Передача донесений от одного японского шпиона другому облегчалась их системой. Каждый агент получал крохотный металлический номер, который он мог прятать в косу, между пальцами ног, носить во рту.
В местах наибольшей глубины фронта, доходившей иногда до 60 километров, для быстрой передачи донесений японская разведка использовала специальных «проходчиков», которые передавали сведения от агентов, находившихся по ту сторону кордона. Вся работа этих «проходчиков» заключалась в том, чтобы непрерывно поддерживать связь между агентом, которому они были приданы, и тем органом разведки, которому их агент передавал сведения. В роли «проходчиков» выступали многочисленные нищие, китайцы и корейцы, проживавшие в прифронтовой полосе.
Одним из самых доступных источников информации, активно использовавшимся накануне и в ходе русско-японской войны японцами, была российская и заграничная печать.
Очень много ценных сведений о состоянии и передвижении русской армии японский Генеральный штаб получал из русской прессы того времени, которая, несмотря на наличие цензуры, с преступной небрежностью публиковала многие вещи, не предназначенные для достояния общественности. Газеты оперативно сообщали о мобилизации той или иной части войск для отправки на Дальний Восток и даже сообщали сведения «из достоверных источников» о переброске войск в те или иные районы. Разумеется, все эти сведения по телеграфу передавались за границу, в результате чего японский Генеральный штаб имел полное представление о пропускной способности железных дорог, о количестве русских войск и пунктах их сосредоточения. Особо ценным источником сведений о русской армии для Японии был «Вестник Маньчжурской армии», в котором публиковались не только списки потерь, но и указания точных позиций русской армии. Так, в №212 и 245 «Вестника» были помещены «всеподданнейшая» телеграмма главнокомандующего генерала Линевича и приказ о производстве смотра прибывшим на театр военных действий пластунской бригаде, 4-й стрелковой бригаде и кавказской казачьей дивизии. В №225 был опубликован приказ главнокомандующего за №444 о производстве смотра 5, 17 и 9-му армейским корпусам 3-й армии и 10 и 6-му сибирским корпусам 3-й армии.
Число таких приказов было огромно, и естественно, что все эти сведения при свободной продаже русских военных газет и мощной разведывательной японской сети немедленно использовались японцами при планировании стратегических операций.
Военной тайной пренебрегала и другая известная газета – «Русский инвалид», в номерах которой давались объявления, призвавшие высылать материалы к годовщине того или иного полка. В подобных объявлениях указывался не только точный адрес воинской части, но и краткая история ее существования.
Японский Генеральный штаб получал оперативные сведения и из иностранной прессы, особенно из французской газеты «Ля Франс Милитэр». Так, весной 1904 г. эта газета, имевшая непосредственный контакт с русской печатью, поместила сообщение о предстоящей отправке на фронт корпусов русской армии, причем перечень этих корпусов и их назначение в предстоящих военных операциях были сообщены газетой совершенно точно.
Широко используя приводимые в русской и иностранной печати сведения о русских войсках, японский Генеральный штаб установил строжайшую цензуру всей японской прессы, которой за несколько недель до начала войны было запрещено печатать что-либо о передвижениях японских войск. Строгость японской цензуры видна и по иностранной печати, которая, имея возможность публиковать подробные описания действий русских войск, совершенно не имела сведений о передвижении и дислокации японских подразделений. Иностранные корреспонденты ждали разрешений для поездки на фронт по полгода, а иногда и больше, причем получение разрешения часто обставлялось так, что иностранный корреспондент предпочитал уехать домой, чем писать о дозволенном.
Не бездействовала японская разведка и в центральных регионах России. Эта деятельность осуществлялась посредством японской дипломатической миссии в Вене. К началу русско-японской войны эта миссия стала играть роль японского разведывательного центра, во главе которого был поставлен бывший японский консул в Одессе.
Русская контрразведка в свое время документально установила, что японский консул в Одессе имел перед русско-японской войной свою широко разветвленную агентурную сеть в Турции, Персии, Болгарии, Сербии и на Кавказе. Убийство русского консула Ростовского в Турции и посылка в турецкие воды русской Черноморской эскадры представляли для японского консула в Одессе выдающийся интерес. Он по нескольку раз в день получал с мест и посылал в Токио шифрованные донесения[7].
Уместным будет привести и такой факт: в 90-х годах XIX в. прусским артиллерийским офицером И. И. Германом был изобретен дальномер. Это изобретение привлекло внимание военных атташе всех больших государств, в том числе и японского военного атташе в Петербурге. Герман от продажи своего изобретения за границу отказался. Несмотря на это, во время русско-японской войны японская артиллерия, в отличие от русской, оказалась снабженной дальномером Германа[8], что еще раз подтверждает успехи японских агентов.
Своими успехами в разведывательной деятельности в России в 1904–1905 гг. японцы открыто гордились в 30-е годы XX в. Так, в 1934 г. в Японию был приглашен некий Симонов, руководивший во время русско-японской войны расстрелом шести японских шпионов, а после Октябрьской революции участвовавший в белогвардейском движении. В Токио господин Симонов был приглашен с единственной целью – прочитать ряд лекций на тему «о поведении японских героев-разведчиков в последние минуты их жизни». Еще одним характерным примером служит состоявшаяся в 1935 г. беседа министра иностранных дел Японии Хирота с корреспондентом журнала «Гэндай». В интервью Хирота рассказал о том, как перед самым началом войны с Россией начальник разведывательного департамента министерства иностранных дел Ямадза Ёндзиро готовил его к разведывательной деятельности в России. За несколько месяцев до начала русско-японской войны студент университета Хирота был ночью вызван к Ямадза, который заявил ему о том, что отношения с Россией натянуты и что война неизбежна.
«Поэтому вы скоро получите работу в министерстве иностранных дел и должны будете поехать с целью разведывательной работы в Россию, – заявил Ямадза. – Вы поедете вдвоем. Один из вас поедет через Владивосток в Сибирь, а другой – через Корею в Маньчжурию. Посылка вас как студентов для этих целей весьма удобна, так как вы поедете как бы для того, чтобы использовать свой отпуск в России с целью изучения языка на практике»[9]. Как далее сообщает Хирота: «Я побывал в Дайрене, Порт-Артуре, порту Инкоу, Наньзяне, Мукдене и в других пунктах, детально обследовал укрепленные пункты русских войск, воинские масти и т. д. и вернулся в Токио»[10].
Все получаемые от своих шпионов в России сведения о передвижении русских войск и флота немедленно доставлялись в Генеральный штаб.
Японские агенты не ограничивали свою деятельность на территории России сбором информации. В их задачу входила также и организация диверсионных актов.
Диверсионная, подрывная работа японских шпионов и разведчиков давала себя чувствовать почти на каждом шагу. Все чаще и чаще казачьи разъезды ловили китайцев или японцев, переодетых в китайскую или монгольскую одежду, при разборке железнодорожных путей или порче телеграфных линий.
Офицеры японского Генерального штаба, еще до войны занимавшие те или иные должности на железнодорожных стройках Маньчжурии, руководили многими японскими шпионами, одетыми в китайскую, корейскую и монгольскую одежду и устроившимися работать в качестве строительных рабочих. Кроме того, некоторые из лиц других национальностей (китайцев, корейцев, маньчжур и монголов), занятых на строительстве этих железных дорог, также были завербованы японцами для шпионской работы. Проникновение японских шпионов на строительство железных дорог облегчалось тем, что, начиная с 1899 г., царское правительство выписывало на строительные работы десятки тысяч китайцев из Тяньцзиня и Чифу, где были сосредоточены крупные центры японского шпионажа. Естественно, что среди прибывавших партий строительных рабочих было немало японских шпионов и диверсантов.
Основной упор делался на организацию подрывов железнодорожных мостов и порчу железнодорожного полотна. Так, в феврале 1904 г. они создали в Пекине диверсионную группу из шести человек и направили ее в район станции Цицикар с целью разрушить там железную дорогу. В состав этой группы вошли подполковник Иосика, капитан Оки и четыре студента. Диверсанты пересекли территорию Монголии, но были задержаны русским разъездом.
В начале апреля 1904 г. в окрестностях Харбина были задержаны два японских офицера. Они были одеты тибетскими ламами и готовились к крупной диверсии. У них отобрали более пуда пироксилиновых шашек, несколько коробок бикфордова шнура, динамит и ключи для отвинчивания рельсовых гаек.
В конце апреля 1904 г. были арестованы пять китайцев, подложивших пироксилиновые патроны под русский воинский поезд около станции Хайлар.
В мае 1904 г. японцы создали в Тяньцзине диверсионную группу из восьми человек. Группе была поставлена задача просочиться в Маньчжурию, взорвать Маньчжурскую железную дорогу и совершить нападения на места расквартирования начальствующего состава русской армии. Диверсанты были снабжены взрывчаткой, пилами и топорами. Однако и эта диверсионная группа была своевременно задержана.
Судя по иностранным источникам, местоположение электрической силовой станции и главных передаточных линий, а также распределение минных полей около Порт-Артура были известны японскому командованию. Японцы были прекрасно осведомлены и о местонахождении больших прожекторов в Порт-Артуре, предназначенных русскими для ослепления противника при нападении с моря или с суши.
Японские диверсанты готовили также взрыв доков во Владивостоке, но, когда все приготовления к взрыву были сделаны оставшимися в городе японскими диверсантами, по счастливой случайности русские власти получили анонимное письмо, в котором сообщалось о готовящемся взрыве доков. Принятыми мерами диверсию удалось предотвратить.
Серьезного внимания заслуживает также деятельность большого количества сигнальщиков, завербованных японцами из местного населения перед войной и обученных японскими. офицерами. Эти многочисленные сигнальщики были во всех пунктах предполагаемых сражений. Они давали знать японцам о приближении русских войск различными сигналами. В ясные солнечные дни сигнальщики взбирались на вершины сопок и давали сигналы ручными зеркалами или ярко начищенными жестянками от консервов; в пасмурные дни они сигнализировали флажками или дымом костров, а ночью – факелами. Сигнальщики также часто корректировали стрельбу японской артиллерии.
Японцы использовали своих резидентов и для понижения морального состояния русских войск, для чего последние в тылу войск, а часто и на передовых позициях разбрасывали листовки соответствующего содержания.
Так, перед наступлением на Мукден японцы разбросали массу листовок, в которых указывалось, что 25 февраля 1905 г. город будет взят японцами.
Более того, с той же целью посеять панику среди населения города, что не преминуло сказаться и на русских войсках (позиции находились верстах в 20 от города), японские тайные агенты расклеивали 22 февраля по Мукдену прокламации, предлагавшие жителям и особенно торговцам покинуть город ввиду предстоящей его бомбардировки японцами. Особенно много подобной «литературы» японцы распространяли во время осады Порт-Артура, не будучи в силах сломить героическое сопротивление защитников крепости всем наличием боевых средств, имевшихся в распоряжении у осаждавших крепость.
Исходу войны во многом способствовало и игнорирование российским военным руководством очевидных фактов.
У наместника на Дальнем Востоке адмирала Алексеева никаких подозрений не вызвал факт повального бегства японцев из городов Дальнего Востока за несколько дней до начала войны. Почти все японские торговые фирмы в Порт-Артуре распродавали свои товары по самым дешевым ценам; во многих объявлениях японских фирм распродажа товаров назначалась до 25 января 1904 г. Чиновники «не заметили» массового, носившего характер паники, бегства 2000 японских подданных, уехавших 24 января 1904 г. из Владивостока на английском пароходе «Афридис».
Запоздалое и притом неудачное формирование царской агентурной разведки облегчало японскому командованию дезинформацию царской армии. И это было не так трудно, если учесть, что несколько сот миллионов золотых иен Япония затратила на организацию вредительства по заказам царского правительства, на подкуп руководящих газет капиталистических стран, на подкуп японоведов и военных корреспондентов. Так, в начале 1904 г. один из иностранных корреспондентов в Порт-Артуре, используя любезность и гостеприимство русских властей, тайком сфотографировал порт-артурские укрепления и уехал в Шанхай, где фотоснимки были переданы японцам.
Этим же подкупом иностранных корреспондентов и ряда руководящих газет можно объяснить то, что все известия о русской армии, особенно сведения, деморализующие ее, с завидной быстротой появлялись на страницах мировой печати, усиливая международные позиции Японии.
Особую ретивость в этом отношении проявили немецкие и английские газеты, особенно те из них, которые издавались в Шанхае. Им вторила печать и ряда других стран.
Разведка и шпионаж японцев во время войны были облегчены и тем обстоятельством, что царские генералы готовились к каждому маневру долго и открыто, без всякой маскировки передвигая войска, перемещая врачебные заведения, готовя продовольствие и фураж.
Более того, планы военных действий обсуждались офицерами русской армии открыто в станционных буфетах и вокзалах железных дорог. Естественно, что все это при широкой агентурной разведке японцев быстро доходило до последних.
Таким образом, подводя итоги теоретической части, следует отметить наиболее существенные моменты. Во-первых, отсутствие российской агентурной сети в Японии привело к отсутствию точной информации о военном потенциале Японии и о планировании ею стратегических и тактических операций в ходе войны. Проводя активную экспансионистскую политику на Дальнем Востоке, что шло вразрез с планами японской экспансии, царское правительство не могло не предвидеть неизбежности военного столкновения с Японией. Однако организация разведывательной агентуры не была на должном уровне. Более того, проект организации тайной разведки в Японии, Китае и Корее, разработанный в 1902 г. штабом Приамурского военного округа, был отклонен Главным штабом.
Между тем грамотная организация разведывательных органов на Дальнем Востоке могла бы дать весьма хорошие успехи в самое короткое время. Имелись все условия для создания работоспособной агентурной сети за счет местного, особенно китайского населения, которое активно использовалось японцами. В Маньчжурии проживало множество семей, члены которых погибли во время японо-китайской войны 1894–1895 гг. и которые особенно охотно согласились бы на работу против Японии.
Недооценка роли разведки русским правительством и в связи с этим ограниченность в средствах, отпускаемых на организацию разведывательной работы, в начале русско-японской войны являлась основной причиной слабости русской разведки как на театре военных действий, так и в тылу японской армии. У японцев, в свою очередь, отпала необходимость в организации контрразведки.
Во-вторых, японские агенты наводнили Россию, особенно ее Дальний Восток, и получали точную информацию о многих оперативных решениях и совершали диверсии, которые негативно отражались на боевых возможностях отдельных подразделений. Получив от японцев с первых же дней войны хороший урок в организации разведывательной службы, России ничего не оставалось, как организовать широкую контрразведывательную сеть, которая в первые месяцы войны действовала крайне неумело. Однако к концу войны ситуация изменилась, и действия российских контрразведчиков стали приносить ощутимые результаты. При штабе главнокомандующего было создано центральное разведывательное отделение под руководством генерала Ухач-Огоровича.
Центральное разведывательное отделение при штабе главнокомандующего смогло организовать разведывательную и контрразведывательную службу во всех армиях, корпусах и отдельных крупных отрядах. Заведывание тайной разведкой в отдельных отрядах, корпусах и армиях было возложено на специально назначаемых офицеров, которые подбирали себе необходимое количество агентов и организовывали разведку на театре военных действий и в тылу японской армии.
Количество агентов, обслуживающих штаб корпуса, т. е. производящих непосредственную агентурную работу в лагере врага, колебалось от 10 до 20 человек.
Благодаря этим, хотя и запоздалым, мерам русскому командованию во время войны, особенно в 1905 г., удалось выловить целый ряд японских шпионов, действовавших как на театре военных действий, так и в тылу, и тем самым сорвать многие шпионские и диверсионные планы японского главного командования.
Значительно большие успехи были достигнуты Россией в борьбе с японской агентурой, действовавшей против России из Европы.
В начале войны в связи с разрывом дипломатических отношений между Японией и Россией находившаяся в Петербурге японская миссия во главе с японским посланником графом Курино 29 января 1904 г. выехала не в Токио, а в Берлин. Останавливаясь в Берлине, японская миссия имела целью организовать разведывательную работу против России на территории Германии. Кроме того, бывшее японское посольство в Петербурге посетило Швецию и на весьма длительное время остановилось в Стокгольме.
В столице нейтральной Швеции граф Курино оставил ту часть работников японского посольства, которая по своей специальной военной подготовке была наиболее пригодна для развертывания в широких размерах диверсионной работы. Лишь после создания опорных пунктов шпионажа и разведки против России в «нейтральных» странах японское посольство возвратилось в Токио.
Но Германией и Швецией не ограничивается перечень стран, на территории которых японцы вели активную разведывательную работу против России. Японские агенты также активно действовали в Великобритании, Австрии и других странах Западной Европы. Японские агенты, орудовавшие в Австрии, подкупили австрийских заводчиков, выполнявших заказ на 500 000 шрапнельных снарядов для царской армии. Заказ австрийские заводы выполнили так, что эти снаряды не разрывались.
Но благодаря своевременно принятым мерам со стороны департамента полиции и особенно энергичной работе И. Мануйлова, руководившего в то время русской заграничной агентурой, деятельность японских шпионов против России через Европу была в значительной степени ограничена.
Только с марта по июль 1904 г. в руки русской контрразведки агентурным путем попало свыше 200 телеграмм и других документов японских шпионов и дипломатов. А в конце июля 1904 г. русской агентуре удалось достать секретный ключ для разбора шифрованных телеграмм, отправляемых японцами из Парижа, Гааги и Лондона.
Существенную помощь русским контрразведывательным органам в работе по изучению постановки японской агентурной сети в России, а также в борьбе с ней оказали русские консульства, находившиеся в Маньчжурии, Корее, Китае и в странах Европы. Они регулярно сообщали в Россию ценные сведения о замыслах японцев, что давало возможность своевременно принимать меры к пресечению их деятельности. Так, по материалам и с помощью русского консула в Тянцзине, в мае месяце 1904 г. русскому командованию на заставе у реки Ляохе удалось арестовать пять японских шпионов-диверсантов, направленных в Маньчжурию с диверсионными заданиями.
Таким образом, несмотря на крупные недостатки в постановке русской контрразведывательной службы, японским шпионам не удалось в России достигнуть тех результатов, на которые рассчитывало японское правительство и Генеральный штаб.
Основная же причина слабости борьбы с японским шпионажем, как уже указывалось выше, состояла в недооценке российским правительством и роли Японии, которая, с победой в японо-китайской войне 1894–1895 гг., превратилась в крупную империалистическую страну, не скрывающую своих амбиций в отношении российского Дальнего Востока.
Только этим можно объяснить тот факт, что на борьбу с японским шпионажем отпускалось крайне недостаточно средств, а оперативные меры принимались, как правило, несвоевременно.
Публикуемые ниже документы из секретного сборника «Японский шпионаж в царской России» взяты составителями из архивных фондов Министерства внутренних дел, Департамента полиции, Военного министерства, Министерства иностранных дел, Отдельного корпуса пограничной стражи и судебных органов России.
На наш взгляд, в свете 100-летия окончания русско-японской войны и в существовавших условиях закрытости архивных источников, ниже представленные документы вызовут несомненный читательский интерес и откроют важную, но малоизвестную страницу русско-японской войны.
Избранные документы и донесения о деятельности японской разведки в России в годы русско-японской войны
Командующий эскадрою Тихого океана контр-адмирал Дубасов телеграммою от 23 сего августа за № 970 сообщает управляющему Морским министерством, что 17 числа сего же месяца арестован в Порт-Артуре японец, выдающий себя за коммерческого агента Фуну Хара; он задержан во время черчения кроки города с нанесением батарей и расположения орудий; при нем, между прочим, найдена карта Восточной Азии японского издания и подробная программа для собирания на Квантуне сведений военно-политического характера. При этом контр-адмирал Дубасов заявляет, что он полагал бы необходимым для пресечения в самом начале подобных попыток иностранцев привлечь означенного японца к ответственности по второй части 256 I ст. Улож. о Наказ, (по прод. 1895 г.), преданием его суду, согласно закона 20 апреля 1892 г., причем, ввиду отсутствия на полуострове органов гражданской судебной власти, предоставить возбуждение уголовного преследования ему, контр-адмиралу Дубасову, а производство следствия поручить военному следователю.
Временно-управляющий Морским министерством вице-адмирал Авелан препроводил копию означенной телеграммы ко мне, для зависящего распоряжения.
Со своей стороны, рассмотрев вопрос о порядке производства дела по обвинению задержанного в Порт-Артуре японца в преступлении, предусмотренном 256 I ст. Улож. о Наказ., я нахожу, что за отсутствием на Квантунском полуострове жандармских чинов и лиц прокурорского надзора гражданского ведомства, по означенному государственному преступлению не может быть произведено дознание, как бы следовало, в порядке, определенном правилами Устава Уголовного Судопроизводства (ст. 1035 2–10). Посему и ввиду того, что на упомянутом полуострове пребывают военный следователь Приамурского военного округа и помощник военного прокурора Приамурского военно-окружного суда, я полагал бы, согласно с мнением контр-адмирала Дубасова, произвести по сему делу следствие по правилам Военно-судебного устава, чрез упомянутого военного следователя, при личном присутствии лица военно-прокурорского надзора. Засим, дело это я признавал бы необходимым, на основании пункта 111 высочайше утвержденного 20 апреля 1892 г. мнения Государственного Совета, передать на рассмотрение военного суда с тем, чтобы обвиняемый был предан суду, по заключению военно-прокурорского надзора, подлежащим военным начальством.
Сообщая о таковых моих предложениях вашему превосходительству, имею честь покорнейше просить уведомить меня, не встречается ли с вашей стороны препятствий к указанному выше направлению настоящего дела.
Военный министр генерал-лейтенант
ЦГИА, ф. Министра юстиции, д. 11674, л. 1.
Прокурор Владивостокского окружного суда доносит, что по распоряжению командующего войсками Приамурского военного округа на его распоряжение передано дознание по обвинению японских подданных Сивоко[12], Сивоя[13] и Сузуки[14] в преступлении, предусмотренном 256 I ст. Улож. о Наказ. Обстоятельства этого дела заключаются в следующем:
Названные японцы задержаны были 3 сего июля между урочищем Славянка и станцией Черкасской, причем у них были отобраны записные книжки, в которых упоминаются многие города и местечки как русские, так и маньчжурские, в коих расположены русские войска, а также занесены сведения о дорогах, состоянии телеграфных линий, доступности гор и бухт, численности войск и т. п. Отобранная у них переписка была на рассмотрении директора Восточного института, который дал заключение, что перечисленные японцы занимались шпионством, что кроме них в это дело замешан еще некий Ямасоко, проживающий в Японском консульском агентстве, и что укрывательством шпионства занимается местная контора Японского пароходного Общества «Ниппон-Юзен-Кайша»[15].
Переписка эта препровождена Прокурором суда исполняющему обязанности Владивостокского полицеймейстера Худынцеву для производства дознания в порядке 1035 ст. Уст. Угол. Суд.
Наблюдение за дознанием возложено на товарища прокурора Стравинского.
Об изложенном имею честь донести нашему высокопревосходительству и присовокупить, что сведения об обстоятельствах, обнаруженных при производстве дознания, будут представлены мною дополнительно.
И. д. Прокурора Судебной палаты
ЦГИА, ф. Мин. Юстиции, д. 16055, л. 11.
В дополнение к рапорту от 25 июля с. г. за №595 доношу вашему высокопревосходительству, что производство дознания о японцах Сивоко, Сузуки и Сивоя замедлилось тем, что профессору японского языка Спальвину[16] пришлось употребить много времени на перевод отобранных в большом количестве рукописей на японском языке; трудность означенного перевода увеличилась еще тем, что самые важные сведения, заключающиеся в отобранном православном русском молитвеннике, были написаны хотя и японскими буквами, но особенным шрифтом, так что смысл письма являлся непонятным даже для хорошо владеющего японским языком. Профессору Спальвину удалось найти ключ к написанному и перевести его на русский язык. В означенном молитвеннике оказались занесенными сведения о составе и количестве русских войск, расположенных во всех населенных пунктах Маньчжурии и Приморской области; при этом означенные сведения изложены настолько подробно, что известно не только количество войск, но даже название частей, количество орудий и т. п. Кроме того, в одной из отобранных записных книжек значатся описания различных маршрутов между населенными войсками пунктами; маршруты эти описаны настолько подробно и точно, что занесены все встречающиеся на дороге речки, ручейки, горы, холмы с описанием глубины их, ширины, высоты и удобства подъема; занесены также все встречающиеся селения с точным обозначением количества живущих там лиц с очевидной целью указать, где и на какое количество квартир, провианта и фуража можно рассчитывать. 17 августа все переведенные документы были предъявлены и. д. начальника штаба полковнику Громову в качестве сведущего лица, причем ему было предложено дать заключение, составляют ли перечисленные сведения такие, которые должны храниться в тайне, и представляют ли они какой-либо интерес для иностранного государства; на оба эти вопроса эксперт дал утвердительный ответ, причем он добавил, что сведения эти имеются лишь в особых книжках, ежегодно рассылаемых Главным штабом в штабы различных военных частей, причем последние обязываются держать их в строжайшем секрете, хранить под ключом и при получении нового экземпляра старые сжигать.
В связи с тем, что в числе других вещественных доказательств была отобрана квитанция в отправке на пароходе Японского общества «Ниппон Юзен Кайша» по адресу в Главный штаб в Токио заказной корреспонденции, за посылку которой уплачено 1 р. 13 к. (лот стоит 3 коп.), не осталось никакого сомнения в том, что все вышеперечисленные сведения собирались для сообщения таковых японскому правительству.
В виду всего вышеизложенного, того же 17 августа японским подданным Сивоя, Сузуки и Сивоко было предъявлено обвинение по 1 и 3 ч. 256 I ст. Улож. о Наказ. Первые двое заявили, что они по делу ничего не знают, как не знали даже о существовании молитвенника. Что же касается до Сивоко, то он заявил, что ходил по Приморской области, распространяя среди китайцев и корейцев лекарство «хотан» и что в Иркутске он крестился в православную веру и купил в магазине молитвенник; затем этот молитвенник в вагоне у него был похищен; в Харбине он сообщил о совершенной у него краже японцу, которого он раньше не знал, и тот ему дал молитвенник, тот самый, который у него отобрали; что там написано, ему, Сивоко, непонятно.
В настоящее время окончание дознания задерживается допросом путем отдельного требования тех лиц, которые арестовали помянутых японцев.
Прокурор Иркутской суд. палаты
ЦГИА, ф. Мин. юстиции, д. 16055, л. 12–13.
30 июня 1902 года на почтовую станцию Черкасскую Южно-Уссурийского округа пришли три японца, назвавшиеся докторами, обратившие на себя внимание содержателя станции Осташевой, почтальона Лаврова и других тем, что они выходили со станции в разные стороны, осматривали окрестности, делали письменные отметки и рассматривали большой лист бумаги вроде географической карты. Японцы эти со всеми бывшими при них бумагами были 1 июля подпоручиком Шумским задержаны.
По осмотру и переводу взятых у названных японцев бумаг оказалось: в православном молитвеннике – ключ к шифру, которым зашифрованы сделанные на других страницах записи. В записях этих заключаются подробные сведения о составе и количестве русских войск, расположенных в населенных пунктах Маньчжурии и Приморской области с отметками о названии, численном составе войсковых частей, количестве и роде орудий и пр. Есть отметки об общем количестве войск в военное время в Амурском, Сибирском, Казанском, Московском, Одесском военных округах и Квантунской области. Из веденных в виде дневника записей в 4 памятных книжках видно, что авторы их в качестве продавцов японского целебного «хотана» обошли пешком многочисленные местности Приморской области и Маньчжурии, причем точно и подробно описаны маршруты между населенными пунктами, отмечены расстояния между ними, номера телеграфных столбов, военные посты, состояние дорог, болота, глубина и ширина встречающихся речек и ручьев, мосты, броды, перевалы и горы с указанием их высоты и удобства подъема, селения с обозначением числа жителей, количества лошадей, скота, запасов дров, сена и т. п.
По заключению допрошенного в качестве сведущего лица начальника штаба Владивостокской крепости Генерального штаба полковника Громова, указанные выше сведения о подробном расквартировании русских войск и пр. подлежат хранению втайне, могли быть получены путем только личного сбора сведений и представляют, как и сведения о состоянии путей, количестве запасов и пр., весьма существенный интерес для иностранного государства при соображениях о ведении против России военных операций.
В найденном у Сивоко и его товарищей, в числе прочих бумаг, счета общества «Ниппон-Юзен-Кайша», от которого, судя по записям, упомянутые японцы получали денежные авансы, между прочим отмечен расход в 1 р. 13 к. за заказную корреспонденцию, адресованную в Японский Генеральный штаб.
По сообщению императорского Японского коммерческого агентства во Владивостоке, ходатайствовавшего об освобождении задержанных японцев из-под стражи, они не более, как «Японские маленькие обыкновенные торговцы».
Допрошенные в качестве обвиняемых Сивоко, Сузуки и Сивой виновными в собирании с целью сообщения иностранному правительству сведений, подлежащих в видах внешней безопасности России хранению втайне, себя не признали, объяснив, что они путешествовали с исключительной целью продажи лекарства «хотана»; по объяснению Сивоко, найденный у него молитвенник был у него похищен и затем случайно возвращен ему в вагоне пассажиром японцем с надписями, смысл которых ему не понятен. Более подробные объяснения в свое оправдание обвиняемые, по их заявлению, представят на суде.
Принимая во внимание, что совокупность изложенных выше данных не оставляет сомнений в виновности японских подданных Коноске Сивоко, Зюузи Сузуки и Магосичи Сивоя в преступлении, предусмотренном 256 I ст. Улож., я полагал бы, закончив настоящее дознание в административном порядке, вменить им в наказание время, проведенное под стражей по этому делу, и выслать их за границу с воспрещением возвращаться в пределы империи; из вещественных доказательств памятные книжки, молитвенник и счет оставить при деле, а остальные уничтожить.
Составлено октября 28 дня 1902 года, в Иркутске.
Прокурор Иркутской Суд. палаты
ЦГИА, ф. Мин. юстиции, д. 16055, л. 37–38.
10 сентября сего года, на ст. Хайчон командиром 35-й роты Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи задержаны три японца. Японцы приехали в Хайчон утром 9 сентября, осматривали целый день город и делали пометки в своих записных книжках. 10 сентября, около 9.30 часов утра, японцы пришли на ст. Хайчон, где, в ожидании поезда на юг, один из них, некто Такуши[20], начал что-то записывать в своей книжке. Последнее обстоятельство и послужило причиной ареста как Такуши, так и двух его спутников. При осмотре их багажа была найдена полевая сумка с различными бумагами, картами и письменными принадлежностями.
Во исполнение отношения штаба Квантунской области от 20 августа сего года за №5917, задержанные японцы в сопровождении офицера отправляются сегодня в Порт-Артур.
О вышеизложенном доношу вашему превосходительству.
ПРИЛОЖЕНИЕ: кожаная сумка.
Вр. и. д. начальника штаба, Генерального штаба капитан
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 27209, л. 10.
Мною были получены агентурным путем сведения, что оставшиеся на жительстве в гор. Иркутске японские подданные, будучи враждебно настроены к России, имеют намерения, путем повреждения деревянного железнодорожного моста через реку Иркут и других железнодорожных сооружений по линии Сибирской железной дороги, задержать движение войск на Дальний Восток. Подтверждением указанных агентурных сведений приводилось, быть может, простое совпадение обстоятельств, а именно внезапный пожар ночью дома №29 по Дегтевской улице, который был приспособлен для сборного пункта мобилизуемых запасных нижних чинов.
Придавая сообщенным сведениям весьма серьезное значение и не задаваясь проверкой их, я счел необходимым доложить о сем господину иркутскому губернатору и начальнику гарнизона г. Иркутска генерал-майору Ягодкину и просил г. губернатора о производстве чинами полиции обыска в помещении заподозренных японцев, владельцев прачечной, помещавшейся в доме № 29 по Дегтевской улице, именно в том доме, где и произошел описанный пожар. По произведенному в моем присутствии обыску ничего явно преступного не обнаружено, найдены лишь среди вещей до 600 фотографических негативов, принадлежащих, очевидно, японской фотографии некоего Саку. Среди этих негативов обращают на себя внимание негативы снимков мостов, переправ рек, постройки полотна, вокзалов и других сооружений по линии Сибирской ж. д., а также виды городов Мариинска, Красноярска, Томска и Иркутска. Под негативами мостов и городов помещены подробные их описания: длина, ширина мостов, глубина реки, способ пешей переправы, а под снимками городов: численность населения, род занятий жителей, размер обрабатывающей промышленности и т. п. Кроме сего обнаружен фунт черного пороху, найденный, по объяснению японца, на улице.
Об изложенном имею честь донести вашему превосходительству, почтительнейше присовокупляя, что в настоящее время, по распоряжению господина Иркутского военного генерал-губернатора, все японцы высланы из г. Иркутска, причем в случае обнаружения тайного проживания предложено подвергать их обыску и аресту, впредь до высылки из города этапным порядком.
Ротмистр
ЦГИА, ф. 6с/102, д. 20, л. 13–14.
В городе Красноярске имеется отделение фирмы торгового дома «Поппам» английских машин и металлических изделий. Отделение это существует около 20 лет.
По собранным сведениям негласным путем выяснено, что фирма ежегодно несет убытка более 20 тысяч. В последние годы из магазина и склада почти ни одна вещь не продана и товара из-за границы не поступало. Управляющим фирмою в данное время состоит Великобританскоподданный Эдуард Самойлов Томсон с 1900 года, который ведет усиленную переписку с Лондоном и ежегодно ездит туда. Томсон почти со всеми должностными лицами знаком в губернии и живет довольно открыто.
Ввиду изложенного является предположение, не есть ли Томсон агент Англии или Японии? При Томсоне возведен мост в г. Красноярске на реке Енисее, имеющий чрезвычайно важное значение в данное время при передвижении войск на Дальний Восток, да и вообще ему хорошо известен железнодорожный Сибирский путь и экономические условия Сибири. Редкий день, что Томсон не бывает на вокзале железной дороги. То же самое он проделывал и во время прохождения войск в Китай в прошлую кампанию.
О чем считаю долгом донести вашему превосходительству на благоусмотрение.
Полковник
ЦГИА, ф. 6с/102, оп. 1, д. 20, 1904, л. 15.
В городе Красноярске с половины 1903 года проживает Корейский подданный Аким, имевший прачечное заведение «Японской прачечной», а за несколько дней до объявления войны Аким вывеску изменил: «Прачечное заведение».
В декабре месяце Аким принял православие и восприемниками его были Красноярский полицеймейстер Солюматов и домовладелица Елена Кузнецова. По секретно собранным сведениям Аким имеет двух братьев в Корее – один врач, а другой военный.
Полагаю, но не утверждаю, что Аким есть военный агент Японии. Человек средних лет, симпатичен и довольно развитой.
О чем имею честь доложить вашему превосходительству.
Полковник
ЦГИА, ф. 6с/102, оп. 1, д. 20, 1904, л. 16.
Милостивый государь, Виталий Платонович.
Чиновник министерства внутренних дел Мануйлов сообщил мне, что центром японской разведывательной службы является Вена.
Японская миссия в Вене имеет секретных агентов в Кракове и Львове, которые получают надлежащие указания из Варшавы и Петербурга.
Представляя вышеизложенное на благоусмотрение вашего превосходительства, покорнейше прошу принять уверение в глубоком почтении и совершенной преданности.
Имею честь быть вашего превосходительства покорнейшим слугой.
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 10060, л.9.
В дополнение к телеграмме моей от 2 апреля[21], имею честь донести вашему превосходительству, что негласным наблюдением за корейско-подданным Аким – в действительности его фамилия Кин-Чан-Сун, который при святом крещении получил имя Иоаким, а на вывеске прачечного заведения значится «Аким», выяснено, что означенный Кин-Чан-Сун постоянно посещает Красноярский вокзал Сибирской железной дороги и во время прибытия воинских поездов подходил к воинскому и продовольственному пункту, получал много писем из Харбина, Мукдена и других пунктов Востока. Письма эти по прочтении он сжигал в печке, что подтверждается свидетельскими показаниями: Марии Квашиной, Евдокии Потаповой, Михаила Кузнецова и Акулины Вяхиревой. 2 апреля один из японцев, следовавший с партией высылаемых из Востока, незаметно ускользнул от жандармского надзора, взял извозчика Иннокентия Степанова и приказал последнему везти его на Песочную улицу в дом Кузнецова, т. е. в дом, в котором квартировал Иоаким. В квартире Иоакима японец пробыл минут пять, а затем оба они приехали на вокзал. По возвращении Иоакима из вокзала, за которым неотступно имелось наблюдение в оба пути, был произведен обыск. По обыску ничего предосудительного не обнаружено. Отобрано два адреса: 1) Иркутск – квартира папиросника Кузнечная улица, Торговые ряды, дом Базанова №22, Николаю Одаховскому и 2) гор. Томск – Парижская прачечная, на имя Ки-Ми-Кса.
О чем докладывая вашему превосходительству, испрашиваю дальнейших указаний как поступить с Кин-Чан-Сун. Иркутский военный генерал-губернатор на мою телеграмму уведомил меня, чтоб я испросил дальнейших указаний по этому делу у вашего превосходительства.
Полковник
ЦГИА, ф.6с/162, оп. 1, д. 20, 1904, л. 34.
Вчера вернулись в Тяньцзин мой разведчик турецкоподданный Эбобекер-бей, посланный мною несколько времени тому назад для наблюдения за партией японских шпионов, задержанных на заставе р. Ляохе ротмистром Измайловым.
Партия эта была организована в Тяньцзине начальником штаба квартирующих здесь японских войск и вначале в состав ее вошли: 2 японца, 3 грека, 2 китайца и вышеназванный тайный агент консульства, приглашенный нашими врагами в качестве бывалого в Маньчжурии лица и переводчика русского языка. Задачею партии было намечено попытаться разрушить Маньчжурскую железную дорогу и места квартирования наших начальствующих лиц.
Первыми выехали из Тяньцзина 23 минувшего мая китайцы, за ними на следующий день греки и за последними – японцы с Эбобекер-бей, захватив с собою два ящика с пилами, топорами и одну банку с взрывчатым веществом. При отъезде греков, на вокзале, я узнал между ними одного молодого низкорослого субъекта, который за несколько дней до событий являлся в канцелярии консульства с просьбой – провизировать его паспорт для проезда в Маньчжурию. Отказав в этой просьбе и не зная в то время, с кем имею дело, я, однако, заметил, что предъявленный мне для визы вид был выдан из французского генерального консульства в Шанхае и явлен в нашем генеральном консульстве в том же порядке.
Местом свидания членов партии был избран Шанхай-Гуань, где, как теперь выясняется, состав ее еще увеличился пятью японцами. Там в квартире одного японского доктора, который, по-видимому, руководит деятельностью всех местных шпионов, состоялось собрание, где обсуждалась программа дальнейшего путешествия злоумышленников, и где иностранным членам партии было объявлено, что им уплатят за все время командировки по 50 долларов в сутки; в случае же успеха, было обещано особое вознаграждение. Здесь нелишним считаю присовокупить, что с означенным выше японским доктором в Шанхай-Гуане поддерживают особенно частые сношения Инкоусский английский коммерсант Г. Ф. Буш, его жена и брат. Из Шанхай-Гуаня вся партия направилась 1 сего июня в Цзиньчжоу; здесь злоумышленники ночевали в частных японских домах, где, между прочим, квартирует также 5 японских офицеров, несущих почтовую и разведочную службу. С рассветом 2 июня шпионы двинулись на Гоубанцзы и Синминтин. Входившие до сего времени в состав партии 2 японца из Тяньцзина остались в Цзиньчжоу, передав руководство делами одному из греков. В Гоубанцзы мой разведчик успел тайно свидеться с одним из своих друзей – китайцем-магометанином, которого послал наскоро в Синминтин, вручив ему письмо для первого встретившегося русского офицера с предупреждением о предстоящем прибытии туда шпионов. С этим же посланным Эбобекер-бей отправил также и выданное ему мною удостоверение, где были кратко обозначены данные о роли моего агента и приглашение оказывать ему помощь. Когда злоумышленники прибыли в Синминтин и переехали со станции в один из ближайших китайских постоялых дворов, к ним явился русский офицер с конвоем казаков и арестовал всех прибывших. Греков и китайцев посадили на две телеги, Эбобекер-бею дали верховую лошадь и повезли всех с наступлением ночи на русскую военную заставу, расположенную в 12 верстах от города, где находилась квартира командира отряда. Таким образом, арестованные были переданы в руки русских офицеров, но затем всем членам партии, кроме Эбобекер-бея, удалось бежать из-под ареста. После трехчасовых поисков, были снова доставлены на заставу убежавшие 2 китайца; для поимки же греков был наскоро послан разъезд казаков, которым было приказано оцепить всю соседнюю местность. О дальнейшем результате поисков мне неизвестно. Утром на следующий день командир заставы сделал моему агенту допрос, выдал ему расписку, в копии при сем прилагаемую, в получении от него 2 китайцев шпионов и отпустил его с заставы, присовокупив, что пропавшие вместе с греками его вещи будут своевременно разысканы и доставлены в Тяньцзин.
Доводя о сем до сведения вашего высокородия, в дополнение к секретной телеграмме моей от 8 июня, и покорнейше прося доложить все вышеизложенное наместнику его императорского величества, позволяю себе вместе с сим ходатайствовать, не найдете ли вы возможным просить его высокопревосходительство возместить вверенному мне консульству 500 мексиканских долларов, выданных мною разведчику Эбобекер-бею на расходы по путешествию и в виде награды. Иностранец этот, исполняющий роль двойного шпиона, доказал выдачею преступников свою деятельность в нашу пользу, и я не мог не вознаградить его материально, тем более, что после неудавшейся попытки японцев привести в исполнение задуманное, Эбобекер-бей находится у них в подозрении и отказан от бывшего своего места привратника в одном из казенных японских помещений. В моем распоряжении не имеется сумм на подобные расходы, и я почту себя особенно обязанным, если наместник соблаговолит распорядиться покрыть произведенную мною уплату из имеющихся у него сумм на разведочную службу.
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 27513, лл. 46, 47, 48.
Наблюдением и сведениями, добытыми из разных источников, выяснено, что в 1901 году, в январе явился в контору чайного магазина «Васильев и Дементьев», Невский 50, японский подданый Хори-Сан, с лучшими рекомендациями своего посольства, прекрасно и всесторонне образованный и владеющий иностранными и отчасти русским языками, с предложением услуг в качестве подручного приказчика и вообще оказывать фирме услуги при сношениях с китайскими и японскими чайными фирмами. В декабре этого же года, по рекомендации Хори-Сан, к Дементьеву поступил на тех же основаниях и другой японский подданный Миура-Кен-Забура[22] 30–35 лет (фотографическая карточка при сем прилагается), высокообразованный и при этом отлично ознакомленный с большими городами России, Сибири и островом Сахалином, по его же словам, всю Сибирь и Сахалин он исколесил вдоль и поперек и хорошо ознакомлен с местностью и обычаями населения. Проживали эти японцы в общей квартире служащих магазина, в доме № 13, по Морской улице. 1 апреля 1902 года Хори-Сан оставил службу в магазине и выехал в Москву, не прерывая сношений с Миура-Кен-Забура, который в ноябре того же года перешел на службу в японское посольство и вместо себя рекомендовал японца Сиратори, как впоследствии оказалось, окончившего высший философский институт в Токио, этот последний, в свою очередь, определил на службу в этот же магазин своего земляка Мамиури Токаки, окончившего морскую школу в Токио, прибывшего будто бы из Одессы. Все эти японцы проживали вместе с другими служащими магазина в общей квартире по Садовой улице в доме № 29, а затем в доме №13 по Морской улице, получали жалование от 35–40 рублей в месяц. Цель прибытия в Россию объяснили тем, что они при содействии своего посольства хотели открыть в С.-Петербурге японско-русский банк, но не успели в этом, а потому вынуждены были приискать другой род занятий. Для усовершенствования в русском языке и письме им был приглашен один русский студент университета, личность коего не удалось установить. Все эти японцы после закрытия магазина почти ежедневно отправлялись или в японское посольство-консульство, или в китайское, св. американское и английское, часто можно было наблюдать их в обществе лиц, служащих в вышеозначенных учреждениях, на улицах и в увеселительных местах; Миура был, видимо, их руководителем и знакомил последних как с особенностями столицы, так равно и с теми из русских лиц, с коими он приобрел знакомство в качестве служащего в посольстве. Таким образом, Сиратори и Токаки познакомились с лейтенантом флота де-Ливрон, капитаном II ранга Катаевым (среднего роста, черная французская бородка, усы кверху, носит пенсне в черной оправе), курсистками, замеченными в политической неблагонадежности, Кожданской и Никольской, ученым-лесоводом Марком Левиным (еврей). В начале 1903 года Сиратори сделал предложение кассирше магазина, дочери полковника, Елене Павловне Никуловой, для чего принял православие и женился на последней, ввиду же особых семейных условий в Японии, этот брак, по ходатайству посла Курино, был узаконен японским правительством. Женившись, Сиратори с женой и Токаки переехали 2 апреля 1904 года на жительство в дом № 15 по Итальянской улице, где в меблированной квартире занимали одну комнату за 30 рублей в месяц. Здесь их начали посещать вышеупомянутые морские офицеры, сотрудник газеты «Русь» Шебуев, военный атташе китайского посольства и другие лица. О переезде японцев в эту квартиру и посещавших их лицах приставом было немедленно сообщено охранному отделению, а за ними, квартирой и чайным магазином «Дементьева» возложено было самое строгое наблюдение на меня, как районного офицера, и местных околоточных надзирателей Водопьянова и Грабовского. Так как Сиратори и Токаки были уволены из магазина по случаю войны и видимо нигде не служили, но тем не менее посещения ими американского, английского и китайского консульств и посольств не прекращалось, причем неоднократно были замечены с ношей – пачками печатанных произведений и почтовой корреспонденции, равно сношения с вышеупомянутыми лицами, а также и кассиршей магазина «Дементьева» Клавдией Ожигиной, то в отсутствии их из квартиры, в комнате, занимаемой ими, были просмотрены принадлежащие им вещи, в коих найден был счет на 125 рублей лейтенанта де-Ливрона. Этот счет и добытые наблюдением за японцами сведения были лично сообщены приставом Пчелиным охранному отделению, но были ли предприняты по этому докладу какие-либо меры последним – неизвестно. Затем дальнейшим наблюдением установлено, что всю корреспонденцию японцы адресовали на верхнем конверте в Гамбург, а на вложенном внутреннем – в г. Токио и отправляли через Американское консульство, как равно и получали оттуда таковую. Всех своих знакомых старались встречать в квартире всегда лично, не допуская к открытию дверей на лестницу, по звонку, ни прислугу, ни хозяина. В первых числах августа сего года посетил их прибывший на одни сутки из Москвы и останавливавшийся в Северной гостинице японец Хори-Сан, у которого на обеде были Сиратори, Токаки и другие лица. 7 августа негласным путем мною было получено сведение, что Токаки думает этого же дня вечером или 8 августа утром выехать из Петербурга за границу на Берлин. Сообщив немедленно же, 10 час. утра об этом, по телефону, помощ. начальн. охранного отдел, ротмистру Модль, я командировал, в штатском платье, околоточных надзирателей Водопьянова и Грабовского неотступно следить за японцами и не дать им скрыться. Проследкой в этот день установлено, что японцы, выйдя из квартиры около 2 час. дня, направились в Американское консульство, где Токаки получил 400 рублей денег на выезд за границу и затем они около 10 час. вечера вернулись на квартиру, где мною по полученному ордеру из охранного отделения произведен у японцев обыск в присутствии прибывших из департамента полиции: штабе ротм. корп. жандар. Комисарова и чинов. особ. поруч. при г. министре внутренних дел Мануйлове; при обыске обнаружено много компрометирующих японцев бумаг и последние были арестованы, а 9 сего августа, по ордену того же охранного отделения, мною произведен обыск и арест Елены Сиратори.
К сему присовокупляю, что Сиратори, владея прекрасно русским языком и письмом, помещал в газете «Русь», через сотрудника ее г. Шебуева, статьи под названием «Японские вечера» и, кроме того, занимался художественными работами по дереву и полотну в японском стиле, Токаки же был специализирован в рисовании морских судов и замечательном знании техники сооружения и боевого оборудования их, что видно было из сделанной или же исправляемой им модели, из черепахи, броненосного крейсера «Память Азова», бывшего у него в комнате.
О вышеизложенном имею честь доложить вашему превосходительству на благоусмотрение.
Капитан
ЦГИА, ф. 6с/102, оп. 1, д. 20, 1904, лл. 91–92.
В дополнение к докладу моему от 12 сего августа о японских подданных Сиратори и Токаки, имею честь доложить вашему превосходительству, что продолжающимся наблюдением за квартирой арестованных японцев в доме №15 по Итальянской улице выяснено, что 12 августа в бывшую квартиру японцев являлись для свидания с ними: ученый лесовод Марк Левин и через черный ход флотский офицер, по приметам капитан 2 ранга Китаев, но им было заявлено о временном выбытии японцев на дачу; затем 13 сего августа, в 7 час. вечера на велосипеде с одним № 23996 приехал, судя по форме, курьер из посольства или консульства и требовал экстренно видеть Сиратори, но узнав у швейцара о выезде их – уехал. Справкой в Городской управе установлено, что велосипедный № 23996 выдан капитану корпуса военных топографов Владимиру Михайловичу Никифорову, живущему в доме № 9 по Большой Подьяческой улице в кв. 23, с ним вместе живет и брат его студент СПб. университета Павел Михайлович Никифоров, сестра домашняя учительница, Зоя Михайловна Никифорова 25 лет, ныне выбывшая за границу, брат ученик СПб. 5 гимназии Виктор Михайлович Никифоров, выбывший в гор. Ржев Тверской губернии и брат подпоручик Константин Михайлович Никифоров, 19 июня выбывший из Петербурга. Из добытых агентурным путем сведений выяснено, что будто бы один из велосипедных № 23996 был утерян гимназистом Виктором при проводах на вокзал отъезжавшего из СПб. брата подпоручика Константина, другой же № остался в изломанном виде где-то в квартире. Проверить справедливость этих сведений законным путем я не считал себя вправе до получения указаний вашего превосходительства.
Капитан
ЦГИА, ф. 6с/102, оп. 1, д. 20, 1904, л. 93.
По наблюдению за проживавшими в Петербурге японцами Сиратори и Токаки Мамаити на них пало подозрение в шпионской деятельности. Вследствие чего у названных японцев в ночь на 8 сего августа был произведен обыск, коим обнаружено большое количество писем на японском языке, рисунки мин, минных заграждений и разного типа судов, заметки о состоянии русских воинских частей и составленная от руки морская карта с обозначением на ней пунктиром пути следования судов. Значение этой карты, а также других документов в виду огромного количества их еще не определено, но в нескольких уже переведенных на русский язык письмах из Берлина заключаются настойчивые требования усиленной осторожности, что дает косвенное подтверждение падавших на них подозрений.
Препровождая при сем протокол обыска у японских подданных Сиратори и Такаки Мамаити, а также переписку и вещественные доказательства, отобранные у них по обыску, департамент полиции просит ваше превосходительство приступить к производству в порядке 1035 ст. Уст. Угол. Суд. дознания о разведочной деятельности названных японцев.
Директор, Заведующий отделом
ЦГИА, ф. 6с/102, оп. 1, д. 80, 1904, л. 109.
Пребывающий в С.-Петербурге корейский посланник уведомил, что ему доподлинно известно будто бы подкупленные Японией корейцы и переодетые в корейское платье японцы занимаются разведками в пределах империи и в местах расположения наших войск на Дальнем Востоке; при этом названный посланник высказал, что, в видах предупреждения злонамеренных замыслов означенных лиц, было бы, быть может, целесообразным всех подозрительных корейцев направлять для определения их личности во Владивосток к начальству корейской общины в этом городе, заслуживающему, по мнению посланника, полного доверия.
Сообщая об изложенном вашему высокопревосходительству для сведения и зависящих распоряжений, покорно прошу вас принять уверение в совершенном моем почтении и преданности.
Кн.
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 27513, л. 114.
Организованной департаментом полиции в Балтийском море и северной части Немецкого моря охране 2 тихоокеанской эскадры удалось своевременно выяснить, что военно-морской агент при японской миссии в Берлине капитан Такикава через бывшего штурмана пассажирских пароходов германского подданного Цигера учредил на морском побережье Дании секретное наблюдение за прохождением наших судов. Вследствие слухов, распространенных газетами, прохождение эскадры вице-адмирала Рожественского через Большой Бельт ожидалось всеми 3–16 минувшего сентября; за два же дня перед этим числом, 1–14 сентября, как то установлено учрежденным охраной департамента полиции за упомянутым Цигером наблюдением, он, пользуясь ночной темнотой, со стоявшей на побережье Скагена мачты подавал красным фонарем сигналы, по-видимому, какому-то судну, находившемуся в море. 3–16 сентября до сведения Датских полицейских властей дошло, что в этот день капитан Такикава из порта Корсер послал секретарю японского посольства в Берлине Ода телеграмму следующего содержания: «В Корсере и Ньюборге неудобно. Еду в Скаген, чтобы встретиться». Ввиду весьма подозрительного поведения Такикавы и Цигера оба они по распоряжению Датского правительства были арестованы и высланы из пределов королевства. При аресте Такикава заявил начальнику местной полиции, что прибыл в Скаген для свидания с Цигером. Ввиду чего, а также выше приведенного факта сношений Цигера с каким-то судном в море необходимо признать доказанным, что еще до отправления 2 тихоокеанской эскадры в плавание в распоряжении официальных представителей японского правительства, на пути следования эскадры в Европейских морях, находились суда. Обстоятельство это подтверждается и иными, многочисленными, имеющими значение косвенных доказательств данными. Так: рано утром 1–16 сентября рыбаки в Скагене видели миноноску без флага, входившую в Категат и вскоре затем скрывшуюся из вида; смотритель маяка в Скагене и капитан Нильсен, доверенное лицо учрежденной департаментом полиции сторожевой службы в Скагене, видели проходившей миноноску неизвестной национальности; в тот же день около полудня экипаж зафрахтованного департаментом полиции и по его поручению крейсировавшего в той же местности, катера «Эллен» увидал две миноноски неизвестной национальности, без флагов, причем когда означенный катер попытался к ним приблизиться, они стали быстро удаляться и скрылись. Независимо от сего капитан зафрахтованного департаментом полиции для охранной службы парохода «Флинтреннан» Монсон удостоверяет, что при встрече 6–19 сентября, между Анхолтом и Тринделеном шведской парусной лодки «Адель» – командир ее сообщил Монсону, что за несколько дней перед тем он недалеко от Скагена повстречал три миноноски, которые, по его мнению, принадлежат Японии.
По справкам, наведенным в министерствах подлежащих государств, оказалось, что 3–16 сентября ни германские, ни датские, ни шведские, ни норвежские миноносцы близ Скагена не крейсировали.
Перечисленные данные находились в распоряжении департамента полиции и были сообщены им главному морскому штабу для предупреждения генерал-адъютанта Рожественского еще до отправления его в плавание. Но данные эти, служа для генерал-адъютанта Рожественского более, чем достаточным основанием ожидать нападения Японских судов из засады, свидетельствуют о фактах, имевших место за месяц до отражения судами Русской эскадры этого нападения в Северном море. Вследствие чего представлялось желательным получить указания на нахождение подозрительных судов на пути нашей эскадры во время более приближенное к моменту самого нападения. Для сего, за отсутствием в распоряжении департамента полиции соответствующих средств и ввиду нецелесообразности посылки в Англию специальных агентов, появление которых было бы замечено и возбудило бы подозрения, я согласно данным мне приказаниям отправился в Париж и вошел в переговоры с директором общественной безопасности во Франции Каваром, дабы добиться производства необходимого исследования его агентами. Мне пришлось войти по сему поводу в сношения совершенно частного характера и с Президентом Французской Республики, от коего я рассчитывал получить неофициальное разрешение Кавару оказать мне содействие. Президент Республики отнесся к моему ходатайству как нельзя более благожелательно и дал директору общественной безопасности не только разрешение, но даже приказание сделать все возможное для выяснения нужных мне сведений. Благодаря этому удалось установить два имеющие весьма существенное значение обстоятельства.
А именно: 1) 2–15 октября, т.е. за шесть дней до произведенного на эскадру вице-адмирала Рожественского нападения, сопровождавший английский пароход «Титания» лоцман, английский подданный Лукас в двадцати пяти милях от Ньюарпского плавучего маяка видел два миноносца без флагов и огней, которые показались Лукасу подозрительными вследствие того, что они, как для него по внешнему их виду было несомненно, не могли быть миноносцами какой-либо европейской державы, хорошо Лукасу известными. Когда «Титания» попыталась приблизиться к этим миноносцам, они быстро от нее удалились. 2) В 5 часов 30 минут вечера 8–21 октября капитан французского судна «Св. Андрей» Жан-Батист Эсноль видел стоявший без движения в море, в расстоянии полмили от маяка Гросс-Занд миноносец, который не имел флага и, несмотря на сумерки, не открывал огней; команды на этом миноносце видно не было. И Лукас и Эсноль изъявили готовность сведения эти засвидетельствовать официально, должны были быть допрошены, а в настоящее время, по всей вероятности, уже допрошены консулами. Помимо выяснения этих данных проживающими секретно в Лондоне агентами директора общественной безопасности во Франции предпринято собирание сведений о приобретении японским правительством на английских верфях миноносцев. Кроме того, департаменту полиции, вскоре после произведенного в Северном море на русскую эскадру нападения, удалось задержать посланное из Гулля (что явствует из почтового штемпеля) письмо японца Муто к находящемуся у нас в плену японскому доктору Коно, в коем Муто, между прочим, пишет: «Вы интересуетесь целью моего прибытия сюда, – к сожалению, я не могу пока сообщить Вам об этом, но через некоторое время сообщу». Письмо это (переданное департаментом полиции в подлиннике главному морскому штабу), свидетельствующее о проживании в Гулле японца во время нападения на Русскую эскадру и при том проживании там с целью, которую японец этот скрывал даже от близкого ему лица, является по делу об этом нападении доказательством весьма существенным. Но независимо от сего по моей просьбе Каваром поручено подчиненным ему агентам собрать сведения об обстоятельствах проживания японца Муто в Гулле.
Результаты этих исследований, по мере поступления ко мне, будут сообщаться Морскому министерству.
Находясь в Париже, я, пользуясь личным знакомством с министром иностранных дел Делькассэ и некоторыми близкими к Президенту Республики лицами, постарался выяснить отношение французского правительства как к делу о нападении японских судов на русскую эскадру в Северном море, так и к русско-французскому союзу. Будучи, вне всякого сомнения, преисполнены искренним стремлением поддерживать этот союз, и президент и министр высказали мне, что вполне сознают, что Россия должна и не может не выйти с достоинством из того тяжелого положения в отношении к Англии, в которое она поставлена коварным нападением японцев на нашу эскадру, и сообщили, что как в предпринятом по моей просьбе исследовании, так и в деятельности комиссии, имеющей рассмотреть дело об этом нападении, употребят все свое влияние для благоприятного для России решения. Каковое влияние может быть оказано и на представителя Англии адмирала Бомона, с которым Президент Лубэ находится в личных хороших отношениях. Что же касается отношения Президента Французской республики и его министра иностранных дел к русско-французскому союзу, то в разговорах с ними по сему поводу я не мог не заметить, что, не изменившись к этому союзу сами, они опасаются изменения в отношении к нему со стороны русского правительства. Распространившиеся во Франции слухи о том, что Россия заключает новый заем на надобности войны, в Германии, через банк Мендельсона, при том условии, что по имеющимся на Парижской бирже сведениям Германия не обладает в настоящее время свободным для покрытия означенного займа золотом, дает повод к толкованиям, что этот заем предпринят по соображениям не финансовым, а дипломатическим, и свидетельствует о сближении России с Германией в ущерб союзу с Францией. Кроме того, германский посол в Париже князь Радолин открыто, с большой настойчивостью распространяет в Париже слухи, что союз России с Францией существует только на бумаге, что русское правительство уже дало это понять правительству германскому и готово заключить союз с ним, приняв на себя обязательство не исполнять заключенный с Францией договор. Эти заявления представителя Германии и полное отсутствие со стороны русского правительства мер, которые дали бы уверенность правительству республики в ложности заявлений князя Радолина и, что представляется еще более существенным, успокоили бы в этом отношении общественное мнение Франции, повергают таких горячих сторонников сближения с Россией, как президента Лубэ и министра Делькассэ в сомнения относительно прочности двойственного союза.
Действительный статский советник
ЦГИА, ф. 6с/102, оп. 1, д. 19, лл. 78–81.
1. Игнатий Иосифович Гейштор.
2. Потомственный дворянин.
3. 38 лет от роду.
4. Уроженец Западного края.
5. Русско-верноподданный.
6. Вероисповедания православного.
7. Женат.
8. Под судом и следствием не состоял и не состою.
9. Образование получил в Гродненской мужской гимназии 5 классов и окончил Александровское Московское императорское техническое училище, выпущен правительственным техником путей сообщений.
10. Имею знаки отличия: 1) Знак Красного креста, 2) Знак императорской правильной охоты, 3) знак золотой Холмского императорского св. богородицкого братства, 4) медаль за всеобщую народную перепись, 5) медаль за службу при Александре III, 6) медаль за китайский поход с надписью за храбрость и 7) георгиевский крест 4-й степени.
11. Течение служебной деятельности проходил 1) по военному инженерному ведомству, 2) по постройке железных дорог. Последнее время до 3 февраля с. г. занимал должность техника участка с правами помощника начальника 4 участка службы пути Китайской Восточной железной дороги.
12. Во время открытия военных действий в защиту дорогой Родины и моего государя императора оставил службу и отправился в г. Артур ближе к военным действиям, дабы быть полезным в случае надобности в военно-инженерном искусстве.
13. Генерал-лейтенантом Стессель был откомандирован в порт в судостроительный отдел для исправления судов эскадры, по выполнении исправлений отчислен в механический отдел для той же надобности до 19 июля 1904 года.
14. Желая принести больше пользы осажденному Артуру и нашей дорогой Родине, 19 июля уволился от должности и на китайской шаланде отбыл в г. Чифу с целью пробраться в г. Дальний для собрания сведений о японских войсках и планах действий. По прибытии в г. Чифу, я явился к японскому консулу и заявил, что я с Артура военный инженер, признавая войну со стороны России не основательной и желая помочь Японии, желаю перейти к ним на военную службу. Он меня вместе с приглашенными им японскими офицерами принял очень любезно с благодарностью за услугу, просил обождать 2 дня пока он из г. Дальнего вызовет военное судно для отправки меня в Дальний, спустя 2 дня прибыл крейсер II ранга, остановился за утесами, не доходя до Чифу 6 верст меня отвез на таковой на китайском катере капитан II ранга японского флота Мори, на котором я отправился в Дальний.
По прибытии меня спустили на берег и немедленно ко мне приставили 4 пехотных солдата с ружьями и 2 драгунов с голыми саблями при 1 офицере отвели меня и поместили в доме б. градоначальника Сахарова. В мое распоряжение дали 6 комнат с мебелью, роялем и всеми удобствами при неотступном карауле, кормили японской пищей и галетами, продержав безвыходно 3 суток, разрешил мне главный начальник этапов полковник Япуга ходить по Дальнему с караулом, я гулял 2 суток и на все обращал внимание, по истечении 2 суток меня потребовал к себе главнокомандующий 3 армии генерал Ноги, я поездом отправился к нему в китайскую деревню Содайко, прибыв к нему, меня 6 офицеров при начальнике штаба подробно взяли на испытание не шпион ли я, но я на все их вопросы отвечал в их пользу, так что они поверили, что я именно желаю им добра. Представившись генералу Ноги, он меня благодарил и сказал, что так как я признан им полезным, то он не стесняется в военных секретах и доверяется как своему офицеру. Спустя 2 суток пребывания в штабе армии ко мне к комнату явился адъютант штаба и объявил, что я судом офицеров под председательством главнокомандующего генерала Ноги, как русский шпион через 2 часа буду расстрелян, если не сознаюсь, с какой целью к ним прибыл. Я заявил, что смерть принимаю охотно, но я прибыл лишь принести им пользу своей службой. Через 2 часа ко мне явилось 6 офицеров и 12 солдат и приказали мне отправиться с ними на смертную казнь. Я отправился. Отошли за деревню, мне полковник Ямага заявил, что так как у них священника нет, то он должен заявить, что закон войны шпионов наказывает смертной казнью и он мне дает сроку 10 минут помолиться богу, по исполнению мною последнего, меня офицер подвел к вкопанному столбу, вынув из кармана белый шелковый шнурок, привязал мне руки к столбу, а платком завязал глаза, спустя минуту, раздалась команда, затворы щелкнули и произведен был залп, я почувствовал слабость, но боли никакой, расслышал еще один залп и впал в обморок, по мне было сделано еще 3 залпа, но я не слышал, после последнего офицеры взяли меня на руки, отнесли в помещение и доктора по требованию генерала Ноги меня привели в полное сознание, на 2-е сутки, когда я поправился, то мне заявили, что если бы я просил у них пощады, то был бы расстрелян, а так они признают меня своим приятелем. Цель моя была узнать подробно намерение армии и генерала Ноги и броситься в бой, а там хотя под выстрелами перебежать к нашим, если не будет другого исхода, но по счастью по моем выздоровлении меня начали знакомить с шпионами, из коих 2, один монгол и китаец, намереваются попортить тоннель на Хингане, тогда я предложил им свои услуги помочь как хорошо знаю Хинган и был на постройке тоннеля. Они ужасно за это спохватились и вполне доверились мне, с какой целью и мне удалось освободиться. По нашему окончательному уговору меня снабдили прокламациями к русскому воинству, удостоверением к японским войскам на свободное прохождение, и я отправился опять в Дальний. Из Дальнего меня крейсер II ранга отвез в Чифу, я из Чифу следую обычным путем. Моя задача состоит в том, помочь оказать содействие при порче тоннеля, содействовать шпионам в их поручениях, кои будут ко мне обращаться по условленному знаку. Шпионы ихние мне в лицо известны, из них 2: один кореец и один монгол отправились под видом мирных жителей через Пекин, Кяхту и Верхнеудинск для порчи Кругобайкальской железной дороги. Многие часто сообщают относительно армии генерала Куропаткина…
Техник путей сообщений
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 27513, лл. 106–108.
… Японцы, зная конечно об… особенностях малайской расы, никогда не пытались заняться пробуждением несуществующих инстинктов, уверенные заранее, что всякое владычество будет принято беспрекословно. Когда же им понадобились стоянки у берегов Индийского океана – для встречи русского флота, – японцы послали заблаговременно специальных агентов-чертежников, которые с июня по октябрь 1904 года объездили все острова западного берега Суматры, составляя планы. О поездках японских агентов мной сообщено агенту морского министерства в Батавию 7–20 ноября 1904 г., №316. О том, что японцы составляли именно планы, выяснилось только в декабре 1904 года, когда в Паданге конфискованы составленные одним из японских агентов подробные карты западного прибрежья Суматры. Точно так же в самом начале русско-японской войны, когда все предполагали, что русский флот из Балтики будет брать уголь в попутных портах, японцы разослали своих агентов в места вероятных стоянок: в Сингапур, в Батавию, в Сурабайю, в Сайгон и другие места. Японские агенты, работая на пристанях как простые китайские грузчики угля, должны были подсунуть какую-нибудь неприятность вместе с углем на русские суда и даже, в крайнем случае, поджечь угольные склады.
Консул
ЦГИА, МИД, Японский стол, д. 226, 1905, л. 35–36.
Милостивый государь, Александр Григорьевич! Тайный агент разведывательного отделения Штаба Главнокомандующего войсками на Дальнем Востоке, прибывший из Парижа, сообщил, что японским посольством в Париже, при участии капитана Ямагата, заказаны особые самовзрывные мелинитовые патроны и вскоре командируются щедро подкупленные иностранцы для производства разрушения больших мостов на Волге, Оби и Енисее.
Вследствие этого мною сделано распоряжение местному военному начальнику об организации, по соглашению с железнодорожным жандармским полицейским начальством, наблюдения за пассажирами вообще и за иностранцами в особенности, проезжающими по Сызрано-Вяземской, Самаро-Златоустовской, Сибирской, Кругобайкальской и Забайкальской железным дорогам и о принятии самых строгих мер к предупреждению возможности разрушения железнодорожных сооружений.
Однако я считаю, что для большей безопасности в этом отношении было бы желательно кроме того организовать наблюдение на пограничных станциях за всеми вообще пассажирами и их багажом, прибывающими из-за границы, такое же наблюдение на одной из начальных станций Сибирской магистрали, например, на станции Сызрань, как наиболее удобном для этой цели пункте.
Уведомляя об этом, имею честь просить ваше превосходительство не отказать сообщить мне по изложенному свое заключение.
Прошу принять уверение в совершенном почтении и преданности.
ЦГИА, фонд 6с/102, оп. 1, д. 20, 1905, л. 5.
Господину министру внутренних дел.
Военный министр, отзывом от 14 января с. г. № 13, уведомил меня, что по полученным Военным ведомством сведениям из-за границы, японским посольством в Париже заказаны особые самовзрывные мелинитовые патроны и вскоре командируются щедро подкупленные иностранцы для производства разрушения больших мостов на Волге, Оби и Енисее, посредством бросания патронов на мосты через отверстия в вагонных клозетах.
Получив означенное сообщение, я предписал начальникам Самаро-Златоустовской, Сибирской и Забайкальской железных дорог немедленно принять, по соглашению с заведующими передвижением войск и начальниками жандармских железнодорожных управлений, самые строгие меры охраны железнодорожных сооружений, путем тщательного наблюдения за пассажирами, к особенности во время прохода пассажирскими поездами мостов и других сооружений, причем начальникам дорог было указано на необходимость запирания клозетов и удаления пассажиров с вагонных площадок во время хода поездов.
На означенное предложение начальник Самаро-Златоустовской железной дороги ныне донес Управлению железных дорог, что о запирании вагонных клозетов и о недопущении пассажиров на вагонные площадки при проходе поездов по наиболее важным мостам, – коих на означенной дороге имеется двенадцать, для чего решено запирать выходные двери, – надлежащее распоряжение сделано. В числе же других охранных мер начальник дороги указывает на предположение начальника жандармского управления установить сопровождение всех пассажирских поездов жандармскими унтер-офицерами в кондукторской форме, для более тщательного наблюдения за пассажирами, и распоряжение командующего войсками Казанского военного округа о постановке часовых на вагонных площадках во время прохода поездов по большим семи мостам и другим важным сооружениям, перед которыми все пассажирские поезда будут останавливаться для посадки военных караулов и, после прохода мостов, – для высадки таковых.
Засим, ввиду возможности проникновения злоумышленников и на товарные поезда для выбрасывания с таковых самовзрывных патронов, – начальник Самарского жандармского полицейского управления находит необходимым останавливать перед вышеупомянутыми мостами для осмотра и все товарные поезда.
Вследствие вышеизложенного, имею честь уведомить ваше превосходительство, что, так как осмотр всех товарных поездов перед проходом таковыми семи главных мостов неизбежно будет занимать слишком много времени и значительно повлияет как на уменьшение пропускной способности перегонов, на коих расположены означенные мосты, так и на общей пропускной способности дороги, допущение чего, при настоящем весьма значительном скоплении на Самаро-Златоустовской железной дороге всякого рода грузов, подлежащих немедленной вывозке, и при необходимости выполнения в то же время усиленного воинского движения на Дальний Восток, – представлялось бы едва ли возможным.
Если же при этом, для последовательности в деле охраны мостов на Сибирской, Забайкальской и Китайской Восточной железных дорогах, пришлось бы ввести такой же порядок осмотра перед главными мостами всех товарных поездов и на этих дорогах, то является совершенно ясным, что пропускная способность всего Сибирского пути весьма значительно уменьшилась бы, что при настоящих военных обстоятельствах отнюдь допущено быть не может.
Кроме сего, осмотр перед мостами всех товарных поездов, помимо вышеизложенных неудобств, повлек бы за собою необходимость значительного увеличения числа воинских чинов, находящихся ныне на охране мостов, для размещения коих пришлось бы строить новые бараки, так как ныне устроенных было бы недостаточно.
Признавая в то же время некоторую основательность опасений за возможность проникновения злоумышленников в товарные поезда, и необходимость более строгого наблюдения за таковыми, я, со своей стороны, полагал бы возможным установить – взамен остановки товарных поездов для осмотра у самых мостов, – производить таковой осмотр на станциях, предшествующих всем большим мостам, и хотя эта мера также повлекла бы за собою, кроме увеличения численности воинской охраны дорог, – некоторую задержку в движении, но не в той степени как при порядке осмотра товарных поездов у самых мостов.
По изложенным соображениям осуществление проектируемой начальником Самарского жандармского полицейского управления меры, со своей стороны, считаю невозможным, о чем имею честь довести до сведения вашего высокопревосходительства, для зависящих распоряжений, и покорнейше просить о последующем по настоящему делу почтить меня ответным отзывом.
Министр путей сообщения, статс-секретарь –
ЦГИА, ф. 6с/102, оп. 1, д. 20, 1905, л. 6–7.
Ввиду поступивших сведений о том, что Японский военный агент в Стокгольме полковник Акаши[23] является руководителем шпионско-разведочной деятельности в Европе, мною было установлено за означенным японцем агентурное наблюдение, благодаря коему выяснилось, что он на сих днях прибудет по особо важному делу в Париж. Полковник Акаши, действительно, приехал в Париж 1 мая (н. ст.) и остановился в гостинице «Интернациональ», Авеню Иен, 60.
Для непосредственного наблюдения за Акаши мною было нанято в упомянутой гостинице помещение, смежное с комнатой этого военного агента, и я поселил туда одного из моих сотрудников. Благодаря такой организации, моему сотруднику удалось снять копию с письма, полученного Акаши 1 мая (н. ст.) следующего содержания:
«Господину Акаши, гостиница Интернациональ, Авеню Иена, 60. Париж. Париж, 1 мая 05.
Милостивый государь и друг.
В ответ на Ваше письмо сообщаю, что Вы можете рассчитывать на меня завтра во вторник у вас между 3 и 4 часами. В ожидании удовольствия беседовать с Вами, примите, милостивый государь, мои дружеские и горячие приветствия.
Ввиду вышеприведенного письма, я решил, при содействии прислуги устроиться так, чтобы лично слышать весь разговор между Деканози и Акаши.
Действительно, в назначенное время 2 сего мая в гостиницу явился Деканози, который велел доложить о себе, как об «Емпилове». Акаши встретил его как старого знакомого, и разговор сейчас же коснулся революционного движения в России. Акаши заметил, что его не удовлетворяет настоящая форма революционного движения, так как она совершенно расходится с теми планами, которые намечены были ими в предыдущих свиданиях как с ним, Деканози, так и с другими единомышленниками. На это Деканози возразил, что местные условия весьма часто, в силу вещей, видоизменяют заранее намеченные планы и что с этим обстоятельством волей-неволей приходится считаться. Главной помехой, по словам Деканози, является войско, которое самым слепым образом исполняет приказы правительства. Акаши заметил на это, что, по тем сведениям, которые были получены через посредство Деканози от офицера, в данное время в России всего от 400 до 500 тысяч войска и, по его мнению, если бы суметь сорганизовать стотысячную вооруженную толпу, то с уверенностью можно бы сказать, что при содействии общества эта вооруженная сила одержала бы победу над деморализованными солдатами. «Мы готовы, как вы знаете, – сказал Акаши, – помогать вам материально на приобретение оружия, но самое главное, чтобы движению этому не давать остывать и вносить, таким образом, в русское общество элемент постоянного возбуждения и протеста против правительства».
Затем разговор перешел на одного из сотрудников Акаши, живущего в Одессе, который, по его словам, крайне преувеличивает события. «Я решил ему платить еженедельно, дабы иметь возможность в каждую данную минуту прекратить с ним сношения; в этом духе прошу вас и со своей стороны ему написать».
За сим Акаши обратился с просьбой найти ему еще одного сотрудника на юге России, но с тем непременным условием, чтобы сотрудник этот был активным деятелем революционного движения. «Вы уж мне об этом писали, возразил Деканози, и я остановился на одном человеке, с которым я вас познакомлю через несколько дней в Берлине. Мы его, если он вам подойдет, оттуда отправим в Россию».
После сего Акаши вспомнил о двух сотрудниках, которые, под видом представителей торговых домов, недавно уехали в Россию и благополучно путешествуют, давая всевозможные сведения о происходящих событиях внутри империи.
Разговор переходит снова на революционное брожение, и Деканози самым подробным образом рассказывает своему собеседнику о многих событиях, происходящих на Кавказе, утверждая при этом, что к осени можно ожидать весьма крупных беспорядков в Тифлисе, Баку и Батуме, куда уже доставлено весьма значительное количество оружия. Акаши развивает ту мысль, что во всем этом движении необходимо, по возможности, не трогать частной собственности, дабы не раздражать общества, но направить все против самодержавного правительства. «Нужно, – сказал Акаши, – чтобы движение это в особенности носило характер анти-царский, а потому, по моему мнению, следовало бы громить имущество, принадлежащее Удельному Ведомству». «В этом направлении, – ответил Деканози, – кое-что уже начато в Таврической губернии».
По словам Акаши, в японскую миссию в Лондоне недавно явился некий Максимов, который предлагал Гаяши[24] свои услуги, но посланник не пожелал войти с ним в сношения, поручив это дело ему, Акаши. Последний обратился к Деканози с просьбой в точности выяснить, кто такой Максимов и насколько искренно его предложение. Деканози заявил, что он Максимова знает за человека, образ жизни которого не внушает особого доверия, и он опасается, не является ли его шаг провокаторством. «Во всяком случае, в самом близком будущем, – добавил он, – я доставлю вам подробное о нем сведение».
Затем Деканози осведомился, имеются ли известия о Захаре или Шахере, о котором он давно ничего не слышал. Акаши ответил, что Шахер в России, присылает ему небольшие письма, но, ввиду его частых переездов, он опасается, как бы он не сделал какого-нибудь ложного шага.
Разговор коснулся, наконец, денежных затрат. Как я, так и мой сотрудник явственно слышали следующее: Деканози получает от Акаши на расходы и на разъезды 2050 франков в неделю. Потом до нас донесся шелест пересчитывавшихся бумаг, причем Акаши заметил: «Тут на 125 тысяч франков, но вы их разменяйте во Франции, но не заграницей, особенно не в Гамбурге, куда вы теперь поедете, так как Германское правительство очень зорко следит за иностранцами и размен такой значительной суммы может обратить внимание. И не меняйте их сразу».
В заключение беседы Акаши просил писать ему по следующим двум адресам: Андерсон, купец, Стокгольм, до востребования, Фридрих Даумер, Лимерштрассе, Берлин (номера я расслышать не мог), причем всегда класть все в двойные конверты и на одном из конвертов надписывать: «Прошу передать письмо г. Тэдэ или Тэлэ» (хорошо не мог расслышать). Все письма Деканози должен подписывать «Фредерик», а Акаши – «Жорж», причем корреспонденция для Деканози должна направляться по адресу: «Мадам Рэно, 18, ул. Клод-Бернард (?). Они условились еще раз встретиться через несколько дней.
Находящиеся в гостинице мои филеры взяли под наблюдение Деканози, причем было выяснено, что сейчас же после свидания с Акаши он отправился в меблированный дом, 32, улица Дезэколь, отель де Фамиль, где посетил русско-подданного из Тифлиса Архилла Джорджадзе, сейчас же по приходе Деканози к означенному Джорджадзе туда явилось несколько человек, по справке оказавшихся русскими, причем собрание носило весьма конспиративный характер.
Во время одной из отлучек Акаши, мною, при помощи сотрудника и прислуги гостиницы, был досмотрен его чемодан, в котором, между прочим, находилось письмо известного финляндского сепаратиста Кони Зильякуса следующего содержания:
«Копенгаген, 25 апреля. Милостивый государь и друг.
Благодарю за ваше письмо, которое из-за праздников пришло слишком поздно для ответной почты из Стокгольма. Итак, что касается моего путешествия, я надеюсь выехать отсюда в пятницу на страстной неделе в Гамбурге, где останусь один день, выеду в субботу вечером, буду в Париже в понедельник днем. Пробуду в нем, вероятно, всего несколько дней до поездки в Лондон, но, если вы сможете мне передать 4000 ливров в счет обещанной мной коллекции, я буду вам очень благодарен. Приготовления в полном ходу, деньги же тают как снег на солнце. Надеюсь вам передали отношение, обещанное вам до отъезда. Оно отправлено отсюда в субботу вечером. Как только буду в Париже, сообщу вам свой адрес. Итак до свидания. Увидимся приблизительно через неделю. Искренно ваш Кони Зильякус».
Собственноручный черновик Акаши (в копии):
«Дорогой друг, вы, наверное, были удивлены услышать о Гансе Мейере, он был, как вы знаете, моим сотрудником в редактировании „Novia“, в настоящее время он безнадежный помощник, вследствие его жениховства, вы это знаете лучше меня. Он побывал в Норвегии, где нашел скромное место в страховом обществе, одновременно он состоит корреспондентом одной большой немецкой газеты по вопросам экономики. Он просил меня передать вам самые сердечные приветствия. Я просил его помогать мне время от времени, в деле обогащения моего труда. Скоро я возвращусь в Берлин. Адрес мой прежний. Если вы нашли…»
Несколько прокламаций, напечатанных на гектографе по-русски (одна из прокламаций – призывающая все революционные фракции в общей борьбе против самодержавия, по плану, намеченному Гапоном) список фамилий: Гросфельд, Додсон, и Рейнштейн; представляемый в подлиннике документ на японском языке, с чертежом на обороте и названиями городов Кавказского края; визитная карточка Романа Дмовского, заметка на японском языке и копия телеграммы следующего содержания: «Краков, 11 апреля 10 часов утра. „Грегуар (посещает) посетит Александра 27 мая“.
Разговор между Деканози и Акаши, шедший на французском языке, был тут же в точности записан моим сотрудником, бывшим комиссаром французской политической полиции. На вопрос мой, признал ли бы он возможным, в случае надобности, подтвердить перед русскими компетентными властями все слышанное и записанное им, – сотрудник мой выразил на сие полную готовность.
Таким образом, факт непосредственного участия японского правительства в последнем революционном движении в России – можно отныне считать вполне установленным.
О вышеизложенном имею честь почтительнейше донести вашему превосходительству.
ЦГИА, ф.6с/102, оп. 1, д. 28, л. 48–51.
Милостивый государь
Александр Григорьевич.
Имею честь препроводить вашему превосходительству копию с весьма секретного письма императорского посла в Париже, которое мною было повергнуто на высочайшее благовоззрение.
О последующем для извещения действительного тайного советника Нелидова буду ожидать отзыва вашего превосходительства.
Примите, милостивый государь, уверение В отличном моем уважении и совершенной преданности.
ЦГИА, ф.6с/102, оп. 1, д. 28, л. 80.
Несколько недель тому назад я получил от прислуги одной из здешних гостиниц письмо, извещавшее меня, что в ней останавливается часто приезжающий сюда японский офицер, занимающийся, как кажется, шпионством и имеющий связи и в России. Автор письма предлагал свои услуги, чтобы проследить действия этого японца и его сообщников.
Я счел нужным передать это дело г. Мануйлову, и ему удалось тотчас же выяснить, что прислуга эта – немка, сестра которой находится в услужении в России, и что сочувствие к «нашему отечеству, а вероятно и надежда на вознаграждение побудили ее обратиться к нам со своими предложениями. Затем было установлено, что японец – полковник Акаши, один из главных агентов для разведок, проживающий по преимуществу в Стокгольме, откуда он при помощи частых переездов руководит всеми нитями шпионства.
На днях Акаши снова приехал в Париж, и г. Мануйлов мог, с помощью находящегося в его распоряжении французского агента, наняв соседнюю с помещением Акаши комнату, проследить его здешнюю деятельность. Он имел свидания с одним из русско-армянских политических выходцев, который отдавал ему отчет о распространении революционного движения в России, о подготовлении беспорядков, ввозе оружия для вооружения 100 000 населения с целью парализовать, таким образом, действия войска и т. п. Главное внимание этих деятелей обращено на Кавказ, Привислинский край и Финляндию, причем для поддержания движения Акаши отсчитал своему русскому агенту 125000 фр., а на движение в Финляндии им было послано одному известному выходцу 100 000 фр.
Все эти данные, подкрепленные письмами, с некоторых из коих удалось снять копии, а частью и фотографии, представляют такую политическую важность, что мне кажется необходимым проследить далее деятельность Акаши с целью открыть пути его сношений с Россией, способ проникновения к нам оружия из-за границы (главным образом, через Гамбург), а равно и узнать, с какими лицами или обществами в России он находится в связи. Он должен, между прочим, иметь в конце мая нового стиля свидание с кем-то в Кракове (вероятно, одним из агентов, находящимся в России), а равно и направить из Гамбурга партию ружей в Россию.
Для исполнения сложной задачи выслеживания движений, действий и сношений полковника Акаши и его сподвижников необходимо устроить совершенно особое за ним наблюдение, причем интерес дела так велик, что стесняться средствами не следовало бы. Нельзя также вести дело обыкновенным полицейским порядком. Его надо поручить сведущему и опытному агенту, и я считал бы самым подходящим для этого того же Мануйлова. Он доносит об этом подробно своему начальству, но я считал бы полезным его вызов в Россию для устного доклада и получения должных указаний и средств, после чего он должен был бы без потери времени приняться за работу.
Ввиду исключительной важности этого дела и решился я представить его со своей стороны вашему сиятельству для возможного воздействии на надлежащие ведомства.
ЦГИА, ф.6с/102, оп. 1, д. 28, л. 81–82.
По полученным мною сведениям, в Пекин прибыл японский шпион Хаяшиде-Камацу-Ихара[25], изъездивший в свое время всю Маньчжурию и Монголию. Он послан будто бы сюда японским генеральным штабом для организации разведочной партии, с которой он отправится через Китай на границу русского и китайского Туркестана. Он уверен, что в течение одного года ему удастся изучить русский Туркестан так же хорошо, как он изучил Маньчжурию.
ЦГИА, МИД, японский стол, д. 226, л. 243.
Имею достоверные сведения, что на днях проехал через Шанхай в Пекин японец Коматсу Харахаяшиде, бывший еще до войны одним из главных японских тайных агентов в Маньчжурии и Монголии. Ныне будто бы поручено организовать в Пекине особенную партию разведчиков и шпионов: из числа специально подготовляемых для сего в Пекине молодых японцев и отправиться во главе ее в Кашгар и пограничные с нами местности китайского Туркестана с целью распространения японской политической пропаганды.
ЦГИА, МИД, японский стол, д. 226, л. 244.
М. г.
граф Владимир Николаевич!
Ссылаясь на секретное письмо мое от 27 апреля (10 мая) и ознакомившись с содержанием препровожденного ко мне в копии совершенно секретного письма г. министра внутренних дел от 10 мая №46 я считаю долгом еще раз вернуться к вопросу о японском полковнике Акаши. Деятельность его, как явствует из добытых г. Мануйловым подлинных документов, не ограничивается предприятиями разведочного характера и переходит далеко за пределы Скандинавии и Стокгольма. Он руководит целою сетью направленных против России интриг, имеющих в виду поднятие смут и вооруженного движения, главным образом на Кавказе, куда, равно как и в Балтийские порта, его заботами и на его деньги отправляется в большом количестве оружие. Для перевозки этого груза приобретен в Гамбурге пароход, о котором г. Мануйлов доставил в департамент полиции самые подробные сведения и фотографию. Кроме того, ему удалось получить точные данные о времени и месте отправления ружей из Марселя в Черное море. За этими опасными предприятиями надо зорко следить, чтобы не допустить выгрузки оружия в России.
Если я позволяю себе еще раз обращать внимание вашего сиятельства на это важное дело, то это из опасения, чтобы среди других многочисленных и настоятельных дел, отвлекающих деятельность нашего полицейского департамента, сведениям, доставленным из Парижа г-м Мануйловым, не было придано той государственной важности, которую они представляют. Возможность наблюдения за подпольною деятельностью японцев, которую г-ну Мануйлову удалось добыть, кажется мне настолько существенной для ограждения нас от происков этого опасного и беззастенчивого, ничем не стесняющегося врага, что мне казалось бы необходимым ее еще расширить, а именно, доставить средство для наблюдения за японской миссией в Лондоне. Тамошний посланник пользуется полным доверием своего правительства и имеет на него огромное влияние. При предстоящих переговорах о мире нам было бы в высшей степени важно быть осведомленными о получаемых и посылаемых им телеграммах.
Само собою разумеется, что дело это должно быть ведено с крайней осмотрительностью, чтобы не возбудить ничьего подозрения и не лишиться имеющихся в руках средств разведывания. А между тем французская тайная полиция, не без содействия которой все это производится, была недавно весьма озабочена, ознакомившись с передававшейся по телеграфу г-ну Мануйлову открытой депешей, в которой ему разрешалось произвести незначительный расход «для получения сведений о провозе оружия».
Покорнейше прошу, ваше сиятельство, принять уверения в глубоком моем почтении и совершенной преданности.
ЦГИА, ф. 6с/102, оп.1, д. 28, л. 169.
1905 года июля 8 дня, согласно словесному приказанию начальника Управления транспортов штаба главнокомандующего, мною было произведено дознание о китайце Тию-цае, обвиняемом тайными агентами Управления транспортов Люинго, Панюшен, Ванкотун и Лиюнчон в шпионстве.
Спрошенный мною сего же числа китаец Тию-цай, 21 года, родом из Телина, вероисповедания китайского (Конфуция), показал: живу я постоянно в Телине за южными воротами, где снял фанзу, и отдаю ее под помещения отдельным лицам. В конце 4-й луны (первая половина мая месяца) поселился у меня японский переводчик, китаец Ван-доли, живший до сего времени в здании ссудной кассы. После китайского праздника (5-е число 5-й луны) он мне предложил собрать сведения в Гунчжулине о прибывающих туда ежедневно воинских поездах, причем я должен был возвратиться туда через месяц, не считая времени в дороге. За собранные сведения мне было обещано 100 иен, на руки я получил 40 иен. Я знал, что у Вандоли на службе 300 китайцев, но чем они занимаются, не знаю. Через несколько дней после китайского праздника я отправился в Гунчжулин через Кайюанъ, Тагада, Сандятунь, Эршидзядзы. В Тагада я прожил несколько дней, у союзного брата Гуаниджин, а в Эршидзядзях сжег выданное мне японское удостоверение, во-первых, чтобы скрыть принадлежность мою к японской службе, а, во-вторых, я издержал в пути деньги и решил не возвращаться в Телин. 9 числа 6-й луны (28 июня) я купил в Гунчжулине корзину носить офицерам их покупки, за что получал от них деньги. В Гунчжулине я раньше не был и на разведку пошел в первый раз. Сообщников у меня не было и указать на японских шпионов, находящихся в местах расположения русских войск, не могу, так как никого из них не знаю.
В первых числах 5-й луны японцы казнили в Телине свыше 20 китайцев – русских разведчиков.
При мне в Телине и его окрестностях было 100000 войска, в районе Телина – Чйнхачо свыше 200 орудий. Правда, доходили до Кайюаня; ежедневно отправлялось четыре поезда, перевозили дрова, уголь и гаолян. В Телин войско прибыло с юга, солдаты были в возрасте 20 лет.
В Кайюане войска 6000–7000; продовольственные склады небольшие.
Спрошенные мною сего же числа тайные агенты Управления транспортов, штаба главнокомандующего: Панюшен, Люинге, Ванкотун и Лиюнчон показали:
1. Панюшен, 20 лет, из д. Чангаю, проживал в Телине долгое время, вероисповедания Конфуция. 5 июля я встретил в Гунчжулине китайца, лицо его было хорошо мне известно по Телину. Зная, что в настоящее время, оттуда, главным образом, если и приходят, то для получения сведений о русских армиях, поэтому я сказал товарищу своему агенту Лиюнчон, что надо следить за ним. Он ходил больше с пустой корзинкой. Нас заинтересовало, куда он, главным образом, будет ходить. Оказалось, что он ходил по дороге, параллельно идущей с железной дорогой по направлению к Куанчендзам. Нам показалось подозрительным, ибо стало ясно, что он выслеживает воинские поезда; корзина у него была пустая. Видя это, мы решили проследить, что будет он делать в течение следующих дней, и решив, установить для сего очередь в наблюдении за ним, сообщили товарищам – агентам Ванкотун, Лиюнчон. Заметя, что в продолжение 3 дней он выслеживает по той же дороге поезда, я решил еще раз проверить самого себя и спросил, не из Телина ли он, сказав, что помню его, так как сам недавно оттуда. Он сказал, что действительно пришел из Телина. 7 июля вечером мы вчетвером пошли в гостиницу, где он ночевал, и спросили, давно ли он из Телина, на что получили от него ответ, что свыше двух недель. Потребовав книгу от хозяина постоялого двора, мы увидели, что Тию-цай всего лишь в Гунчжулине 9 дней, после этого мы его арестовали и он нам сознался, что послан за сведениями о русских войсках, проходящих через Гунчжулин.
2. Спрошенный мною Люинге, 25 лет, родом из Ляояна, вероисповедания Конфуция, показал: 5 июля Панюшен указал мне на прибывшего из Телина китайца. Мы начали следить за ним и вскоре увидели, что он подозрительный человек, так как ходил с пустой корзиной по направлению прибывающих поездов. Мы решили проследить в течение 3 дней, для чего сообщили агентам Ванкотун и Лиюнчон, которые подтвердили то же самое. 7 июли мы арестовали его в поселке – в гостинице, он сознался, что послан был в Гунчжулин собрать сведения о прибывающих воинских поездах.
3. Ванкотун, 31 года, родом из Тяньцзина. Товарищи – агенты Панюшен и Люинго, сообщили, что вдоль железной дороги ходит с пустой корзиной подозрительный китаец – по-видимому, японский шпион. Так они хотели убедиться в этом и боялись впасть в ошибку, то решили следить за ним в течение 3 дней, для чего необходимо было установить им очередь. Пригласили они меня и Лиюнчон. Установив смены, мы следили 3 дня и безусловно убедились, что он наблюдает за прибывающими воинскими поездами, но чтобы отвлечь от себя внимание, ходит с корзиной. 7 июля мы арестовали его в гостинице. Он сознался нам, что послан из Телима китайцем-разведчиком Вандоли, который имеет квартиру в ссудной кассе, а для секретных дел снял помещение в его фанзе; он сообщил, что у Вандоли на службе 300 китайцев.
4. Лиюнчон, 29 лет, родом из Теньцзяна, вероисповедания Конфуция.
Меня и Ванкотун позвали товарищи-агенты следить за китайцем, ходившим вдоль железной дороги с пустой корзиной. Проследив 3 дня, мы пришли к заключению, что он, безусловно, шпион, так как под видом рабочего с корзиной высматривал поезда. 7 июля мы арестовали его в гостинице, причем он сознался, что был послан из Телина выяснить число воинских поездов, прибывающих в Гунчжулин в течение месяца.
Дознание производил прапорщик
Подписал: генерал-майор
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 29070, л. 77–78.
Посланник Павлов из Шанхая телеграфирует: Я имею достоверные сведения, что на днях проехал через Шанхай в Пекин японец Коматсубара Хаяши[26], бывший еще до войны одним из главных японских тайных агентов в Маньчжурии и Монголии. Ныне ему будто бы поручено организовать в Пекине особую партию разведчиков и шпионов из числа специально подготовляемых для сего в Пекине молодых японцев и отправиться во главе ее в пограничные с нами местности китайского Туркестана и в Кашгар, с целью распространения японской политической пропаганды среди местного населения. Копия настоящей телеграммы препровождена консулу нашему в Кашгаре для сведения.
6988/1871.
Генерал
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 29070, л. 21.
По приказанию правителя канцелярии отдела этапов при главнокомандующем, мною, поручиком Федюшиным, 24 июля 1905 года произведено дознание о китайце Лиу-юн-ен.
Я, Лиу-юн-ен, после Мукденского отступления поселился в городе Мукдене, так как состою постоянным жителем Мукденской провинции. У меня было хозяйство в деревне севернее Мукдена в 12,5 русских верстах. Имел на своем иждивении жену, двух малых детей и старуху мать свыше шестидесяти лет. Когда японцы заняли Мукден, то они разорили все мое имущество, приносившее мне в год около 400 рублей доходу, сумму, вполне обеспечивающую наше житье. Делали это они с явною целью вынудить меня поступить на их службу, к чему я и прибег ради мести за свое разоренное хозяйство. Меня японцы сильно обидели, забрав от меня все хозяйство и всю мою семью, я не надеюсь уже более никогда с ними видеться и моя одна только цель теперь мстить японцам за все зло, которое они мне причинили. Задумав план своей мести, я поступил на службу к японцам в качестве шпиона. Здесь меня поместили в школу для шпионов и обучали там в продолжение пяти дней писать русские цифры и буквы, учили отличать погон от погона, распознавать, к какой части – кавалерии, артиллерии или пехоте принадлежит известный солдат. В этой школе, которая находится в Тундианкоу Мукденской провинции, в 45 верстах русских на северо-запад от Телина, нас обучали два человека офицеров японских, по-видимому, назначенных исключительно для этой цели. В школе нас было до 100 человек. Во время занятий мы не имели права друг с другом разговаривать, а должна была быть мертвая тишина. По окончании занятий, состоявших исключительно в писании русских цифр и русских букв, нас разводили под присмотром солдат каждого в отдельное помещение, где сообщение и свидание с другими моими же сослуживцами не разрешались. Таким образом, в продолжение пяти дней мы не были знакомы друг с другом. По мере успеха и способностей в этой науке, нас офицер рассылал из этой школы, давая различные поручения. Рассылал обыкновенно по одному человеку в разные стороны. До известного же пункта, куда он направлял нас, мы должны были идти вместе, что у японцев, очевидно, положено за правило и служит как бы условным знаком для отличия своих шпионов от чужих. Дойдя до пункта, от которого уже не полагалось двигаться кучею, нас пропускали по одному в порядке постепенности день за днем, т.е. сегодня я, завтра другой, после завтра третий. Ставилось нам также в условие проходить известное число китайских ли в день, например, мне было велено двигаться не скорее 25 ли в день. О поручении одному не знал никто из нас и друг другу мы не говорили, куда он направлен и зачем, ибо друг друга видели первый раз в глаза и боялись открыть один другому свои мысли из опасения, нет ли здесь тайных шпионов от японцев, которые могли бы донести им о наших разговорах друг с другом.
По окончании школы шпионства в Тундианкоу меня японский офицер командировал для разведки в деревню Тава, город Паменчин и Фунхуасен узнать, сколько в этой местности стоит русских войск, какие у них погоны и к какому роду оружия они принадлежат – пехота, казаки или артиллерия. Местность эту я решил не осматривать, ибо не хотел у них служить, а хотел исключительно отомстить им за обиду. Поэтому я явился к комиссару и решился рассказать по чистой правде обо всем, что делается у японцев, русским. Как я уже сказал, в школе учат 5 дней и учат очень строго. После учения дают нам разные поручения, но в нашей школе не более трех, т. е. мы должны были побывать в трех местах и, высмотрев численность русских войск с отметкою, к какой части оружия они принадлежат, придти обратно не пославшему нас и там, ни в коем случае не записывая всего этого на бумагу и не расспрашивая ни о чем русских солдат, доложить обо всем виденном лично, а потом обо всем случайно слышанном от китайцев, пришедших почему-либо в деревню, хотя слух опять-таки нами должен быть проверенным личным наблюдением. Совершивший раза два или три донесение, получает уже повышение, выражающееся в том, что ему с первоначального жалования – 60 рублей в месяц – постепенно повышают это жалование до 300 рублей. Получающие 300 рублей в месяц называются главными шпионами, они имеют постоянное местожительство на русской территории в районе расположения армий или же несколько позади нее. Оттуда они посылают донесения со своими младшими шпионами, уже не раз исполнявшими свою задачу под видом, относя письмо к своему знакомому, живущему в японском расположении, под видом торговцев товарами, чаще всего практикуется подарок халата, зонтика, палки, хомута и т. п. Человека же, командируемого в первый раз в расположение русских войск, они, японцы, никогда не направляют к своим главным шпионам и не указывают им места их жительства, очевидно, из опасения дезертирства на русскую сторону. Школы обучения шпионству разделяются у них на несколько разрядов; так, например: шпионство по поселкам и городам, шпионство на железной дороге, повидимому, одно от другого имеет разницу. При назначении нас в разведку нам выдают два удостоверения, одно для прохода до известного места через японское расположение, которое всегда должно быть в руке, другое же зашитое где-либо у пешего в одежде, очень маленькое, для обратного прохода с русской территории в японское расположение. Это удостоверение должно быть предъявлено при первом же задержании нас на японской территории. По предъявлении его, нас не задерживают и ничего не расспрашивают, а направляют прямо туда, откуда мы были отправлены первоначально, и здесь устное донесение передается офицеру, который нас обучал. Про школы шпионства я могу сказать, что их есть три (из разговоров и слухов от других китайцев) – за левым флангом японского расположения: в Факумыне, Тунянкоу, Телине. Школы эти находятся далеко от позиции, но занимают приблизительно центральное расположение к известной части войск. В полках же и дивизиях я не знаю, есть ли шпионы. Шпионы в пределах разведки могут быть узнанными только лишь своим поведением и расспросом друг у друга, зачем он пришел. У японцев есть масса ранее подготовленных шпионов, которые разбросаны по различным местечкам и городам в тылу русского расположения войск. Об этих шпионах знают старшие, но не мы, посылаемые в первый раз. Когда я шел через Мукден, то узнал, что в Мукдене находится какой-то генерал японский Тасан, наверное он главнокомандующий, ибо ему все подчиняются. В самом городе Мукдене и его окрестностях войск очень мало, но на позициях японских и в деревнях, через которые я проходил: Сан-Чен, Хун-ши-цяю, Киндиатунь, Тиндиона, Яндиопа, Син-Лун-Шан, Син-чу, Удагоу, Чидиоза, Оуанфаншин, в каждой из этих деревень есть войска, но опять-таки сравнительно немного.
В этом месте позиции японские не настоящие, настоящие же находятся в направлении Пабатунь, Палитунь. Деревни эти расположены севернее деревень, через которые я проходил. В этом направлении я не был и сказать, сколько там войск, не могу. В деревнях же, через которые я проходил, стоят войска, состоящие из пехоты, артиллерии и кавалерии, между прочим последней очень мало. Через самые позиции нас не пропускают, но направляют в промежутке между главными позициями обойти один из флангов расположения и зайти в известные уже заранее намеченные места и, все там высмотрев, придти и доложить учившему нас офицеру. Относительно, есть ли из китайских чиновников кто-либо на японской службе, я не знаю. Также я не слышал ничего и относительно того слуха об обязательном засеве полей в районе Гунчжулин Сунгари. Товарищи мои, шедшие со мною, направились согласно своей задаче на Куанченцзы. При проходе мною возле монгольской границы, я японских войск не встречал, очевидно, их там нет, а если и есть, то в таком ничтожном количестве, и так они себя скрытно держат, что даже этого и заметить невозможно.
Писал со слов рассказчика поручик
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 29070, л. 151–152.
Кроме местных шпионов-китайцев, имеются и приезжие из других провинций. Некоторые приезжают сюда по поручению Цзянь-цзюней или же по поручению вице-королей. Эти шпионы имеют предписания и являются к местным властям, чтобы последние покровительствовали им. Есть некоторые шпионы, командированные японскими и китайскими чиновниками, имеют при себе официальные документы. Делятся они на три категории и все снабжены предписаниями к местным гражданским и военным властям, чтобы последние покровительствовали им; кроме того, имеются предписания местным властям: выбирать способных людей или чиновников из подведомственных местных учреждений. Каждый шпион имеет какое-либо занятие для маскировки своей специальности, а также они имеют отдельную комнату и, наконец, у каждого имеется дневник для записи. Выдавший эти сведения подвергается смертной казни. Для добывания важных сведений есть руководители и есть хорошие письмоводители, которые составляют бумаги; есть хорошие переводчики, которые свободно владеют европейскими языками; последние добывают сведения из газет; есть чертежники, которые чертят планы и т.д. Совместное собрание между чинами и собрание приезжающих шпионов и, наконец, собрание между друзьями происходит ночью, днем же они занимаются чтением китайских газет из разных стран китайской империи или читают разные иностранные газеты и проч. Важные сведения они записывают в книгу и кладут в особое место, тщательно укрываемое от посторонних лиц. В случае обнаружения шпионов русскими, каждый обязан выдержать всякую пытку, но не выдавать товарищей, а тем более чинов администрации, замешанных в шпионстве. Нет ни одного шпиона, чтобы он не имел сношений с китайской администрацией; все они живут роскошно. Один из шпионов показал: «я всегда вижу, как русские чиновники дружатся с китайскими чинами. На глазах они очень дружны, но на уме у них совсем другое. Если вы будете продолжать службу с чиновниками по-прежнему, то, безусловно, вреда нельзя миновать. Вы должны хорошенько подумать и рассудить о сказанном. За эти сведения я должен подвергаться смерти».
Форма и правило составления шифрованных писем различны, т. е. иероглифы читаются не по строчкам, а через один иероглиф, или через 10 иероглифов; все это делается по обусловленным знакам: название товаров обозначает солдат или лошадь и проч. Письма пишутся не в одинаковых формах, разобрать постороннему лицу совершенно невозможно.
Главная цель шпионов заключается в донесениях: о местности и количестве кавалерии и пехоты, а также о местонахождении артиллерии, количестве здоровых людей и лошадей, а также и транспортов, кроме того, обязаны доносить о глубине воды, о дождях, высоте гор, сколько проходящих войск, охранных войск, интендантских складов в тылу, о грузах поездов большой скорости и малой скорости, о тайных приготовлениях, водяных путях и судах, о пристанях и мостах, о понтонных мостах, подводных минах и фугасах и прочих сведениях.
Кроме того, есть мелкие шпионы, которые обязаны о каждом полученном сведении сообщать старшим шпионам. Для осмотра местности выдают себя за путешествующих, имеют при себе бумагу и чертят планы. Есть несколько женщин, занимающихся проституцией, которые входят в сношения с некоторыми переводчиками и бойцами, таким образом, получают важные сведений о расположениях русских чинов. Сведения они записывают и своевременно сообщают главному шпиону. Некоторые шпионы одеты очень чисто и выходят на вокзал для сбора сведений; некоторые выдают себя за служащих при театре или в качестве компаньона содержателя театра и путешествуют по городам будто бы для приглашения хороших артистов.
Раньше я имел честь быть допрошенным и при допросе я указал сведения по делу шпионов, все в правду. В случае обнаружения с моей стороны несправедливости, тогда вы можете поступить со мною по военному закону. Если вы примете меня на службу для преследования шпионов, то у меня еще есть особое средство: 1) на обстоятельственный вид, 2) о движении, 3) о деятельности чиновников, 4) о деятельности торговли, 5) о движении купцов, т. е. по ночам они собираются, а днем расходятся, 6) о движении всех бездельных людей.
Уже два раза служил при штабе, но как-то не имел возможности лично видеться с вами. Если я удостоен поступить к вам на службу, тогда я не буду бояться двух государств, т. е. японского и китайского. После моего поступления на службу к вам, обо всем буду докладывать вам своевременно: о движении японских шпионов и о движении китайских чинов и других китайцев; одним словом, буду помогать вам, как ваша правая рука, тогда будет очень хорошо как для вас, так и для меня. Если бы я не знал о деле шпионов, то я бы не осмелился поступить к вам на службу; буду исполнять обязанности по делам шпионов; нужно внимательно преследовать их, а в противном случае тогда привлекут массу невинных людей; во-первых, задевают хорошую русскую репутацию, а во-вторых, портят свою совесть, за что нельзя миновать страшной смерти, т. е. за непосредственность будет мучиться при смерти. Я искренно желаю поступить на службу, а не ради освобождения из-под ареста, посему прошу вас освободить меня и принять на службу в качестве разведчика, желаю доказать вам свою искренность и прошу вас освободить себя от всяких сомнений. 12 августа 1905 года, переводил драгоман штаба округа Лудахе.
ЦГВИА, ф. ВУА, д.29070, л. 351–352.
В настоящем докладе очерчены только наиболее характерные черты японской организации, насколько они выразились в наших военно-служебных процессах и документальных данных разведывательного отделения по этому вопросу.
До начала войны японцы имели своих тайных агентов не только во всех более или менее важных пунктах намеченного ими театра войны, но также и во внутренних губерниях России, благодаря чему они были прекрасно осведомлены о действительном положении дел.
В Уссурийском крае и Маньчжурии агентами являются по преимуществу японцы в виде торговцев-парикмахеров, содержателей гостиниц, меблированных комнат, публичных домов и т. п. учреждений.
Во внутренних губерниях контингент этот пополнялся еще евреями, греками, австрийцами, англичанами и другими нашими западноевропейскими соседями.
С началом войны, когда последовало распоряжение о выселении японцев и пребывание их на театре войны сделалось опасным, японцам пришлось довольствоваться услугами только тех китайцев, с которыми у них еще заблаговременно были завязаны сношения. В эту минуту японцев выручил тот хаос, который наблюдался в первый период войны.
До учреждения жандармско-полицейского надзора наблюдения за приезжающими почти не было, благодаря чему на театр войны хлынула масса всевозможных аферистов.
Бывшие сахалинцы, отбывшие уже свой срок наказания, беглые каторжники, проживающие по чужим или поддельным документам, евреи, кавказцы, греки, турки – все они стремились на театр войны, исключительно ради наживы, не брезгая никакими средствами. Ехали из Шанхая, Тяньцзина, Шанхай-Гуаня через Инкоу и Синминтин.
С этим людом проникло к нам и много шпионов, которые пополняли собой пробел, вызванный высылкой японцев.
В делах Разведывательного отделения есть много данных, указывающих на то обстоятельство, что в этот период войны японцы пользовались услугами преимущественно таких лиц, работавших под видом корреспондентов, содержателей кафе-шантанов и особого типа меблированных комнат, содержимых больше для кутежей, чем для жизни в них. Число комнат в таких номерах было невелико, но обставлялись они насколько возможно роскошно; хозяйки их отличались большим гостеприимством, а одна или две хорошенькие компаньонки являлись деятельными помощниками собирания необходимых сведений. В это же время были наблюдаемы и попытки проникнуть в нашу армию так называемых двойных шпионов: одновременно желавших служить нашим и японским интересам. Типичным представителем этого рода шпионства может служить португальский подданный Гидис.
Из дел однако видно, что как Гидис, так и другие лица, пытавшиеся служить одновременно «двум господам», особенным успехом не пользовались и скоро теряли кредит как у нас, так и у противника.
Мало-помалу японцы убедились, что при наличности местных условий наилучшим материалом для формирования шпионства служат все-таки китайцы. Помимо лучшего знания местных условий, китайцы, имели еще и то преимущество, что, теряясь в общей массе жителей, наименее обращали на себя внимание. Опыт войны показал, что они могли считать себя в полной безопасности, если одевались в костюм чернорабочего, не носили при себе письменных документов и не ходили часто одними путями. При наличности массы китайцев, вечно передвигающихся с места на место в поисках работы, лазутчики расплывались в этой массе и делались неуязвимыми.
Вербовке агентов из среды китайского населения не могло не благоприятствовать также и то обстоятельство, что благодаря войне местная торговля свелась на нет, и оставшиеся без работы приказчики и торговцы охотно принимали предложение японцев для формирования собой кадров разведчиков.
В первый период кампании до образования школ для подготовки разведчиков японцы ценили их труд, главным образом, в зависимости от степени грамотности, интеллигентности и знания русского языка, причем постоянное жалованье лучшим из них доходило до 200 иен в месяц, кроме отдельных вознаграждений за каждое удачно выполненное поручение; неграмотным и не знающим русского языка платили около 40 иен.
Сама система разведки велась следующим образом:
В тыловые учреждения низшей армии шпионы высылались преимущественно небольшими группами в 3–4 человека, причем им от себя предоставлялось право нанимать помощников для доставки донесений в японское бюро. Во главе такой организации ставился наиболее интеллигентный агент, хорошо владеющий русским языком, остальные играли роль «подручных». Им давалась задача: исследовать данный район в каком-либо отношении или проследить передвижение в нем войсковых единиц.
Для такой организации важно иметь основную базу, из которой можно было бы производить разведки в отдельных пунктах заданного района, поэтому японцы, высылая подобную группу, снабжали ее и необходимой суммой для открытия мелочной лавки или чаще хлебопекарни. Булочная предпочитается, вероятно, потому, что в ней сходятся люди всевозможных положений, и можно прислушиваться к самым разнообразным разговорам, тогда как в мелочную лавочку офицер уже не пойдет, и посетители ее представляют собою слишком однообразную среду. Устроившись таким образом, один из лазутчиков вел торговое дело и выспрашивал интересующие его сведения на месте в то время, как его товарищи оперировали на стороне, под видом мелочных торговцев или, если это оправдывалось условиями разведки, работали в роли помощников при обозе, ресторанной прислуги, в госпиталях и т. п.
Добытые таким путем сведения отсылались через специальных почтальонов, которые, чередуясь, устанавливали непрерывное сообщение с японским бюро.
В начале войны было несколько случаев поимки подобных переносчиков, почему, очевидно руководимые свыше, они постоянно имели свои приемы. Так, например, переносители писем в начале войны часто прятали их в подошвы своих башмаков, потом излюбленным приемом было вплетение документов в волоса своей косы, а когда это обнаружилось, агенты начали зашивать донесения в шов рубца на обуви и платье. Для того чтобы найти подобный документ, необходимо распороть всю обувь или платье. На практике приемы эти в массах неприменимы, а потому для большинства проносителей обыски кончались ничем. Наряду с этим простым, но остроумным способом, практиковались и другие, например, трубочки провощенной бумаги с донесением зашивали в хомуты лошадей, вкладывались в выдолбленные пустоты повозок и т. п.
Ряд задержанных шпионов красноречиво говорит нам, как умело и практично японцы пользовались услугами даже неграмотных китайцев.
В январе месяце 1905 года в одном из наших военных судов судился китаец за шпионство. На судебном следствии выяснилось, что китаец этот под видом продавца махорки все время шатался в тылу войсковых частей, занимающих позиции южнее Мукдена. Его много раз прогоняли подальше от мест, занятых войсками, но он назойливо возвращался снова, пока в один день проходивший мимо его переводчик не обратил внимание на то, что китаец, сидя на корточках, что-то вычерчивал на имеющейся у него бумажке. Китайца задержали и при дальнейшем расследовании оказалось, что бумажка была разделена на квадратики. Красная черта изображала железную дорогу к югу от Мукдена, а квадрат – участки прилегающей площади земли, на которых китаец должен был вычерчивать изображение погон тех частей войск, которые в данную минуту на них находились.
Задача эта наполовину была уже выполнена китайцем, и изображения погон солдат довольно разборчиво были вырисованы в квадратиках.
Сопоставляя этот факт с аналогичными, следует прийти к заключению, что сущность данного приема сводилась к тому, что известная местность разбивалась на квадраты и в каждый такой квадрат посылались один или два китайца. Посланный снабжался листом бумаги, изображавшим собою план исследуемого участка. Бумажка эта в свою очередь делилась на квадратики, и вся задача импровизированного шпиона сводилась к тому, чтобы, бродя по своему участку под видом мелочного торговца, на каждом квадратике нарисовать изображение погон тех частей войск, которых он там встретил. Если на подобном участке сразу работает два человека, ничего не зная друг о друге, то они вместе с тем являются и контролерами по отношению один к другому. Получая время от времени зарисованные листки, японское разведочное бюро группирует их, подводит им итоги и всегда прекрасно осведомлено о том, какими войсками в данное время занят известный район.
К числу выгодных сторон подобной системы следует, между прочим, отнести и то обстоятельство, что при такой организации японцы, имея возможность утилизировать труд неграмотных китайцев, в то же время никогда не рисковали остаться без необходимых сведений, что всегда могло бы случиться при высылке одиночных агентов. В денежном отношении эта система также очень выгодна, ибо неграмотные китайцы ценили свои труды очень низко.
Есть данные, что в этот период кампании немаловажные услуги японцам оказывали китайские власти и некоторые их торговые фирмы. Так, например, незадолго до отступления наших войск от Мукдена, один из японских генералов в сопровождении китайского конвоя приезжал в Мукден и под видом китайского сановника разъезжал по его улицам. Мукденское купечество со своей стороны поддерживало сношения с неприятельским разведочным бюро.
Во внутренних губерниях России также были случаи поимки лиц, наблюдавших за ходом нашей мобилизации и затем передвижений войск к театру войны. Так, например, в Екатеринославле были задержаны два австрийских подданных, которые при помощи подкупа писарей воинского начальника получали все данные о ходе мобилизации и пересылали их затем через Австрию в Японию. Одновременно с этим японские агенты наблюдали за передвижением войск на многих станциях Сибирской железной дороги. Хорошей иллюстрацией того, как велось это дело, может служить случай задержания японского агента в Мукдене, незадолго до оставления его нами. Ко времени прихода воинских поездов в вокзал являлся китаец, пил за общим столом и заносил какие-то заметки в записную книжку.
При расследовании оказалось, что китаец записывал все, что ему приходилось наблюдать на вокзале: время прихода поездов, название прибывающих частей, число вагонов в поезде и проч. В числе сведений, занесенных им в свою книжку, между прочим, значилась следующая характеристика проследовавшего через эту станцию штаба одной из войсковых частей: «офицеры очень молоды, к делу относятся легкомысленно, очевидно, многие из них назначены по протекции». Оставляя в стороне вопрос о близости к истине этой заметки, нельзя не обратить внимание на нее, как характеризующую японскую наблюдательность. Очевидно, от их внимания не ускользнула ни одна мелочь, так или иначе характеризующая нас как противника.
Шпионы их проникали всюду, даже в госпитали, где было несколько случаев поимки шпионов среди прислуги. Казалось, госпиталь сам по себе должен бы представлять мало интересного для наблюдения, а между тем оно было систематизировано и в лечебных заведениях, благодаря чему были японцы хорошо осведомлены как о числе больных и раненых, так и об уходе за ними. Несомненно, подобная организация наблюдения давала японцам полную картину мобилизации наших войск, их передвижения, боевого расположения, санитарного состояния и проч. Бой под Мукденом показал, что Япония умело пользовалась этими сведениями и японскому главному штабу они сослужили большую пользу.
Этим дело, однако, не ограничивалось. Установив самое важное наблюдение над Россией, Япония в то же время следит и за тем, что делается в Китае. В Пекине с этой целью была ими учреждена особая школа разведчиков, которые обязаны были не только наблюдать за положением дел в местностях, прилегающих к театру войны, но вести там специальную японскую пропаганду.
Далеко не в таких благоприятных условиях оказались, однако, японцы, когда фронты армии отдалились один от другого, и при штабе главнокомандующего у нас, наконец, были организованы средства для борьбы с этим злом.
Находить желающих заняться шпионством сделалось труднее, да и самый сбор сведений усложнился. Старые приемы оказались малоприменимыми, и японцам пришлось приспособляться к новым условиям. Для непосредственного руководства своими шпионами они устраивают вдоль линии фронта ряд разведочных бюро, параллельно которым, но уже в нашем районе, были сформированы такие же бюро, с тою только разницей, что в японском районе заведующими ими были японские офицеры, а в нашем – китайцы. Обязанность первых состояла в общем руководительстве несколькими партиями, оперировавшими в данном участке, и в то же время прием, сортировка и направление полученных сведений в штабы своих армий; вторые же, т. е. начальники бюро, расположенных в нашем районе, руководили разведками, уже непосредственно посылая их в те или другие места или города скопления наших войск.
Много помогло японцам то обстоятельство, что к этому времени из среды китайцев у них успел образоваться кадр вполне надежных агентов, и эти бюро получили опытных руководителей. Что касается формирования штата собственно разведчиков, то в этом отношении японцам пришла на помощь обычная их неразборчивость в выборе средств. Так, например, все те лица, которые так или иначе служили в наших войсках в виде переводчиков, подрядчиков, погонщиков, были причислены японцами к категории подозрительных и занесены в особые списки. Кто мог из числа этих подозрительных лиц, конечно, скрылся в части Маньчжурии, занятые нашими войсками, но скрыться оказалось не всегда удобным и возможным. Дело в том, что семьи этих лиц и имущественные владения оказались во власти японцев. И вот японцы с чисто азиатской откровенностью и жестокостью объявили этим подозрительным китайцам, что им легко перейти в категорию лиц вполне благонамеренных: стоит только сходить за неприятельскую черту расположения и принести им сведения о расположении русских войск. Пользуясь своими старыми знакомыми лицами и связями, эти разведчики свободно проникали в расположение наших войск и пристраивались к каким-либо воинским частям, находя приют у знакомых переводчиков. Для экономии труда разведчика в помощь каждому из них придавались два-три посыльных, обязанность которых состояла в том, чтобы безостановочно переносить добытые сведения в китайские бюро, откуда начальники этих бюро сейчас же пересылали их за черту расположения войск в японские учреждения этого рода. Если принять во внимание, что глубина нашего фронта в большинстве случаев не превышала 40–50 верст, то при такой организации лазутчик, располагая тремя посыльными, мог непрерывно доставлять свои наблюдения, и все, что им посылалось, достигало японцев на 3–4 день. Из мест же ближайших к черте японских войск сведения эти достигли своего места назначения гораздо ранее, так что сообщение устанавливалось почти непрерывное.
Типичным представителем такого рода организации может служить бюро или, как говорилось в донесении по этому поводу, теплое «гнездо» шпионов в Маймайкае, организованное китайцами Ин-зай-пу и Ли-сянь в доме местного купца Сюнь-цзао-вей. На судебном следствии по этому делу выяснились, между прочим, интересные данные, во что обходилось японцам устройство подобных бюро или «гнезд» в данный период кампании. Ин-зай-пу – главный руководитель – получал сто рублей в месяц, остальные агенты получали единовременно в виде подъемных десять руб., постоянного жалованья 40 руб. в месяц и 6 руб. за каждое донесение. Переносители сведений или почтальоны получали только издельную плату 5–6 руб. за переноску каждого сведения. Почтальоны эти вербовались преимущественно из местного пролетариата и при той низкой плате, которую они получали, трудно даже допустить, чтобы они всегда вполне сознавали всю опасность принятых на себя обязанностей. По крайней мере на суде многие из них заявили, что смотрели на свое занятие просто как на средство заработать себе кусок хлеба.
В обществе думают, что японцы часто посылали в роли шпионов своих офицеров, а между тем это совершенно неверно. В делах разведывательного отделения, правда, встречались указания на то, что японские офицеры, переодеваясь китайцами, следят с сопок за движением наших войск и сигнализируют при помощи оптических приборов, но и только. В судебных же процессах о шпионах японские офицеры фигурировали в качестве обвиняемых только в редких случаях, где на них возлагались исключительные по своей важности задачи. В этом отношении обращает на себя внимание дело подполковника Иошика[27] и капитана Оки. В феврале месяце 1904 года эти офицеры вместе с четырьмя японскими студентами были командированы из Пекина для порчи нашей железной дороги в районе от Хинпанского перевода до ст. Цицикар. Этот крошечный отряд под видом китайских купцов совершил очень тяжелый 40-дневный переход через Монголию, но был, однако, обнаружен и захвачен нашим разъездом ранее, чем успел достигнуть железной дороги.
По рассказу подполковника Иошика, подтвердившемуся другими данными следствия, он так же, как и его спутники, отправились в эту крайне трудную и опасную экспедицию, будучи к ней совершенно не подготовленными. Оба офицера так же, как и студенты, никогда не были кавалеристами и настолько слабо владели лошадью, что в первый же день выезда из Пекина половина их свалилась с коней.
Застигнутые нашим разъездом 30 марта около станции Турчихо, они не пытались даже сопротивляться, но это обстоятельство нисколько не помешало им также мужественно встретить смерть, как стоически они перенесли все невзгоды своего путешествия.
Вторым офицером, который судился по обвинению в шпионстве, был кавалерийский офицер Томако Кобаяси и унтер-офицер Кого.
Кобаяси, юноша 23 лет, единственный сын в семье, был послан из Кайюаня с разъездом в 5 человек в г. Гирин, чтобы собрать сведения о движении туда русских войск. Проехав до деревни Шейчиупу, он убедился, что дальше нельзя ехать и вести разведку открыто, о чем и донес своему полковому командиру, но в ответ получил категорическое приказание: «задача должна быть выполнена». Продолжать дальнейший путь можно было только переодевшись китайцем. Отправив нижних чинов обратно в полк, поручик Кобаяси вместе с унтер-офицером Кого переоделись китайцами, привязали себе искусственные косы и, наняв китайскую арбу, под видом путешествующих купцов отправились дальше. Все шло удачно, вплоть до 16 марта, когда в д. Тойсухе (20 вер. южнее Гирина) они были узнаны нашим караулом и привлечены к судебному следствию, как шпионы.
В обоих случаях японские офицеры судились как шпионы, главным образом потому, что для успеха своей задачи они переодевались в китайские костюмы. Во всех же остальных отношениях нельзя не указать резкой разницы между мотивом и образом действий шпионов, действующих за деньги, и этими офицерами, которые были посланы вопреки их желанию и шли на опасное дело исключительно ради блага своей родины.
Резюмируя все вышеизложенное, следует придти к заключению, что тайная разведка в японской армии велась очень широко, умело применялась к местным условиям и давала сама собою контролируемый материал. Благодаря такой организации противник прекрасно был осведомлен как о состоянии наших войск, так и о внутреннем положении России.
ЦГВИА, ф.5, д. 61, л. 2–6.
Многочисленными наблюдениями и агентурными данными, полученными, впрочем, только за время войны, при исключительно ограниченном круге действий и когда приходилось иметь дело уже с готовыми и сплоченными организациями, борясь с небольшими средствами; не имея опытных и верных агентов и создавая самую агентуру при тяжелых условиях осадного положения, несомненно установлены факты измены с русской стороны целой группы лиц, выразившиеся в продаже секретных документов кр. Владивосток и постоянной передаче всех военных секретов и новостей крепости. Осведомленность японцев была поразительна – каждый мало-мальски значительный фактор из военной жизни крепости немедленно становился их достоянием и даже печатался на другой же день в японских газетах. Только во вторую половину войны, когда дело разведки несколько наладилось, благодаря неусыпному надзору и многочисленным арестам, удалось парализовать это обстоятельство, хотя и то не окончательно, т. к. некоторые сведения хотя и с большим опозданием и далеко неточно иногда все-таки проскальзывали.
С другой стороны, выяснилось существование чрезвычайно искусно функционирующей сети японского шпионажа, очень широко поставленной, охватывающей весь Дальний Восток и правильно организованной с большими затратами еще в мирное время. Тут было все – и тщательная подготовка еще задолго до войны переодетыми офицерами Генерального штаба, не брезговавшими содержать публичные дома, заниматься ремеслами и исполнять лакейские и поварские обязанности у высшего русского начальства; и чрезвычайно полная и остроумная рекогносцировка (ориентировка по № телеграфных столбов, проходимость дорог везде указана собственным временем, употребленным на прохождение или проезд этого пути с грузом, соответствующим походной укладке, каждая дорога рекогносцировалась несколько раз в различные времена года, записано даже число кур, а не только мешков зерна, в каждом отдельном хозяйстве, всех подступов к Владивостоку, и многочисленные съемки всех позиций). Из дел военно-окружного суда видно, что некоторые из этих лиц попадались, совершенно случайно застигнутые во время работы; кого тут только не было – и фельдшера, и китайские фокусники, и знахари, и купцы, и бродячие музыканты… Несмотря на очевидность преступления с какой яростью защищал их японский коммерческий агент Каваками и как настаивал на немедленном освобождении «этих мирных иностранных подданных». К делу были привлечены иностранные торговые фирмы, военные и коммерческие агенты Америки, Англии и Китая, китайские и корейские купцы, содержатели китайских публичных домов, хунхузы, отдельные китайцы и корейцы, содержательница во Владивостоке американского публичного дома (излюбленное место всех родов оружия Владивостокского гарнизона), воспитанницы ее пансиона и многочисленные русские из самого разнообразного круга. Чтобы не быть голословным, охарактеризую вкратце некоторые категории. Во Владивостоке имеется много крупных иностранных фирм – несколько немецких и англо-американских и много китайских и японских, из последних очень много домовладельцев. Фирма Кларксон, глава ее англичанин В. Кларксон, поставлял для нужд крепости машины, инструменты и взрывчатые вещества, имел точные и немедленные сведения, далеко раньше газетных, обо всех новостях на театре военных действий; всякому успеху японцев открыто аплодировал у себя в конторе, не стесняясь своих русских служащих; вел постоянную переписку с Японией; его магазины в Порт-Артуре по занятии такового японцами были оставлены в полной сохранности и продолжали торговать без перерыва; неоднократно по ночам у него собирались подозрительные личности (некоторые выяснены); находился в особо хороших отношениях с полковником Нечволодовым, заведовавшим разведкой Кореи и полковником Жигалковским – начальником инженеров кр. Владивосток. Полковник Нечволодов содержал американку Бертину Г., связь эта афишировалась. Бертина за февраль и март 1905 г. выслала через русско-китайский банк в Шанхай свыше 20 т. рублей. Бертина – бывшая пенсионерка заведения Жанеты Чарлз и приятельница американки Вайлед Н. и Ричарда Гринер. Выслана административно в апреле или мае 1905 г. из пределов крепости за предосудительное поведение (имеются интересные телеграммы). Полковник Жигалковский, будучи главным инженером, часто был и главным подрядчиком (дело о лесах), при нем украли из строительного управления крепости планы фортов и батарей; (опрошен был мной в качестве свидетеля). Хранение секретных документов было ниже всякой критики (я сам при нахождении кр. на осадном положении приобрел за деньги последний план телеграфных и телефонных сообщений, кажется, ларионовских батарей и минных заграждений впереди их). Был в связи с X. Пользовался неограниченной властью. Обладатель ныне многомиллионного состояния. Помощник его инженер полковник Ющенков, домовладелец, женат на дочери местного купца Бабинцева, вторая сестра жена директора русско-китайского банка С. Эпштейна, многочисленные родные Ющенкова заведовали военными прожекторами, телефонами, телеграфами, голубятней и т. д. Фирма «Кунст и Альбере» универсальные магазины и банковые операции. Поставка цемента на порт. Собственник фирмы ком. советник Густав Адольфович Даттан; приказчики – немцы и датчане. Отдельный мир – свой клуб, столовые, библиотека, бильярды, общежития и отдельные дома. Частые собрания; осведомленность об японских действиях. Подача от лица фирмы (есть лента с аппарата Уитстона) в Кардиф о посылке 3 машин в день выхода 3 крейсеров для набега к берегам Японии (следствие – встреча неожиданно с сильнейшей эскадрой Камиуры и ловушка у пролива Цугарского). Китайские купцы все настроены в душе враждебно к русским и относятся даже с презрением, ввиду поголовного взяточничества и вымогательства всех русских чиновников, имеющих с ними дело. Многие из купцов уехали на время войны в Чифу и Шанхай, оставив во Владивостоке доверенных приказчиков, поддерживавших все время письменные сношения через знакомых китайцев и нарочных. То же и относительно японских купцов, оставивших свои имущества под защитой американского коммерч. агента Гринера и державших управляющих из китайцев и корейцев, как во Владивостоке, так и на Сахалине, где у них были многочисленные рыбные ловли (перехвачено много писем).
Военные иностранные агенты посещали Владивосток во время войны 2 раза, а военно-морские английский, американский и какой-то экзотической республики, кажется Перу (Монэта), очень долго проживали. Все агенты с разрешения главнокомандующего осматривали морскую и сухопутную оборону крепости. Английский морской военный агент (Эрес) ездил самостоятельно и часто на форты, чертил кроки с коня, а после Мукдена переехал к японцам, как бы попав в плен.
Все коммерческие агенты иностранных держав, несмотря на полное отсутствие торговых интересов ввиду блокады и осадного положения, почти всю войну провели в крепости и усердно шпионили (много наблюдений). Выселены под благовидными предлогами под конец войны и только благодаря моим неотступным докладам. Японский коммерческий агент Казаками[28] (сейчас опять находится во Владивостоке) выехал накануне объявления войны. Как характерная подробность, – три дня и три ночи перед его отъездом японские часовые патрулировали вокруг его дома. В доме после его выбытия в клочках старых газет случайно был найден синий телеграфный бланк с пометками карандашей на английском языке: (приблизительно) новые форты – 12 т. р.; минные заграждения 8 т. р.; батареи 16 т., подробная дислокация Владивостокского гарнизона 3 т. и т. д. всего на сумму 69 т. рублей. При производимом мною дознании, по заключению экспертов почерк пометок карандашей аналогичен с почерком предъявленных им писем (были предъявлены письма Э. Швабе).
Вскоре после этой находки я получил через начальника штаба крепости из Главной квартиры маньчжурских армий 10 планов фортов, батарей и общий план Владивостока (верстовка в горизонталях) с нанесенными фортификационными сооружениями, купленные д. с. с.[29] Павловым через какого-то американца в Японии, согласно письму посланника, за 10 т. руб. Чертежи эти крупного масштаба, но малоценны для дела разведки, т.к., к сожалению, представляют не подлинники, а копии, неважно нанесенные на прозрачный холст. Насколько пока удалось выяснить, это дело тоже рук Э. Швабе и его личного секретаря Лохвицкого, неизвестно куда скрывшегося и мной разыскиваемого. Эдуард Самсонович Швабе, англ. ком. агент, полковник Великобританского флота в отставке, проживая во Владивостоке, состоял директором-распорядителем акционерной компании Уссурийского горнопромышленного общества. Образ жизни вел очень открытый и богатый, принимал на обедах командира порта, губернатора, коменданта и все высшее общество города. В числе акционеров уссурийского общества состоял комендант г.-л. Воронец, два директора русско-китайского общества – Масленников и Эпштейн и агент добровольного флота вице-адмирал в отставке Терентьев. Эти же лица (конечно без Швабе), вначале 1905 года настояли на прекращении работ на строившейся стратегически важной ветке от 30 версты Уссурийской ж. д. до Сучанских каменноугольных копей. Сучаны – богатое месторождение полуантрацита и бурого угля высоких качеств, в 40 верстах от бухты Находка и в 110 от Уссурийской железной дороги.
Впоследствии для надобностей флота около 1 млн. пуд. угля перевезли на лошадях до бухты Находка, а затем на китайских лайбах на Эгершельд во Владивосток (с пуда платили 17 коп., брали 31 коп., перевозил некто N., товарищ командира порта К. А. Греке по корпусу). Ходатайство в Петербург о прекращении работ было мотивировано их необеспеченностью и возможностью захвата японцами. Земляных работ было произведено уже на 900 т., теперь работы возобновлены и ведутся сначала, были дожди, прошло много времени и их рассосало. Услугами французского коммерческого агента я неоднократно пользовался для дела разведки. Коммерческий агент Дайцинской империи Ли-тзьяо, бывший хунхуз, страшно обирал Владивостокских китайцев, одно время стоял во главе нелегального китайского самоуправления, ездил очень часто на форты, еженедельно посылал донесения о положении Владивостока в китайское министерство иностранных дел. Очень дружил с американским коммерческим агентом Ричардом Гринер. Гринер – друг Швабе и Казаками, часто виделся с девушками из американского публичного дома – Бертиной (в связи с полк. Нечволодовым) и Вайлед. Вайлед состояла агентом тайной полиции в С.-Франциско, перехвачены стенографические записки по американскому методу со сведениями о кр. Владивосток. Американский публичный дом во Владивостоке, известный под названием «Северная Америка», содержала американская подданная Жанета Чарлз. До этого она содержала публичный дом в Порт-Артуре пополам с какой-то испанской авантюристской, кажется, по фамилии графиня Бевэт; дом этот был закрыт за шпионство. Чарлз имеет мужа и 9-летнюю дочь. Муж ее директор большого страхового общества в С. Америке, а дочь воспитывается в католическом монастыре. Чарлз имела только постоянных любовников, оставаясь им верной. Сначала она жила с лейтенантом флота Бахтиным, он в этом доме жил безвыходно, вел ее домашние приходо-расходные книги и отсылал своей жене ежемесячно по несколько сот рублей. Когда по моему представлению лейтенант Бахтин был по приказанию морского министра выслан из крепости, то Чарлз очень быстро сошлась с инженером Любомиром Гердец – это серб, венгерский гусар, окончил политехникум в Вене, в Владивостоке занимался подрядами у инженера Жигалковского, заведуя важными работами по укреплению Русского острова. Перед заключением мира оба эти лица исчезли с горизонта, равно скрылась немного раньше и Вайлед. В китайских публичных домах я находил неоднократно подозрительных китайцев без документов и никому из местных жителей неизвестных (они выселялись по этапу за китайскую границу), там же мной были найдены планы крепости Владивосток и Русского острова грубой ручной работы с китайскими надписями и с подробным и точным указанием всех новейших батарей, линий окопов, мест расположения лагерей и прожекторов. Хунхузы и корейцы передавали много сведений сухим путем через Северную Корею, некоторые из них отчасти по рекомендации штабс-капитана Бирюкова состояли у меня на службе. Из русских сильно замешаны фирмы «Владимир Шевелев и Моисей Семенов», шкипер дальнего плавания Петр Кошкин, Смолин и много других лиц. Для полноты картины следует добавить несколько греков, евреев, много черкесов и еще больше каторжан. Измене способствовала усиленная политическая пропаганда, среди видных деятелей находились знаменитые социал-революционеры Борис Оржих (обвиненный в покушении на цареубийство, просидел в крепости 9 лет, в Владивостоке занимался цветоводством; а ныне издает в Японии вместе с одним русским офицером русскую революционную газету) и Людмила Волкенштейн (убита при демонстрации 19 января 1906 г.). В числе главных причин военных бунтов следует искать политическую пропаганду (много материала). События Владивостокского военного мятежа мной были подробно описаны еще за 3 месяца до их возникновения в особом дознании, переданном, кажется, в штаб главнокомандующего, в числе вещественных доказательств приложено было несколько бомбочек и около 30 фунтов рокорока.
Все вышеприведенные сведения крайне неполны, т. к. за отсутствием агентурных данных записаны по памяти и наспех.
ЦГВИА. ф. 5, д. 34, л. 18–23.
Милостивый государь Виталий Платонович!
Из совершенно секретного источника мною получены сведения, что центром японской разведочной службы является г. Вена. Так, на днях к японскому посланнику в Париже явилось одно лицо (имя его мне, по всей вероятности, будет известно) с предложениями агентурных услуг. Посланник Мотоно заявил этому лицу, что ему надлежит обратиться в Венскую миссию, спросив проживающего ныне в Вене бывшего японского консула в Одессе. Японская миссия в Вене имеет секретных агентов в Кракове и Львове; агенты эти получают сведения о передвижении наших войск из Варшавы и Петербурга.
Из того же источника мною получены сведения, что подробный план Порт-Артура был приобретен японцами от какого-то русского военного инженера.
Об изложенном считаю долгом сообщить вашему превосходительству.
Прошу ваше превосходительство принять уверение в совершенном моем почтении и преданности.
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 10060, л. 10.
Директор департамента полиции письмом от 26 сего марта уведомляет, что по полученным им сведениям центром японской разведочной службы является гор. Вена. Так, на днях к японскому посланнику в Париже явилось одно лицо с предложениями агентурных услуг. Посланник заявил этому лицу, что ему следует обратиться в Венскую миссию, спросив проживающего ныне в Вене бывшего японского консула в Одессе.
Японская миссия в Вене имеет секретных агентов в Кракове и Львове: агенты эти получают сведения о передвижениях наших войск из Варшавы и Петербурга.
Донесение совершенно однородное с письмом директора департамента полиции получено и от нашего военного агента в Париже.
Сообщая об изложенном, Главный штаб по приказанию военного министра просит ваше высокоблагородие проследить за делом японской разведки, донося о ваших наблюдениях.
Начальник отдела генерал-майор
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 10060, л. 12.
Милостивый государь Виталий Платонович!
Представляю при сем вашему превосходительству два письма, адресованные мне частным сыскным институтом в Германштадте, предлагающим свои услуги по выслеживанию и сообщению различных подробностей относительно перевозки в Японию закупаемых, якобы, для нее в настоящее время лошадей и патронов.
Так как ввиду моего официального положения в Австро-Венгрии является нежелательным входить в личные сношения с подобным учреждением, тайная деятельность которого, наверно, контролируется здешнею полициею, а потому, быть может, ваше превосходительство найдете полезным воспользоваться предложениями означенной фирмы установить с нею связь непосредственно из С.-Петербурга.
Вместе с сим доношу вашему превосходительству, что наши консула в портах Адриатического моря следят за всеми мероприятиями японцев по покупке и транспортированию военных грузов, причем результаты их наблюдений сообщаются в наше министерство иностранных дел.
Прошу ваше превосходительство принять уверение в совершенном почтении и преданности.
ЦВИА, ф. ВУА, д. 10060, л. 28.
Поделиться книгой: