Из книги «Набрать высоту»

— Ой! — испугалась она. — Что мы наделали?! Быстренько снимайте брюки, я замою, а то пятно будет.

— Да, но… — промямлил я.

— Пока наденьте мой халат.

Что оставалось делать? Явишься домой с таким пятном — скандал. Я вышел на кухню, надел мягкий, ароматный халат.

Пока Галя возилась с брюками, мы с Алисой смотрели телевизор и хрустели гренками. В жизни не ел ничего более вкусного!

А экран телевизора явно больше нашего. И видимость лучше.

Галя вернулась, сказала, что брюки сохнут над плитой, и села к нам на диван.

«Курите?» — спросила она.

— Да, — ответил я и вспомнил, что дома жена не позволяла курить в комнате.

— Давайте закурим, — обрадовалась Галя.

Мы закурили. При вспышках сигарет, я любовался ее лицом.

В десять часов у Алисы стали слипаться глаза.

— Все, — сказала она, — будем спать.

— Да, но… — начал я.

— Нет. Уже поздно. Сейчас все спать, а утром в зоопарк поедем! — закричала Алиса.

Ну что мне оставалось делать?.. Утром действительно поехали в зоопарк.

Еще неделю я чувствовал себя неловко, понимал, что надо бы зайти домой или хотя бы позвонить. Но так и не собрался. Было много работы по дому. А я не люблю делать тяп-ляп.

Через два года Алиса пошла в первый класс. Успехи ее в рисовании были поразительные.

С Галей все это время жили прекрасно. Но последнее время стали жить хорошо. А вчера я понял: все-таки мы с ней разные люди. Посудите сами: дома постоянный беспорядок, никогда не найдешь то, что нужно. А что за манера курить в комнате при ребенке? И скажите, сколько лет подряд можно есть одни гренки? Но, как порядочный человек, я терпел, потому что не мог бросить женщину с ребенком.

Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы сегодня, поднимаясь по лестнице к знакомому, я не наткнулся на маленького мальчика. Он протянул ключ и сказал:

«Дядя, открой дверь!» Разве я мог отказать ребенку?

Замок никак не хотел открываться, и я понял: эта история надолго.

Между Ничем в жизни человек так не обеспечен, как тоской. Оттого тоскуем, что ко всему привыкаем.

То, чего когда-то не хватало, как воздуха, теперь не замечаем, как воздух, которым дышим.

Недавно радовала крыша над головой, уже раздражают низкие потолки под этой крышей.

Любимый человек — жена, ближе которой никогда никого не было и нет, вот что досадно, плюс ее замечательный борщ со сметаной, ложка в котором стоит по стойке «смирно». Но сам борщ стоит уже вот здесь!

То же с любимой работой, от которой ежедневно получаешь удовлетворение с восьми до семнадцати как проклятый. Оживление вызывает только обвал потолка, но, к сожалению, это не каждый день.

И один умный посоветовал: надо все менять. Чтобы забыть, как кошмарный сон, очнуться в другом месте, потом вернуться, а там все как в первый раз, даже лучше.

Значит, так, когда жена и борщ становятся поперек горла, зажмуриваешься, посылаешь к черту и с головой ныряешь в работу, забывая все на свете. День и ночь работаешь, работаешь, причем с удовольствием. И так вплоть до полного отвращения. До аллергии на товарищей по работе.

Тогда зажмуриваешься, посылаешь к черту и ныряешь в другой город, в командировку. А там все новое: дома, женщины, консервы, тараканы в гостинице — кошмар какой-то! Вплоть до того, что жена сниться начинает. Значит, пора в семью. Зажмуриваешься и с головой ныряешь в дом родной, в борщ, к жене, к детям. Млеешь там день, два, три, пока сил хватит, пока не бросишься из дому вон, на улицу, к незнакомым людям.

Вот так, окуная себя то в одно, то в другое попеременно, носишься между своими привязанностями, к которым привязан на всю жизнь. Улетаешь, чтобы вернуться, как бумеранг. Через отвращение идешь к радости. И все как в первый раз. Даже хуже. Потому что со временем темп возрастает. И не успев толком плюнуть на работу, рвешь в командировку, от которой тошнит уже при посадке, поэтому первым же рейсом — назад, в дом, из которого хочется бежать, едва переступил порог.

Поэтому человек так любит переезды — в пути находишься между тем, что было, и тем, что будет.

Вот почему так хорошо в поездах, самолетах, такси и на верхней палубе теплохода. Потому что между.

Адреса

Опять задерживают рейс на Батуми. Нелетная погода. В кои-то веки собрался лететь — чем нелетная? Нико ждет. Он сказал: «Приезжай, гостем будешь!» Я так давно не был гостем. Нико говорил: «Будешь пить молодое вино, есть хин… хин…» Не помню, но вкусно… наверное. Вот, адрес есть. Батуми, Тургенева, дом четыре… А квартира? Да! Нико сказал, квартира — это и есть дом.

Дом-квартира… Он сказал: «А полетим сегодня? С сестрой познакомлю». Чудной!

Что я, птица, чтобы взлетать, не думая? А голова на что?

А может, так и надо? Почему не сорвался, не бросил все? А что бросать?

Что нас держит тут, кроме земного притяжения?

Почему хорошо там, где нас нет? Может, и хорошо оттого, что нас нет? Прилетим, испортим, а пока там хорошо. Одни летят сюда, другие отсюда… Что же он говорил вкусное с мясом?.. Хинпури?.. Нет…

Загорелось! Регистрация на Владивосток. Почему не Батуми? Владивосток, Владивосток… У меня же там есть… Валентин! Вот адрес. Еще и лучше. Еще и дальше. На берегу океана. С ума сойти! Окна у Валентина выходят на океан. А куда выходит мое окно? Никуда не выходит. Хоть окно должно выходить куда-то.

Лечу! Владивосток принимает! Океан! Плыви, куда хочешь, тони, где вздумается.

Полная свобода. Да-да-да! Послать все подальше, начать с белого листа, с понедельника на берегу океана! Какой я, к черту, инженер, я в душе морской волк. Неужели там не требуются морские волки на постоянную и временную работу?

Господи, лету-то всего девять часов. Девять… А сейчас?.. Сколько? Значит, завтра к матери не зайду опять… Просила мусор вынести в декабре. Кроме меня, никто не может. Все на мне, все. Сашка позвонит насчет лекарства… У меня же никого нет в аптеке, зачем обещал? Завтра суббота. Это значит — к сестре.

Посидеть с ее ребенком. Хоть в субботу имеет она право отдохнуть? Имеет. А я?..

Неужели человек не имеет права нырнуть в океан и обратно?

О, загорелось! Посадка на рейс Москва — Париж? Вот это рейс! Париж, Па… Да у меня адрес есть. Вот. Визитная карточка. Мсье Жорж. Стояли на улице, так он, здесь я, честное слово! Он еще спрашивал, как пройти к универмагу. Что ему в нашем универмаге понадобилось, ума не приложу. Мсье Жорж Латен. Адрес не прочесть, не по-нашему, но парижане объяснят, они обязательно объяснят, как пройти, и я пойму. В лепешку расшибусь, но пойму. Париж… Еще значок ему подарил. На память о себе. Сувенир. Презент НТО — Научно-техническое общество.

Уес? Ол райт! Заходить, когда буду в Париже? Чтоб я был в Париже и не зашел? Не так воспитаны, Жорж! Когда прилечу? Да вот только ремонт закончу. И дела тут.

Бизнес! Бутылки накопились, надо сдать. Ну, мани-мани, франки. Но когда вернусь, первым делом к вам, а потом уже к остальным французам. Оревуар, Жорж!

Оревуар… Громко сказал. Две женщины покраснели — что-то им в буквах почудилось.

А что? Рвануть в Париж? Ведь адрес есть. На улице не останусь. Окна заклею, когда вернусь из Парижа. Жена тут не замерзнет. У нее кофта теплая, еще не старая, только на локтях протерлась. Я ей из Парижа кожаные заплатки привезу.

Ругатъся не будет. Заплачет. Каждый раз плачет, когда из Парижа к утру возвращаюсь… Нет, сегодня в Париж никак, вот окна заклею… В другой раз.

Адреса-то есть! Вот они, вот. Батуми, Владивосток, Париж, Киев, Наратай какой-то. По всему миру, по всей земле горят посадочные огни. Везде дадут переночевать, воды испить. Адреса есть, значит, могу, пусть не сегодня, завтра, послезавтра, но могу! Главное — не чувство полета, а чувство возможности чувства полета. Вот от чего захватывает дух.

Ого! Семь часов. Пора лететь домой. Что-то важное там. Раз никуда не лечу, значит, там очень важное… Если опять никуда не лечу…

Лекарство

Господи! Что за жизнь пошла! В кармане шороху рублей на пятьдесят, не больше!

Полгода назад был Рокфеллером, а сегодня у нищего в кепке накидано больше, но с ним рядом не сядешь. Все места заняты!

Жена ушла к другому и даже записки, гадина, не оставила — к кому именно! Где, спрашивается, ее искать? Только она знает, где носки чистые!

Лег на диван — за стеной сосед жену из последних сил лупит. И слова через стенку отчетливо, бегущей по мозгу строкой. Думал, мат заглушу, включил телевизор. По всем трем программам: рвануло, завалило, обрушилось, отравилось… Ну со всех сторон обложили… Сунулся в ванну забыться в воде.

Намылился, вода в душе высморкалась и ушла. В Гольфстрим, подлая, подалась, где теплее! Вытерся зажмурившись, чтоб мыло в глаза не попало — оказалось, не полотенцем, а половой тряпкой! Кто ее тут повесил? Кто?!

И тут вдобавок ко всему заболел зуб. Но как! Полез на потолок, на стены. И слышу с той стороны по стене кто-то лезет, и не один! Все! Хватит! Из любого положения есть выход! Где веревка? Та-ак. И веревки в этом доме не найти!

Остается одно. Из окна. Слава богу, этаж седьмой — не промахнешься! Перед тем как стать на подоконник, кинул в рот таблеточку анальгина. Пока дергал перекошенное за зиму окно, вдруг успокоился анальгином зуб. Ушла боль из щеки, из головы, из сердца. А ну слезай с подоконника! Если разобраться — все замечательно!

Денег мало? А когда и у кого их было много?

Жена ушла к другому. Ради бога! Пусть он тоже помучается! Целую неделю свободен, раньше она не возвращается.

Сосед жену лупит за стенкой! А если без стенки? И они тебя в четыре руки! По телевизору ужасы разные, но вокруг, пока до тебя не дошло! По первой программе недолет, по второй — перелет, третья — мимо! Все еще жив! Был бы порядок в доме, нашел бы веревку — повесился, чем бы тогда телевизор смотрел? Чем вздрагивал от того, что на белом свете творится!

Это слава богу, что зуб заболел, а потом отпустило. Жизнь прекрасна.

Запомните: лучшее средство от хандры — зубная боль!

Женись, Не женись…

Одни говорят: не будь дураком — женись! Другие говорят: не будь дураком — не женись! Так как тут не быть дураком! Кем быть?!

Говорят: если жениться, то на женщинах. Тут выбора нет. Но на каких?

Старше или младше? Если она старше тебя, то, как говорят пострадавшие, жить с ней проще. Проще, но не долго. Потому что скоро она тебе в матери начинает годиться. А потом в отцы.

Если наоборот — она младше, а ты старше, то, по словам потерпевших, с ней лучше, но дольше. Потому что она хороша, как майская роза, и с утра до вечера цветет, а ты, как старший товарищ, все делаешь сам. Готовишь, стираешь, ешь и ждешь, когда этот бутончик распустится!

Ну, так как же?! Ладно, с этим разобрались.

А что лучше: умные жены или, наоборот, красивые? Конечно, каждому мужчине приятно держать в доме красивую женщину. Но кто себе это может позволить?

Остальные ходят в гости посмотреть. Начинается необоснованная ревность, неоправданные побои, непредумышленные убийства, словом, нервотрепка!

А умные? Иметь жену умнее себя — это на любителя. Зато с глупой сам чувствуешь себя академиком! Но это не жизнь, а сплошной симпозиум!

Ладно. С этим разобрались.

Хорошо, когда она хозяйственная или, наоборот, бесхозная? С хозяйственной всегда накормлен, заштопан, выглажен, побрит. Дома полный порядок. Придраться не к чему. Значит, целыми днями ходишь, ищешь, к чему бы придраться?! Если она бесхозная, все вверх дном, и два часа ищешь брюки, потом плюешь и уходишь в пиджаке. Так жить, конечно, интересней, но сколько так вытерпишь?

И если жениться, то как часто?

Но иногда хочется простой человеческой ласки, а дома жена! Как быть?

И, наконец, сколько надо иметь детей? У кого их нет, советуют: пять-шесть, у кого единственный, говорят: один — многовато! И почему, когда ждешь мальчика, рождается девочка, ждешь девочку — рождается мальчик. А когда вообще никого не ждешь — откуда ни возьмись — двойня!

И еще. Если уж ты женился, и живешь, не рыпаешься, то дарить ей цветы каждый день, чтобы к запаху их привыкла, или каждый год, чтоб от мимозы шарахалась и плакала?

Если помогать ей по хозяйству, то брать на себя только мужскую часть ее работы или не мешать ей? Пусть гармонично развивается.

Уступать ей во всем или только в том, что самому хочется? Сохранять ли ей верность? Если сохранять, то сколько раз? Как часто говорить ей, что она самая хорошая, самая красивая, самая единственная? Раз в неделю? Или по четвергам?

Или сказать один раз, но так, чтобы на всю жизнь запомнила!

Вот так-то. И с этим разобрались! Так что выход один. Даже два! Или женись, или, в крайнем случае, не женись!

А там разберемся. Ведь вся наша жизнь состоит из мелочей, на которые не стоит обращать внимания.

Алиби

Уму непостижимо, как она догадалась, что в ее отсутствие у меня кто-то был.

Ведь никаких следов, никаких. Наоборот. Бросился ей навстречу как мальчик. Не в рваной пижаме, — в костюме, при галстуке. Не дай бог огорчить ее чужими духами — одеколона глотнул. Упал на колени не пьяный, а трезвый, с цветами, которые оставила та.

Потом обнял крепко, поцеловал так — у самого дух захватило! За стол усадил, ужин подал, а пока она ела, затеял стирку, продолжил уборку, с мебели пыль стер чуть ли не с лаком лет на восемь вперед! Непрерывно выносил мусор, целуя ее по дороге, и кричал на весь дом, что лучше ее никого в мире нет. И вдруг ни с того ни с сего она бац! меня по физиономии! Значит, что-то почувствовала. Но как?!

Джоконда

Рабочий день кончился. Александр Сергеевич Кукин отстоял в очереди за пивом, выпил большую кружку, подумал, добавил маленькую и решил пойти домой пешком, подышать свежим воздухом в конце концов.

За углом шевелился хвост длиннющей очереди. «Что выкинули?» — поинтересовался Александр Сергеевич. «Джоконду!» — гордо ответила девушка с большой хозяйственной сумкой. «Надо бы взять», — машинально подумал Кукин, но, прислушавшись к разговорам, понял, о чем идет речь, и усмехнулся: «Да.

Деградируешь, Кукин. Забыл, кто такая Джоконда. А когда-то марки по живописи собирал!» Александр Сергеевич разглядывал лица стоящих в очереди: «Вот люди, следят, мерзавцы, за искусством. Интересуются! Театры, музеи, рестораны. А я? Придешь с работы — диван, телевизор, сигаретка, — все развлечения.

Вырвешься иногда с людьми посидеть — так дома она глазами тебя изведет! А так охота пожить культурной жизнью!» — мрачно подумал Кукин. И занял очередь.

Продвигались мучительно медленно. Из разговоров выяснилось, что Джоконда — любовница Джулиано Медичи, герцогиня Констанца д'Авалос. Не просто Авалос, а «д»! Некоторые утверждали, что она, наоборот, была законной женой богатого флорентинца Франческо Джоконды. И взяла фамилию мужа, Джоконды.

— А вы как думаете, гражданин? — спросил у Кукина мужчина сквозь добротную бороду.

«Побрился бы, искусствовед!» — подумал Александр Сергеевич и сказал:

— Видите ли, мне плевать, чья она была любовница или жена. Для меня она произведение искусства!