел президент. Мерфи оборвал телефонный разговор, выбежал и нагнал Уитмора у входа в Овальный кабинет.

– Эд, зайди, – пригласил Уитмор.

Оба сели на свои обычные места: Уитмор – за большой, аляповатый стол, подарок королевы Виктории Рутерфорду Б. Хейсу, а Эд Мерфи – в простое черное кресло, придвинутое к столу сбоку.

Овальный кабинет редко выглядел более величественно. Едва Уитмор вступил в должность, его супруга, обладавшая на редкость хорошим вкусом, взяла отделку кабинета в свои руки. Теперь яркий отраженный свет лился с белого потолка на светло-желтый ковер и яркую мебель золотистого, зеленого и оранжево-розового цветов. Пиловский портрет Вашингтона по-прежнему висел над камином, но Клэр Уитмор заменила оставшуюся от прежнего владельца вульгарную золотистую драпировку на изысканную зеленую. Кроме того, она поставила там комод в стиле Хэпплуайта, ломберный столик, изготовленный в Сейлеме, штат Массачусетс, примерно в 1810 году, и столь же старомодные изящные напольные часы. Реставрационная деятельность миссис Уитмор снискала одобрение всевозможных исторических обществ, но владелец кабинета остался к ней равнодушен. Уступив настоянию жены добавить к обстановке личные штрихи, он распорядился установить в кабинете бюсты Франклина Рузвельта, Гарри Трумэна и Джона Кеннеди. Но, по правде говоря, Чарлз Уитмор с не меньшей охотой мог бы работать и на чердаке Белого дома. Обстановки он не замечал. Он видел только людей и проблемы.

– Как дела на той стороне улицы? – спросил он.

– Могло быть и хуже, – ответил Мерфи. В его устах это было приятное сообщение. – Речи были неплохими. Вам ставят в заслугу законопроект о рабочих местах.

– Что там за публика?

– Разношерстная. Больше всего рабочих. Процентов двадцать негры. Кое-кто с женами и детьми, с едой в пакетах. И, как всегда, не без доброхотов и психопатов.

– Беспорядки будут?

– Не исключено. В толпе есть какая-то подспудная агрессивность. Слухи. Ропот. Поговаривают, что вы бросите на разгон войска.

Уитмор несколько растерялся.

– Черт возьми, Эд, я сделал все, разве что не пригласил их к обеду. Чего им еще надо? – Он выпрямился в кресле и стукнул кулаком по столу. – Черт, пойти бы туда. Поговорить с ними.

– Об этом не может быть и речи, – сказал Мерфи. – Там полно психопатов, а достаточно будет и одного.

Уитмор в досаде ударил кулаком по ладони. Их многочисленные споры на эту тему всегда кончались таким образом. В Америке полно психопатов, и ни один президент не может появляться там, где вздумается.

Оба помолчали. Умение молчать было единственным ключом Эда Мерфи к успеху. Все остальные старались убедить президента в том или другом, а Мерфи выжидал, пока президент сам обратится к нему.

– Знаешь, у меня есть еще одна проблема, – сказал наконец Уитмор.

Мерфи чуть нахмурился.

– Донна?

– Да.

– Вам нужно встретиться?

– Она так считает.

– А как считаете вы?

– Боюсь, это будет очень трудно. Перед окнами демонстрация, а тут еще Клэр заявила, что отказывается ехать на выступление.

– Повидайте Донну завтра или послезавтра.

– Она говорит, что дожидаться не станет. – Уитмор поднялся и стал расхаживать по кабинету, гибкий и яростный, словно тигр, только что загнанный в клетку. – Знаешь, кто я такой? – требовательно спросил он. – Я заключенный в этом проклятом доме.

– Сами хотели этого.

– Хотел, как же. Я что, уже не человек? Разве у меня нет никаких прав?

Эд Мерфи не ответил. Ответ знали они оба. Уитмор был уже не человек. В глазах как врагов, так и друзей, он был богом. Он мог бы уничтожить земной шар или послать исследователей на другие планеты. Но определенно не мог – в отличие от богов древней мифологии, располагавших в подобных делах большей свободой, – встретиться с молодой женщиной, не связанной с ним узами брака.

Уитмор перестал ходить и прислонился к столу.

– Я подумывал жениться на ней. Не говорил я тебе?

Эд Мерфи, не отвечая, смотрел на своего босса.

– Иной раз думаю – к чертовой матери! Эта должность еще не все. Может быть, лучше провести здесь четыре года, а не восемь. Уйти непобежденным. К концу одного срока мне будет всего шестьдесят шесть. Купить бы где-нибудь ферму. У нас с Донной мог бы родиться ребенок. И я зажил бы в свое удовольствие.

– Вы были бы несчастны, – сказал Эд Мерфи. – Впряглись бы в работу на своей ферме, этот кабинет занял бы какой-нибудь идиот, и через месяц вы стали бы никем и ничем.

– Хорошо, хорошо, был бы несчастен, – согласился Уитмор. – Но есть другой вариант. Я мог бы жениться на ней и быть избранным на второй срок.

– И коровы могли бы летать, – сказал Эд Мерфи.

– Это возможно, – настаивал Уитмор.

– Нет, – упрямо возразил Мерфи. – Либо Донна, либо эта должность.

Уитмор сверкнул глазами на своего помощника.

– Черт возьми, ты всегда бываешь прав?

– Стараюсь, – ответил без улыбки Мерфи и поднялся. – Пойду проведаю, как там наши друзья на той стороне улицы.

– Отлично, Эд, иди. Спасибо.

Уитмор смотрел в спину невысокому толстому ирландцу, шедшему к двери. Эд Мерфи, журналист-неудачник, стал сотрудником Уитмора более десяти лет назад, и, как ни странно, Уитмор за все это время почти ничего не узнал о нем. Он не знал его побуждений, стремлений и даже политических взглядов, если таковые имелись. Знал только, что Эд Мерфи – единственный человек на свете, которому он доверял полностью.

Позвонила секретарша, он поднял трубку.

– Сэр, миссис Уитмор желает вас видеть.

Он тяжело вздохнул. День выдался скверный, и вряд ли Клэр его улучшит.

– Попроси ее через пять минут спуститься сюда.

Президент встал, выглянул в Розовый сад, потом снова поднялся по лестнице к окну, выходящему на Лафайет-сквер. Демонстранты все еще требовали работы, многие напирали на полицейские кордоны, не дающие пересечь Пенсильвания-авеню и пройти по тротуару перед Белым домом. Уитмор подумал, что людей побуждает к этому лишь национальный миф, внушивший, что радуга кончается на Пенсильвания-авеню, 1600, что все их проблемы могут быть решены в этом большом белом особняке. Чарлз Уитмор понимал: он и сам долго верил в это. Теперь он находился здесь и знал истинное положение дел.

«Бедняги, – подумал он. – Вы не можете войти, а я выйти».

Кварталов за десять от Белого дома Бен Нортон только что поднялся с постели в своем джорджтаунском домике. Он выпил кофе, съел тарелку овсяной каши; долго стоял под горячим душем, потом надел широкие брюки, спортивную куртку и вышел на предвечернюю М-стрит. Сознание, что он снова дома, внезапно опьянило его, и он постоял несколько минут на углу. Джорджтаун празднично простирался перед ним. Незнакомая хорошенькая девушка улыбнулась ему, он ответил ей улыбкой и зашагал по М-стрит мимо баров и модных лавок, идущих навстречу студентов и негров, наркоманов и гомосексуалистов, туристов, секретарш, журналистов и всевозможных темных личностей и, наконец, протиснулся через узкие двери в бар Натана.

– А, мистер Нортон, с возвращением, – приветствовал его из-за стойки Пит. Этот рыжебородый парень уже несколько лет учился в юридическом колледже и добывал средства к жизни работой в баре и торговлей наркотиками. – Когда прилетели?

– Сегодня чуть свет, – ответил Нортон. – Весь день проспал, собрался было к себе в контору, потом передумал, и вот я здесь. Как бы промочить горло?

Пит усмехнулся и налил ему пива.

– Вы пропадали целую вечность. Где? В Лондоне?

– В Париже.

– Как там жизнь?

Нортон был крупным, с виду рассудительным человеком. На минуту он задумался.

– Как жизнь в Париже? Пит, что касается еды и вина, это город номер один. Нумеро уно. В отношении женщин примерно номер три, смотря на чей вкус. Водопровод и отопление вовсе никуда не годятся. В общем, город неплохой, но я предпочитаю Вашингтон.

– Слушайте, вы же были сотрудником Уитмора, так ведь? Теперь станете большой шишкой в Белом доме?

– Нет, приятель. Я занимаюсь частной практикой, и мне это по душе.

– Вот как? – недоверчиво ответил Пит. – На днях тут был один тип, расспрашивал о вас. Кто ваши друзья и все такое. Я решил, что он из ФБР, наводит справки перед вашим назначением на солидный пост.

– Как он выглядел?

– В общем-то странно. Одет с шиком, но во взгляде что-то сумасшедшее. После его ухода я подумал: «Вряд ли этот тип из ФБР, слишком он чудной».

– Их такими воспитывают, – заметил Нортон. – Что ты сказал ему?

– О, что вы крупный торговец наркотиками, содержатель публичных домов и все такое.

– Молодчина, – сказал Нортон. – С такой характеристикой место госсекретаря мне обеспечено.

Пит вяло, как наркоман, усмехнулся и отошел к другим клиентам. Нортон подумал, не проверяет ли его в самом деле Белый дом перед тем, как предложить должность. Это было вполне возможно. Он пожал плечами и взял вашингтонскую газету «Стар», оставленную кем-то на стойке. На первой странице были заметка «Митинг безработных» и большая статья «Сто дней Уитмора», из которой следовало, что за первые три месяца новый президент проявил себя противником группировок. Нортона это не удивило. Он три года сотрудничал с Уитмором в сенате и высоко ценил политические способности своего бывшего босса. Правда, он и ненавидел этого сукина сына, но это, как сказал по другому поводу Джей Гэтсби, было только личным чувством.

Отложив газету, Нортон ощутил, что радость возвращения проходит. Никого из знакомых в баре не было, танцевать не хотелось, и, похоже, вечер предстояло провести в одиночестве. Перебрал в уме девушек, которым мог бы позвонить, и понял, что звонить им не хочется. Потягивая пиво, он вскоре, хотя зарекался не делать этого, начал думать о прошлом, о Донне.

Когда Клэр Уитмор вошла в кабинет мужа, он не встал, а она не села. С этим правилом этикета они уже покончили. Как и со всем прочим. Иногда Уитмор удивлялся, как его угораздило жениться на единственной в мире женщине, совершенно неподвластной его знаменитому обаянию.

– Тебе не пора? – спросил Уитмор.

– Я не поеду, Чарлз.

– О господи, Клэр, – устало сказал он. – Мы стараемся умиротворить демонстрантов. Обычное дело. Если ты отменишь свою речь, сложится впечатление, что мы реагируем слишком сильно.

Клэр была рослой женщиной с грубоватыми чертами лица, которые в одних случаях именуют аристократичными, в других – лошадиными. Светские хроникеры называли ее «статная» или «величественная». Муж считал ее стервозной, неуступчивой и очень редко признавался себе, что в ее стервозности повинен главным образом он сам.

– Чарлз, я просто не могу уехать, когда у дверей тысячная толпа. Могут подумать, будто я спасаюсь бегством.

Уитмор внезапно подумал, что больше никто в мире не называет его Чарлзом. Донна звала его Чак, все остальные – мистер президент, по крайней мере, в лицо. Он решил сделать последнюю попытку.

– Клэр, – мягко начал он, – я прошу тебя, пожалуйста, поезжай, выступи. Это принесет пользу. Ослабит впечатление от демонстрации. В речь можно вставить, что ты очень беспокоишься о тех, кто не имеет работы. Выступление представит тебя в выгодном свете.

Она почувствовала, что поддается, что покорена им, как тридцать лет назад, когда он был президентом студенческого общества, а она самой богатой студенткой колледжа. Говорил он очень убедительно – хотя она, как и сейчас, не верила ни единому его слову. Он не нуждался в том, чтобы она выступала с речью, и никогда не собирался представлять ее филантропкой. Она чуть усмехнулась, разглядывая его гордое, умное, непроницаемое лицо. И подумала, что никогда не встречала более интересного мужчины. Он казался ей способным на все, буквально на все.

– На этот вечер у меня четкие планы, Чарлз, – сказала она. – Может, лучше поговорим о твоих планах?

– О моих? – ответил он. – Мои планы – выдержать эту демонстрацию, а потом, возможно, встретиться с экономистами. Тебя это устраивает?

Но говорил он неуверенно. Клэр не имела привычки брать на пушку. Она выжидала удобной минуты, а потом наносила точный удар.

– Чарлз, – жестко сказала она, – у меня есть сведения, что в Вашингтоне находится одна молодая особа…

– Черт побери, Клэр!

– …которая якобы покинула Вашингтон навсегда…

– Неужели ты и вправду думаешь…

– …и если ты увидишься с ней, если ты будешь говорить с ней, если ты хотя бы произнесешь ее имя в моем присутствии…

Уитмор плюхнулся в кресло и закурил сигару. Этим мужским жестом он пытался сохранить в поражении хоть немного достоинства.

– …я соберу вещи и уеду!

Уитмор откинулся на спинку кресла и уставился в потолок, затем выпустил вверх три дымовых колечка. Ему было показалось, что тишину нарушил выкрик: «Работу сейчас!», но он догадался, что это его воображение, потому что кабинет был непроницаемым для звуков. Но не для жены.

– Не грози мне, Клэр, – спокойно сказал он, снова входя в свой излюбленный образ пароходного шулера.

– Это не угроза, это факт.

– Уехать будет безумием. Тебе пришлось немало вынести, чтобы попасть сюда.