Помоги проекту - поделись книгой:
Гарри Гаррисон
Да здравствует трансатлантический тунель! Ура!
Читатель! Внимание!
Если ты не прочтешь это предисловие, боюсь, в книге ты не поймешь ничего. Или поймешь, но не сразу. Дело в том, что… Впрочем, начну издалека.
Каждая книжная серия, хоть тянущаяся со стародавних времен, хоть совсем новая, имеет свой какой-никакой, но имидж. Наша серия, Библиотека фантастики «Оверсан», такого имиджа, возможно, еще не имеет — всего две книги-то и вышли[1]. С другой стороны — целых две книги, и на их основании проницательный читатель может сделать два вывода: а) в серии публикуются преимущественно произведения фантастов пусть даже и хорошо известных на Западе, но у нас, скажем так, еще не совсем «открытых»; и б) произведения эти — проблемные, программные и, как минимум, серьезные.
Так вот, оба этих вывода, в принципе справедливых, к данной книге отношения не имеют.
Во-первых, Гарри Гаррисона язык никак не повернется назвать «неоткрытым» в России писателем. Его имя нашим любителям фантастики столь же известно, как, например, имя Джеймса Хэдли Чейза — поклонникам детектива.
Во-вторых, роман Да здравствует Трансатлантический туннель! Ура!, несмотря на все жанровые и сюжетные атрибуты серьезной НФ, таковой, по сути, не является. Более того — это самое натуральное «стебалово», ибо Гаррисон, сохраняя серьезную мину, в полный рост издевается над той уже не слишком актуальной в наше время ветвью НФ, которая именуется научно-технической или «жюльверновской» фантастикой. Однако делает он это настолько тонко и, можно даже сказать, изящно, что многие пассажи в его книге можно принять за чистую монету. Так вот, этого делать как раз и не следует. Многие из описанных Гаррисоном физических процессов, аппаратов и машин ничего общего с реальностью не имеют и иметь не могут — вот как легко и просто золотые паровозы технической фантастики способны задымить головы доверчивым читателям.
На этом, в принципе, можно было бы и закончить эту «вводную», но хочу сообщить еще одно: те из читателей, которые обнаружат наибольшее число намеренных и, быть может, ненамеренных «ляпсусов» автора, его явных и неявных издевательств над классической фантастикой, его тонких и толстых намеков на толстые и тонкие обстоятельства, и пришлют развернутое письмо в издательство, вполне могут рассчитывать на бесплатную бандероль с тремя следующими книгами Библиотеки «Оверсан» — романами Роберта Хайнлайна, Томаса Диша и Чарльза Плэтта. Адрес для писем: 191065, Санкт-Петербург, Д-65, а/я 3, «Оверсан-викторина».
Приятного вам чтения!
Информариум
Автор этой книги, американский писатель Гарри Гаррисон (род. в 1925), принадлежит, несомненно, к числу наиболее известных и уважаемых людей в мире фантастики. И это при том, что он практически не получал престижных НФ премий (а те, что получил, какие-то не вполне «серьезные» — за фильм, снятый по его роману, и за составленную им антологию); что среди его произведений довольно много проходных, а то и просто неудачных; что он, наконец, чрезмерно увлекается безразмерными сериалами — качество, быть может, и полезное с коммерческой точки зрения, но отнюдь не свидетельствующее о его серьезности как писателя. Возможно, в создании такого вот имиджа Гаррисона сыграла свою роль его большая и совершенно бескорыстная работа, направленная на пропаганду этого вида литературы (достаточно сказать, что он — отец-основатель и бесменный президент «World SF» [ «Всемирная НФ»] — международной организации, объединяющей профессионалов в области фантастики). Но, скорее всего, это произошло потому, что Гаррисон был одним из первых фантастов, дерзнувшим вторгнуться в такие дотоле почти незатронутые области НФ, как приключенческая и юмористическая фантастика, причем отдельные его произведения были действительно хороши.
Впрочем, по порядку. Начав свою карьеру в конце 40-х годов в качестве коммерческого художника, работавшего преимущественно в области комиксов, Гарри Гаррисон уже в то время был большим поклонником НФ литературы и лично знал многих известных авторов — благодаря тому, что он, как и они, был членом Нью-Йоркского клуба «Гидра», объединявшего местных профессионалов НФ. Здесь он и познакомился с писателем и редактором Деймоном Найтом, который сначала предложил ему нарисовать несколько иллюстраций для журнала Worlds Beyond, а чуть позже опубликовал дебютный рассказ Гаррисона Rock Diver [Проникший в скалы, 1951].
В 1 953-1 954 годах Гаррисон и сам короткое время побыл в роли редактора нескольких второразрядных НФ журналов — Fantasy Fiction, Science Fiction Adventures и Rocket Stories — правда, не под собственным именем, а под псевдонимами Камерон Холл и Уэйрд Кемпферт. (Другими псевдонимами Гаррисона — но уже для литературных публикаций — были Феликс Бойд и Хэнк Демпси).
В 1957 году Гаррисон впервые напечатался в знаменитом журнале
В 1960 году Гаррисон опубликовал еще один роман, которому также суждено было войти в классику мировой НФ литературы — как первоклассному образцу остросюжетной, приключенческой фантастики. Речь идет о романе Deathworld [дословно: Мир смерти; в русском переводе публиковался под названием Неукротимая планета]. Этот роман познакомил читателей с еще одним популярным героем — профессиональным игроком и искателем приключений Язоном Дин Альтом, а также со смертоносной планетой Пирр, природа которой не на жизнь, а на смерть воюет с вторгшимися на нее людьми. В дальнейшем приключения Язона Дин Альта и пиррян продолжились еще в двух романах — Deathworld 2 [Мир смерти 2, 1964; в Англии роман выходил под названием The Ethical Engineer — Специалист по этике или Моралист] и Deathworld 3 [Мир смерти 3, 1968; на русском языке публиковался под названием Конные варвары], а также в небольшом рассказе The Mothballed Spaceship [Линкор в нафталине, 1973].
Еще одним (и совершенно блистательным) экспериментом в области юмористической (или, точнее, сатирической) фантастики стал роман Bill, the Galactic Него [Билл, герой Галактики, 1965], в котором Гаррисон вволю поиздевался над милитаристской НФ, имея главной своей мишенью известный роман Роберта Хайнлайна Starship Troopers [Звездная пехота, 1959]. В этой антивоенной книге Гаррисон описывал похождения «бравого солдата» Билла, волею судьбы заброшенного в самое горнило грандиозной межзвездной войны с «кровожадными» инопланетянами. Несмотря на то, что события романа были вполне удачно закольцованы и не предполагали продолжения, 24 года спустя Гаррисон решил вернуться к своему «звездному рейнджеру» и сделал его главным героем нового сериала. Начало сериалу положил роман Bill, the Galactic Hero on the Planet of Robot Slaves [Билл, герой Галактики на планете роботов-рабов, 1989], а затем последовали многочисленные продолжения, написанные в соавторстве с другими писателями — с Робертом Шекли (2-я книга: Bill, the Galactic Hero on the Planet of Bottled Brains [Билл, герой Галактики на планете мозгов в бутылках, 1990]), Дэвидом Бишоффом (3-я и 5-я книги: Bill, the Galactic Него on the Planet of Tasteless Pleasure [Билл, герой Галактики на планете безвкусных развлечений, 1991] и Bill, the Galactic Него on the Planet of Ten Thousand Bars [Билл, герой Галактики на планете десяти тысяч баров, 1991]), Джеком Холдеманом II (4-я книга: Bill, the Galactic Него on the Planet of Zombie Vampires [Билл, герой Галактики на планете вампиров-зомби, 1991]) и Дэвидом Харрисом (6-я книга: Bill, the Galactic Hero: The Final Incoherent Adventure [Билл, герой Галактики: Последнее бестолковое приключение, 1992]). Уже названия этих романов говорят сами за себя, а по поводу одного из них, написанного совместно с Робертом Шекли, рецензент журнала
Впрочем, на остросюжетной и юмористической фантастике Гаррисон никогда особенно не зацикливался; обращался он время от времени и к более традиционной (по темам и манере изложения) НФ — о колонизации иных планет (роман Planet of the Damned [Проклятая планета, 1962; в Англии публиковался под названием Sense of Obligation — Чувство долга]), о роботах (сборник War with the Robots [Война с роботами, 1962]), о передатчике материи (сборник One Step from Earth [Один шаг с Земли, 1970]), писал произведения на религиозную (рассказ The Streets of Ashkelon [Улицы Ашкелона, 1962; на русском языке публиковался под названием Смертные муки пришельца]) и медико-биологическую тему (роман Plague from Space [Чума из космоса, 1965; другое название The Jupiter Legacy — Юпитерианское наследство]).
В 1966 году Гаррисон издал книгу, которая заставила критиков и читателей взглянуть на его творчество по-новому. Эта книга — роман Make Room! Make Room! [Подвиньтесь! Подвиньтесь!]; в ней в нарочито бесстрастной манере, присущей скорее реалистической литературе, нежели фантастике, описывался Нью-Йорк 1999-го года — огромный мегалополис, страдающий от нехватки всего самого необходимого — и, прежде всего, места. Герои этого романа нисколько не походили на персонажей других произведений Гаррисона — самые обычные, «маленькие» люди, ведущие тяжелую борьбу за существование. По мотивам этого романа (увы, достаточно отдаленным) режиссер Ричард Флейшер снял в.1973 году фильм Soy lent Green [Зеленый сойлент] — именно за участие в создании этого фильма Гаррисон и получил свою единственную премию «Небьюла».
Впрочем, этот экскурс в «серьезную литературу» для Гаррисона так и остался эпизодом, поскольку в последующих его книгах на первом месте по-прежнему стояли либо острый сюжет, либо сатира и юмор, либо традиционные научно-фантастические темы. Например, в романе The Technicolor Time Machine [Машина времени «Техниколор», 1967; на русском языке публиковался под названием Фантастическая сага] голливудская киноэкспедиция, отправившаяся в далекое прошлое, чтобы снять там полнометражный исторический фильм об открытии викингами Америки, в итоге оказывается перед вопросом: так кто же открыл Америку — нормандские мореплаватели или же сами киношники, организовавшие это историческое плавание? В другом романе, Captive Universe [Плененная Вселенная, 1969], действие происходит на борту так называемого «корабля поколений» — причем общество, сложившееся здесь, точь-в-точь напоминает общество древних ацтеков. Или, скажем, публикуемый в этой книге роман A Transatlantic Tunnel, Hurrah! [Да здравствует Трансатлантический туннель! Ура!, 1972; другое название Tunnel Through the Deeps — Туннель сквозь глубины] — это, с одной стороны, любопытный литературный эксперимент в жанре альтернативно-исторической фантастики, с другой — изящная пародия на научно-техническую фантастику «жюльверновского» толка. Наконец, роман Star Smashers of the Galaxy Rangers [Звездные громилы, галактические рейнджеры, 1973] — это еще одна пародия, но теперь уже на «космические оперы» в духе сериалов Э.Э. «Дока» Смита. Ну, и так далее.
Среди этих «и так далее», то есть еще не упоминавшихся книг б0-70-х годов, были сборники рассказов Two Tales and Eight Tomorrows [Два сказания и восемь завтрашних дней, 1965], Prime Number [Простое число, 1970] и The Best of Harry Harrison [Лучшие вещи Гарри Гаррисона, 1976], романы The Man from P.I.G. [Человек из СВИНа, 1968; в 1974 году вышел в одном сборнике с повестьюR.O.B.O.T. — РОБОТ], The Daleth Effect [Эффект Дэлета, 1970; в Англии вышел под названием In Our Hands, the Stars — В наших руках — звезды], Spaceship Medic [Врач космолета, 1970], Montezuma's Revenge [Месть Монтесумы, 1972], Queen Victoria's Revenge [Месть королевы Виктории, 1974],California Iceberg [Калифорнийский айсберг, 1975], Skyfall [Небопад, 1976] и Planet Story [История планеты, 1979]. Две книги этого периода Гаррисон написал в соавторстве с другими писателями — с Леоном Стовером (Stonehenge [Стоунхендж, 1972; в 1983 году была переиздана в новой редакции под названием Stonehenge: Where Atlantis Died — Стоунхендж: Где погибла Атлантида]) и с Гордоном Диксоном (Lifeship [Спасательный корабль, 1976; другое название Lifeboat — Спасательная шлюпка]). Наконец, были у Гаррисона и публицистические книги, посвященные различным аспектам жанра фантастики: Great Balls of Fire: History of Sex in Science Fiction Illustration [Шары, полные огня: История секса в научно-фантастических иллюстрациях, 1977], Mechanismo: Аn Illustrated Manual of Science Fiction Hardware [Mexaнизмо: Иллюстрированный справочник по научнофантастическому «железу», 1978] и Spacecraft in Fact and Fiction [Космические корабли в жизни и книгах, 1979].
Но особенно много в 60-70-е годы Гаррисон издал коллективных сборников и антологий, большинство из которых он составил совместно со своим близким другом, известным английским писателем-фантастом Брайаном Олдиссом. Это, в частности, 9 ежегодных сборников из серии Best SF [Лучшая НФ года, 1968-76], это двухтомная антология The Astounding-Analog Reader [Читая «Эстаундинг» и «Аналог»,1972-73], наконец, это сборник писательских автобиографий Hell's Cartographers [Картографы ада, 1975], авторами которого были Роберт Силверберг, Альфред Бестер, Деймон Найт и сами составители. Из сольных работ Гаррисона-составителя можно назвать два сборника, связанных с именем Джона Кэмпбелла, с которым Гаррисон был всегда очень близок, хотя как критик и редактор являл чуть ли не полную его противоположность. Это сборник Кэмпбелла Collected Editorials from Analog [Избранные редакторские предисловия из «Аналога», 1966] и мемориальная антология Astounding [Эстаундинг, 1973] — дань памяти Кэмпбеллу, умершему в 1971 году. За последнюю книгу Гаррисону в 1974 году была присуждена довольно престижная премия журнала
В 80-е годы Гаррисон несколько снизил свою продуктивность (хотя, в принципе, и ненамного). Среди книг, выпущенных в это время, были романы QE2 is Missing [QE2 не достигает цели, 1980], Planet of No Return [Планета, с которой не возвращаются, 1980], Invasion Earth [Вторжение на Землю, 1982] и A Rebel in Time [Бунтарь во времени, 1983]. Однако наиболее значительными его произведениями этого периода стали две очередные трилогии — «То the Stars!» [ «К звездам!»] и «West of Eden» [ «Запад Эдема»].
В первой из них повествуется о приключениях талантливого инженера-электронщика Яна Кулозика в тоталитарно-технократическом обществе XXII века. В первом романе трилогии, Homeworld [Мир обетованный, 1980], Кулозик — высокопоставленный специалист, живущий в свое удовольствие и не представляющий масштабов зла, господствующего в мире. Лишь благодаря случайному знакомству с израильской разведчицей Сарой он присоединяется к подполью, борющемуся против существующего на Земле режима. Во втором романе, Wheelworld [Мир на колесах, 1981], Кулозик, сосланный за свои «проступки» на отдаленную сельскохозяйственную планету с очень своеобразными природными условиями, возглавляет грандиозное путешествие местных жителей с одного полюса планеты на другой. В третьей, Starworld [Мир звезд, 1981], он участвует в восстании космических колоний против диктатуры Земли.
Вторая трилогия, включающая романы West of Eden [Запад Эдема, 1984], Winter in Eden [Зима в Эдеме, 1986] и Return to Eden [Возвращение в Эдем, 1988], еще более масштабна и амбициозна. В основе ее лежит вопрос: что было бы, если бы динозавры не вымерли 65 миллионов лет назад? Так вот, в трилогии Гаррисона ящеры не просто выжили, но и создали высокоразвитую биологическую цивилизацию, базирующуюся на территории Африки и Европы. Постепенно, в ходе своей экспансии на запад, они достигают берегов Америки, населенной к тому времени первобытными людьми. Между этими двумя основными земными расами и возникает конфликт, перерастающий со временем в глобальную войну. Об этой войне и рассказывает трилогия «Запад Эдема».
Последним крупным произведением Гаррисона стал роман The Turing Option [Выбор Тьюринга, 1992], написанный в соавторстве с известным ученым, крупным специалистом по машинному интеллекту Марвином Мински. В этом романе, построенном по канонам очень популярного ныне жанра техно-триллера, речь идет о борьбе различных спецслужб за открытие, сделанное американским ученым в области искусственного интеллекта.
Сказать, что Гарри Гаррисон хорошо известен отечественным читателям — значит, не сказать ничего. Уже после первых его публикаций на русском языке в конце 60-х — начале 70-х годов фэны сразу же занесли его имя в списки самых популярных зарубежных фантастов. И поэтому неудивительно, что многие его произведения довольно скоро появились в самиздате — а это, в свою очередь, существенно облегчило их путь к читателям в начале 90-х годов, когда прекратила свое существование система государственного регулирования книгоиздания. И в результате Гаррисон сейчас является чуть ли не главным поставщиком фантастических бестселлеров для отечественного книжного рынка, деля эту «высокую» честь с Эдгаром Райсом Берроузом, Робертом Хайнлайном, Айзеком Азимовым и Роджером Желязны. О том же свидетельствует и его особенная популярность у «книжных пиратов», незаконно издавших целый ряд его пост-конвенционных произведений, включая почти все книги из цикла «Стальная крыса», а также романы Спасательная шлюпка и Запад Эдема. Остается только надеяться, что со временем выйдут в свет и более качественные переводы этих и других его книг, изданные на законных основаниях, с разрешения автора.
Роман, который мы предлагаем вашему вниманию, специально для нашей серии перевел петербуржский писатель Вячеслав Рыбаков, один из виднейших представителей так называемой «четвертой волны» в отечественной фантастике, давний член Ленинградского семинара писателей-фантастов под руководством Бориса Стругацкого, автор книг Очаг на башне и Свое оружие (обе — 1990), лауреат премии «Старт» (за роман Очаг на башне) и Государственной премии РСФСР (за участие в создании фильма Письма мертвого человека). Данная же книга — его первая проба сил в области перевода современной зарубежной фантастики.
Да здравствует Трансатлантический туннель! Ура!
Книга I
Воссоединение материков начинается
Глава 1
Срочное послание и опасный момент
Отходящий от Паддингтонского вокзала «Летучий Корнуоллец» с виду мало чем отличался от других поездов. Возможно, убранство выглядело чище и новее; золотые кисточки, обрамлявшие подушки сидений в вагоне первого класса, даже придавали ему некоторую роскошь, но все это было не более чем декоративными ухищрениями. То, что разительно выделяло этот поезд среди остальных в Англии а значит, и во всем мире, — отнюдь не так бросалось в глаза, как его огромный золоченый локомотив, медленно выбиравшийся на свой маршрут из лабиринта рельсов и стрелок сортировочных станций, туннелей и мостов. Здесь полотно дороги было обычным, пользоваться им могли любые поезда. Истинное отличие стало выявляться позднее, когда угловатый локомотив, волоча за собой длинный цилиндр вплотную прижатых друг к другу вагонов, нырнул глубоко под Темзу и вынырнул в Суррее. Тут уж полотно пошло иное — одна-единственная колея из последовательно сваренных рельсов с лежащими на специальной подушке шпалами, спрямленная и выглаженная куда основательнее, нежели какая-либо из прежде существовавших; отблескивая в глубоких выемках, пробивших четкий канал через меловые холмы, выбрасывая стрелы приземистых железных мостов над ручьями и реками, этот тщательно выверенный путь даже на поворотах, подъемах и спусках лишь едва-едва отклонялся от безупречной прямой. Скорость быстро все объяснила — поезд равномерно разгонялся до тех пор, пока окрестные поля и деревья не замелькали, словно летящие мимо зеленые пятна; лишь вдали можно было еще различить кое-какие детали, но и они стремительно ускользали назад и исчезали едва ли не сразу, как их ловил взгляд.
Альберт Дригг занимал целое купе и был этим весьма доволен. Он знал, что поезд совершает ежедневные рейсы в Пензанс и обратно уже без малого год и с ним никогда ничего не случалось, но знание было чисто теоретическим. Другое дело — испытать на себе. От Лондона до Пензанса 282 мили, и это нешуточное расстояние должно быть покрыто за два часа пять минут — значит, средняя скорость, с учетом остановок, намного превысит 150 миль в час. Можно ли было думать, что такое станет доступно? В глубине души Альберт Дригг сильно подозревал, что нет. Нет — даже теперь, в 1973 году по христианскому летосчислению, когда империя, оставаясь непоколебимой, старательно обновлялась и шла в ногу со временем. Дригг сидел прямо будто аршин проглотил, так что на его черный костюм и черный жилет не набегало ни морщинки — сияет жесткий белый воротничок, блестящий кожаный портфель лежит на коленях; и никаких признаков эмоций. Туго свернутый зонтик и черный котелок, лежавшие в багажной сетке наверху, выдавали в нем горожанина, а жители города Лондона не склонны к публичному проявлению чувств. И тем не менее Дригг все же вздрогнул слегка, когда дверь открылась на своих бесшумных роликах и жизнерадостный голос явного кокни предложил:
— Чай, сэр, чай!
Полтораста миль в час — если не больше! — а чашка стоит себе на полочке у окна, и чай льется в нее спокойно и ровно.
— Это будет три пенса, сэр.
Дригг вынул из кармана шестипенсовик, не обращая внимания на благодарный лепет, — но пожалел о своей щедрости, стоило двери закрыться. Немудрено было утратить присутствие духа, дав чаевые с подобным великодушием, однако Дригг утешился тем, что сможет провести их как накладные расходы, поскольку совершает поездку по делам компании. А чай был хорош — свежий и горячий, он очень благотворно сказался на нервах. Виски сказалось бы еще благотворнее, Дригг понимал это; он уже нажал было кнопку электрического звонка, чтобы вызвать официанта, но тут вспомнил о салон-вагоне, снимки которого мелькали на страницах «Таглера» и «Пэлл-Мэлл газетт». Посещали его, однако, весьма немногие. Дригг допил чай и поднялся, запихивая излишек цепочки в рукав. То, что портфель намертво прикован к его запястью, раздражало его, так как выдавало ущербность его джентльменства; но посредством тщательного маневрирования ему удалось скрывать цепочку от посторонних глаз. Салон-вагон вот что ему нужно!
Ковровая дорожка в коридоре утонченно контрастировала своим глубоким золотым цветом с алым маслянистым блеском панелей красного дерева. Чтобы добраться до цели, Дриггу надо было пройти еще один вагон, но у него не было ни малейшей нужды сражаться с непокорными дверьми, как то было бы в обычном поезде, — стоило подойти, некие невидимые приспособления ощущали его приближение, и двери проворно отворялись под музыкальное гудение упрятанных электрических моторов. Разумеется, идя по коридору, Дригг ни разу не заглянул в окна купе, но уголками глаз на мгновение улавливал то изящно одетых мужчин и элегантных, принаряженных женщин, то спокойно сидящих за книгой детей — и лишь однажды внезапный громкий лай заставил его непроизвольно покоситься. Два джентльмена, явно из провинции, сидели, задрав ноги, и опорожняли стоявшую между ними бутылку портвейна, в то время как с полдюжины охотничьих собак всех пород и размеров увивались вокруг, ища внимания хозяев. Вскоре Дригг оказался в салон-вагоне.
Никаких автоматических приспособлений — только индивидуальное обслуживание на высочайшем уровне. Громадная резная дверь с массивными латунными ручками; бой в похожей на коробочку для пилюль кепке и униформе с двумя рядами пуговиц, бросавшихся в глаза ярким блеском. Бой приветствовал Дригга и потянул за ручку двери.
— Добро пожаловать, сэр, — чирикнул он, — в Большой салон-вагон железной дороги Лондон — Край Земли.
Теперь, увидев салон во всем его великолепии, Дригг понял, что газетные фотографии несколько грешили против истины. Ощущения того, что находишься в вагоне поезда, не было напрочь; обстановка напоминала скорее закрытый клуб. С одной стороны были громадные, прозрачные как хрусталь окна, от пола до потолка обрамленные алым бархатом штор, а перед окнами выстроились столики, за которыми клиенты железной дороги могли сидеть, коротая время в созерцании проносящихся мимо сельских красот. Напротив тянулся переполненный бутылками бар; изящное ограненного стекла зеркало позади удваивало их шеренги. Справа и слева от стойки бара находились оконца, изысканный вкус конструктора оснастил их цветными стеклами, сквозь которые солнце рисовало на ковре непоседливый разноцветный узор. Лики святых, конечно, были бы здесь неуместны; их заменили лица отцов — основателей железнодорожного транспорта, таких, как Стефенсон и Бранел — сильных, прозорливых мужчин с компасами и картами в руках. По сторонам их окаймляли изображения вошедших в историю машин: от паровика капитана Дика[2] и крохотной стефенсоновской «Ракеты» с левого края до через многие времена и эпохи — могущественнейшего атомного «Дредноута», тянувшего сейчас поезд Дригга. Дригг сел у окна, укрыв портфель под столиком, и велел принести виски; неторопливо он делал маленькие глоточки и с удовольствием прислушивался к веселой незатейливой мелодии, которую наигрывал на фисгармонии улыбающийся музыкант в дальнем конце вагона.
Поистине, это было восхитительно, и Дригг смаковал каждый миг, мысленно уже видя, как от почтения отвисают челюсти и безмолвно вытаращиваются глаза приятелей, когда, вернувшись, он будет рассказывать о поездке в хэмпстедской «Голове короля». Еще до того как с первой рюмкой было покончено, поезд плавно остановился на станции Солсбери, и Дригг с одобрением проследил, как внезапно появившийся полицейский шуганул с платформы стайку глазастых мальчишек в школьных курточках, остолбенело разглядывающих вагоны. С чувством выполненного долга офицер вскинул руку, приветствуя проезжающих, а затем величественно и решительно двинулся по делам дальше. Вновь «Летучий Корнуоллец» устремился в путь, а Дригг вместе со вторым виски заказал порцию сандвичей и ел их до предпоследней остановки в Эксетере; он едва успел с ними разделаться, как поезд уже замедлял ход, приближаясь к Пензансу, — и со шляпой и зонтом пришлось поторопиться.
Как только состав подошел, у локомотива выстроился караул — кряжистые невозмутимые солдаты из аргайлльских и сазерлендских горцев, выглядевшие весьма представительно в своих темных килтах и белых гетрах; особое впечатление производили их неизменные винтовки системы Ли-Энфилда с примкнутыми штыками. За караульными громоздилась золотистая туша «Дредноута», самого удивительного и, возможно, самого мощного механизма в мире. Несмотря на срочность своей миссии, Дригг, как и все прочие пассажиры, замедлил шаги, не в силах пройти равнодушно мимо блестящего вытянутого корпуса. Черные ведущие колеса были высотой с Дригга; шатуны, толще, чем его нога, уходили внутрь пузатых цилиндров, истекающих белыми клубами пара. Внизу, у ходовых механизмов, локомотив был окрашен невзрачно, но сверху весь его корпус сиял ничем не затуманенным золотым сиянием, точно сгусток солнечного света; четырнадцатикаратовое золочение при этаких-то размерах — поистине королевские траты. Но солдаты стояли здесь, охраняя отнюдь не золото, хотя это выглядело бы естественно, а двигатель, упрятанный в недрах гладкого беструбного монолитного панциря. Атомный реактор, как заявляло правительство, плюс кое-что еще, однако что именно еще — умалчивало. И выставило у механизма охрану. Любое из германских государств не пожалело бы годового дохода казны за этот секрет, а те шпионы, которые уже были схвачены, работали, по слухам, на короля Франции. Солдаты строго поглядывали на проходящих, и Дригг ускорил шаги.
Офисы располагались в здании станции, наверху, и лифт быстро поднял Дригга на четвертый этаж. Он был уже у двери администраторской, когда она открылась и появился человек, землекоп с виду; кто, кроме дорожника-землекопа, наденет эти сапоги до колен — именно про такие и говорят «не ладно скроены, да крепко сшиты» — с этими зелеными брюками рубчатого плиса? Рубашка из крепкого холста, поверх нее — когда-то цветастый, но немилосердно перемазанный жилет, на бычьей шее — кричащий платок. Землекоп придержал дверь, но заступил Дриггу путь, пристально вглядываясь в него своими светло-голубыми глазами, казавшимися поразительно ясными на темно-коричневом от загара, с задубевшей кожей лице.
— Вы — мистер Дригг, не так ли, сэр? — быстро спросил он, не давая Дриггу возможности возмутиться его поведением. — Мне доводилось видеть вас на торжественном открытии т'станции и на других официальных мероприятиях.
— Если вам угодно.
Мощная мускулистая рука все еще перекрывала вход, и, судя по всему, Дригг мало что мог с нею поделать.
— А, вы еще не знаете меня. Я Боевой Джек, сменный начальник, подчиняюсь непосредственно капитану Вашингтону. Если вы его хотите видеть, то его здесь нет.
— Да, я именно его хочу видеть, и дело не терпит отлагательств.
— Только вечером, после смены. Тогда капитан поднимается из т'забоя. Но никаких посетителей. Если у вас в портфеле письма, я отдам их за вас.
— Невозможно. Я должен передать лично. Дригг достал из жилетного кармана ключ и, провернув его в замочке портфеля, сунул руку внутрь. Там лежал один-единственный льняной конверт, и Дригг тотчас бросил его обратно, дав собеседнику заметить лишь на вершине золотого геральдического шлема, оттиснутого на одной из сторон.
— Маркиз?
— Никто иной. — Голос Дригга не был лишен толики тщеславного удовольствия.
— Что ж, тогда идемте. Но вам придется надеть спецодежду — в т'забое без нее мерзковато.
— Послание должно быть доставлено. Начальника смены дожидался «подкидыш» кургузый электрокар с прицепной вагонеткой, груженной доверху заполненными ящиками. Электрокар тронулся, стоило им забраться на площадку позади машиниста. Миновали город, проскочили холмы и нырнули в черный туннель, освещенный лишь едва-едва тлеющими плафонами, — и Дригг невольно вцепился в поручни, боясь, как бы одним из толчков его не сбросило в темноту. Затем опять оказались на солнце и несколько сбросили ход, потому что впереди показалась пасть второго туннеля. Она была грандиозной; гранитные блоки облицовки и мраморные колонны, выполненные в дорическом стиле, поддерживали мощную перемычку. Четко вырезанные на ней слова заставили горло Дригга сжаться от волнения, несмотря на многие годы сотрудничества с компанией.
«ТРАНСАТЛАНТИЧЕСКИЙ ТУННЕЛЬ», — гласили они.
Трансатлантический туннель! Что за гордый порыв! Магия этих двух слов подействовала бы и на менее чувствительного человека, чем Дригг, и, хотя за внушительной внешней конструкцией скрывалось пока не более мили туннеля, они все равно вызывали трепет. Воображение вело дальше — пронзало землю, ныряло под моря, молниеносно оставляло позади тысячи миль под темными водами океанских бездн, чтобы вновь вырваться к солнцу в Новом Свете.
Огни бежали назад все медленнее и медленнее, пока «подкидыш» наконец не остановился перед бетонной стеной, запечатавшей туннель, словно гигантская пробка.
— Последняя остановка. Теперь — за мной, — произнес Боевой Джек и с легкостью, необыкновенной для человека его комплекции, перемахнул через борт. — Доводилось ли вам бывать в т'туннеле прежде?
— Никогда.
Дригг уже готов был признать свою беспомощность в этом чуждом мире. Взад и вперед сновали какие-то люди, обменивались друг с другом ничего не говорящими постороннему фразами; металл с лязгом бил о металл, и где-то высоко, под сводом туннеля, эхо вторило этому лязгу; ничем не прикрытые, свисающие на проводах лампы освещали дантовскую картину неизвестных Дриггу машин, узкоколеек и вагонеток, какого-то непонятного оборудования. И Дригг повторил:
— Никогда, — Вам не о чем беспокоиться, мистер Дригг. Здесь вы в такой же безопасности, как дома, если будете делать что надо и когда надо. Я проработал на дорогах и в туннелях всю жизнь и, если не считать поломанных ребер, треснувшей черепушки, перелома бедра и одного-двух шрамов, свеж как майская роза… За мной, за мной!
Возможно, убежденный этими сомнительными доводами, Дригг вслед за сменным прошел через стальные двери в бетонной переборке, и они медленно с громом сомкнулись. Мужчины оказались в небольшой комнате — скамейки по центру, шкафчики для вещей вдоль одной из стен. Внезапно раздалось шипение; где-то вдали глухо зашумели насосы, и Дригг почувствовал, как у него заложило уши. Боевой Джек перехватил его испуганный взгляд.
— Это воздух! Сжатый воздух, и только. И всего каких-то паршивых двадцать фунтов. Могу вас заверить как человек, которому доводилось работать при шестидесяти и больше, вы их и не заметите, когда окажетесь внутри. Теперь выходим. — Он вытащил из шкафчика защитный комбинезон и, резко встряхнув, расправил его. — Этот достаточно велик, чтобы вы могли натянуть его поверх костюма. А ваш чемоданчик я подержу.
— Не снимается. — И Дригг на глазах у сменного вытряхнул из рукава спрятанную часть цепочки.
— И ключа нет?
— У меня — нет.
— И не надо.
Сменный выхватил здоровенный складной нож, причем быстрота и точность движений неопровержимо доказывали, что ему не раз приходилось делать это во всякого рода чрезвычайных ситуациях; наружу прыгнуло длинное отблескивающее лезвие. Сменный шагнул вперед. Дригг попятился.
— Неужто вы подумали, что я собираюсь отрезать вам руку, сэр? Я собираюсь лишь чуток попортняжничать.
Одним движением он распорол рукав от запястья до подмышки, другой рывок лезвия вскрыл комбинезон по боку. Затем сложенный нож вернулся на место, а Дригг надел изувеченный балахон; портфель прошел в прореху без всяких затруднений. Тем временем Боевой Джек разрезал еще один комбинезон — судя по всему, он относился к собственности компании с рыцарственной щедростью — и натуго обмотал им распоротый рукав. И только с этим было покончено, как насосы смолкли и открылась другая дверь, в дальнем конце кессона; в нее заглянул оператор и, увидев Дригга в его котелке, коснулся лба ладонью. Сцепка из небольших открытых платформ выползла из стальных ворот переборки, и Боевой Джек, как-то по-хитрому сложив губы, издал свист, от которого у Дригга едва не лопнули уши. Водитель оглянулся на звук со своего приземистого электрокара и вырубил ток.
— Это Кривой Конро, — доверительно сообщил Боевой Джек Дриггу. — В заварухах — страшный человек, кулаки у него чешутся постоянно. Старается сравнять счет; видите ли, ему-то кое-что уже выбили.
Конро пристально посверкивал на них своим единственным покрасневшим глазом, а когда они вскарабкались на кар, тронул сцепку вперед.
— Ну, как оно там? — спросил Боевой Джек.
— Песок. — И Кривой Конро сплюнул ком табачной жвачки во тьму. — Все еще песок. Мокрый! Над кровлей сплошной кисель, и мистер Вашингтон сбросил давление, чтобы ее не выбило, — так теперь на грунте полно воды, и все помпы в работе.
— Это все давление воздуха, понимаете? — принялся объяснять Дриггу Боевой Джек, будто бы посланца это и впрямь интересовало. Тому же было вовсе не до технических подробностей. — У нас над головами т'океан, десять, а то и двадцать саженей океанской воды, которая так и рвется сквозь песок вниз, к т'нам, понимаете? Так мы поднимаем давление, чтобы держать ее там, где следует. Но поскольку диаметр туннеля — тридцать футов, возникает разница в давлении под кровлей и у грунта, вот в чем загвоздка. Если мы держим такое давление, чтобы под т'кровлей все было тип-топ, вода начинает сочиться через т'грунт, где ее давление выше, и нам впору плавать. Но, заметьте, если мы решаемся поднять давление так, чтобы блокировать воду на т'грунте, получается перебор под т'кровлей, и ее вполне может прорвать до самого дна океана, а тут уж вся вода в мире хлынет нам на головы… Да вы не думайте об этом.
Дриггу ничего другого и не оставалось. Он обнаружил, что по какой-то необъяснимой причине руки его начали дрожать, и ему пришлось плотно обмотать цепочку вокруг запястья — иначе она бы звенела. Очень скоро сцепка начала замедлять ход, и впереди, совсем рядом, показался конец туннеля. Громоздкий металлический щит разделял рабочих и нетронутую плоть земли, и он же давал возможность вгрызаться в нее через закрывающиеся дверцами отверстия, пронизывающие сталь. С воем и грохотом работали буры, а механические черпаки под ними заглатывали разрыхленный грунт и перегружали в стоящие наготове вагоны. Хаос здесь был просто адский, но даже Дригг своим неискушенным взглядом вскоре заметил, что работа идет слаженно и продуктивно. Боевой Джек спустился с электрокара, Дригг сошел следом; они подошли к щиту и, миновав пролет металлической лестницы, поднялись к одному из отверстий.
— Побудьте здесь, — велел сменный, — я приведу его.
У Дригга не было ни малейшего желания идти за ним, он и без того изумлялся своей верности компании — верности, заведшей его так далеко. Между ним и растревоженным телом планеты, которое точила ниточка туннеля, оставались считанные футы.
Серый песок и плотная глина. Черпалки перемалывали их и ссыпали в машины, ждущие внизу. Было нечто зловещее, нечто пугающее во всем этом действе, и Дригг заставил себя перевести взгляд на Боевого Джека, который разговаривал с высоким мужчиной в одежде цвета хаки и высоко зашнурованных инженерских ботинках. Только когда мужчина повернулся, показав в профиль свой классический нос, Дригг сообразил — это и был капитан Огастин Вашингтон. Прежде Дригг видел его лишь в офисах и на собраниях правления и не смог сразу признать в этом здоровяке инженере того прекрасно одетого джентльмена. Но все правильно, — не в цилиндре же ему здесь ходить.
Раздалось нечто среднее между воплем и визгом, и все взгляды разом устремились в одном направлении. Один из землекопов указывал на темную поверхность песка перед собой — она морщилась, вдавливаясь в щит. — Прорыв! крикнул кто-то. Дригг ничего не понимал, но видел: случилось что-то ужасное. Все происходило стремительно и нелепо, люди растерянно суетились, а песок морщился, шевелился, а потом лопнул, и с оглушительным свистом в песке разверзлась дыра в добрых два фунта шириной. Ветер налетел на Дригга, болезненно ударил его по барабанным перепонкам, и посланец с ужасом понял, что его затягивает прямо в зияющую пасть. Он вцепился в металл, все его тело свела судорога при виде того, как ветер этот сдувает со щита тяжелые доски и они летят, раскалываются в щепы, пропадают…
Какой-то землекоп, спотыкаясь и сгибаясь под напором засасывающего вихря, приблизился к месту прорыва с кипой соломы в сильных руках. Это был Боевой Джек; он выходил на битву против того, что, возникнув так внезапно, грозило уничтожить всех. Кипу буквально вырвало у него из рук, стоило лишь ее поднять. Она ударилась о края пробоины, сплющилась, на мгновение застряла — и исчезла.
Боевой Джек корчился, пытаясь найти опору и выбраться из опасной зоны; руки его тянулись к стальной переборке. Его пальцы почти касались ее, но так и не достали. С ревом, полным скорее досады, нежели страха, он раскачивался издевательски близко от цели, а затем его поволокло назад, оторвало от земли и головой вперед втянуло в пробоину.
Одно нескончаемое жуткое мгновение он держался там, как пробка в бутылке, и его дергающиеся ноги были еще в туннеле.
Затем он пропал из виду, и воздух опять засвистел и завыл без помех.
Глава 2
Важное решение
Потрясенные быстротой трагедии, все землекопы — не говоря уже об Альберте Дригге — стояли, оцепенев от ужаса. Хотя жизнь, полная грубой работы и испытаний, несчастных случаев и неожиданных увечий, давно стала привычной для этих сильных людей — даже они были напуганы. Лишь один человек сохранял присутствие духа и был в состоянии двигаться, действовать, расшевелить оцепеневших от страха рабочих.
— Ко мне! — крикнул капитан Вашингтон, рванувшись к блоку крепежных бревен, приготовленному как раз на такой случай. Это было нечто вроде напоминающего створку двери щита высотой в рост человека, собранного из толстых досок, болтами посаженных на мощные бревна. Казалось, один человек не в силах и пошевелить такую махину, но Вашингтон, ухватив щит за край, напрягся и продвинул его вперед на добрых два фута.
Это подтолкнуло остальных. Сомкнувшись вокруг Вашингтона, очнувшиеся землекопы ухватили блок, подняли и поволокли вперед. Затем поток воздуха вырвал его у них из рук и отверстие захлопнулось; пробоина наконец была перекрыта. В щелях между досками воздух еще свистел вовсю, но бешеный напор его сник. Вашингтон четко распоряжался; землекопы, спеша, старались окончательно обуздать стихию, в то время как над ними из главного отверстия в туннельном щите показался странный механизм, приводимый в движение равномерно работающими гидравлическими цилиндрами. В нем было что-то от орудийной башни военного корабля, только вместо пушки из него торчали четыре длинные трубы с буровыми головками на концах. Они уткнулись в песок над пробоиной, и оператор запустил двигатель; головки завертелись. Буры стремительно погрузились в мягкий песок, и, как только башня вплотную прижалась к его поверхности, бурение было прекращено и открылись клапаны. Башня мгновенно покрылась коркой льда.
Тем временем дюжий землекоп топором прорубил отверстие посредине деревянного щита напротив пробоины. Последовавший за этим воздушный удар был так силен, что топор вырвало у землекопа из рук и утянуло в дыру. Землекоп с усилием отступил назад, смеясь и держа руки так, чтобы товарищи видели кровоточащие ссадины на ладонях, оставленные топорищем, когда вихрь, одолев мертвую хватку рук, вырвал его топор. Едва он успел посторониться, в проделанное им новое отверстие был введен раструб толстого шланга, и заклокотал насос.
В считанные секунды надсадный свист рвущегося наружу воздуха стал замирать. Лед сковал теперь влажный песок, в котором произошел прорыв; знобкая волна холодного воздуха прошла над головами людей. Когда движение воздуха полностью прекратилось, Вашингтон приказал остановить насосы, и от внезапной тишины у землекопов зазвенело в ушах. Не сразу они обратили внимание на звук телефонного зуммера — это капитан Вашингтон крутил ручку полевого телефона.
— Немедленно дайте мне радиосвязь с кораблем.
Все теперь напряженно следили за Вашингтоном, который, когда связь была установлена, резко бросил одно лишь слово:
— Докладывайте.
Поделиться книгой: