РЕКВИЕМ

— До чего предусмотрительный у тебя отец, — говорит Боян хозяйке, укладываясь с Лили на диване у двери. — Столько мягкой мебели для нас приготовил...

— Отец? — презрительно замечает Марго. — Все это от деда...

  О том, что обстановка этой гостиной датируется не нынешним временем, и говорить не приходится. Мебель, французские шторы, лампа с шелковым абажуром, тирольский пейзаж на стене, гипсовое изваяние какой-то античной богини с отменным бюстом, лишенное носа, — все это говорит о былой роскоши времен буржуазного просперити.

  Правда, не эти мелочи привлекают сейчас мое внимание. Участники небольшого светского сборища, забившись каждый в свой угол, достают шприцы и засучивают рукава. Где-то вне поля зрения Роза, вероятно, включила магнитофон, потому что комнату заполнила назойливая своим монотонным ритмом мелодия. Но пуще всего меня в данную минуту интересует то, что Боян, подготовив шприц для Лили, наполняет второй, для себя, и лихо втыкает его в собственную руку.

  Какой лжец!

  В гостиной, той, что напротив, наступает молчание, и лишь низкие монотонные звуки, немного напоминающие далекую барабанную дробь, продолжают звучать. Гости притихли, и каждый как бы всматривается, полулежа, в свою навязчивую идею. Один Апостол, который, как видно, труднее всего поддается действию морфия, что-то невнятно болтает сам с собой:

— Это следует сформулировать... и передать... пускай слышит, кто не глухой... нельзя воскреснуть, если ты не умер... сперва ты должен уйти из жизни... бракосочетание, звон будильника, детские коляски, мелочь на трамвайные билеты... давай ключ от квартиры... кто угощает... глупости... долой все это... чтобы воскреснуть... воскрес и полетел в голубую даль...

  Он спотыкается на каждом слове, словно у него язык выбился из сил. Наконец Апостол окончательно замирает, опустив голову на спинку дивана.

  Но именно в этот момент в коридоре звенит звонок.

  Скорее от досады, нежели от испуга, долговязый сердито рычит:

— Кого там принесло? Драганова? Гоните его в шею!

— Наверно, Чарли, — сонно произносит Марго и, кое-как стряхнув с себя оцепенение, встает.

— Его тоже гони! — машет рукой Апостол. — А может, он снадобья принес...

  Неизвестно, принес Чарли снадобья, нет ли, однако он уже тут, стоит посреди комнаты, а окружающие — ноль внимания. Один долговязый снова поднимает голову и тихо гундосит:

— Я... Апостол!.. Апостол наркоманов!..

  Он, как видно, предупреждает пришельца, чтобы тот не вздумал посягнуть на его права.

  После этого долговязый снова погружается в мир каких-то своих образов, невидимых даже при нынешней совершенной технике.

— Мой милый птенчик... — обращается Чарли с церемонным жестом к Марго.

— Оставь меня сейчас... — бормочет она, снова направляясь к дивану.

  Пришелец растерянно оглядывается в поисках возможных собеседников, однако все здесь в одинаковой мере не склонны сейчас иметь с ним дело. Он машинально пробегает раз-другой по струнам гитары, с которой, похоже, не расстается, 'даже когда спит, и, обескураженный, подсаживается к Бояну. Погрузившийся в нирвану, Боян тоже не обращает на него внимания, пока Чарли не схватил его за плечо.

— Ты сколько себе впрыснул?

— Сколько я мог впрыснуть? Одну ампулу.

— И от такой малости осовел, как сомнамбула!.. Я от одной ампулы не способен даже прийти в себя.

  Чарли безошибочно говорит по-болгарски, лишь немного растягивает отдельные гласные.

— Это уж кого как, — отмахивается Боян. Затем бросает косой взгляд на соседа. — Дай несколько ампул!

  Однако Чарли дает лишь несколько коротких аккор-.дов на гитаре.

— Ну дай же, дай!.. Прежде чем эти хищники обшарят твои карманы.

— Несколько ампул? — Чарли поворачивается в его сторону. — Что такое несколько ампул, когда впереди целая жизнь?

— Про то, что нас ждет впереди, еще успеем подумать.

— Вот как? А завтра? А послезавтра? — И, обращаясь к Лили, уныло сидящей чуть поодаль, нежно просит: — Милая деточка, останови этот магнитофон, останови, родненькая, я сам тебе поиграю...

  Лили встает как автомат и медленно уходит куда-то за пределы видимости. Чарли тоже встает, ставит ногу на кушетку, слегка наклоняется к Бояну и в момент, когда замолкает магнитофон, начинает бренчать на гитаре. Разница между только что звучавшей барабанной дробью и сменившей ее мелодией для нашего слуха почти неуловима. Зато реплика, сопровождающая музыку, слышна вполне отчетливо:

— Ты можешь заполучить десятки, сотни, тысячи ампул, мой милый Боян...

— Каким образом? — спрашивает Боян без особого энтузиазма. — Если уеду с тобой туда?

  Чарли отрицательно качает головой.

— Тут, тут, мой милый Боян... Тысячу ампул и девочку, да какую — богиню...

— Богини мне ни к чему, -- морщится парень. -Меня и эти вот устраивают. Ты давай ампулы.

— Заработаешь, получишь ампулы.

— Как именно?

  Чарли еще больше наклоняется к Бояну, но тут на кушетку возвращается Лили.

— Всему свое время! — бормочет косматый.

  «Вот оно! — соображаю я, больше не обращая внимания на карканье косматого. — Как и следовало ожидать. Клюнул-таки».

ГЛАВА 4

—  Куда тебя отвезти? — спрашиваю, когда мы подходим к машине, оставленной в темном переулке.

—  Поехали ко мне, — предлагает Борислав. — Елена сжарит нам яичницу с ветчиной.

— Сейчас, в полночь?

— Не беспокойся... Она обычно допоздна читает.

  Я не возражаю, мне абсолютно все равно, куда ехать. Мы трогаемся с места, а по дороге мой друг поясняет:

— В июне у нее последняя сессия, так что она читает без конца.

  Мы входим в квартиру моего друга. Оказывается, Елена и в самом деле еще читает, лежа на диване в гостиной.

— Ну и застали же вы меня, — говорит хозяйка, явно смущенная тем, что она босиком, в пижамной блузке и поношенных брюках.

— Не стесняйся, — успокаивает ее Борислав. — Это Эмиль.

— Догадываюсь, — кивает Елена, вскакивая на ноги.

— Только не знаю, догадываешься ли ты. о том, что Эмиль голоден как волк.

— Что ж, попытаюсь вам помочь. Правда, вы не рассчитывайте Бог знает на что, — добавляет дама, влезая в комнатные туфли, после чего исчезает на кухне.

  Мы выкуриваем по сигарете, затем до нас доносится голос хозяйки, сопровождаемый ароматом жареной яичницы:

— Ну идите, а то остынет.

  Мы садимся за небольшой стол.

— Ты можешь ложиться. Мы тут сами справимся, — обращается Борислав к хозяйке. А когда она уходит, продолжает: — Только справимся ли?

—  Если ты имеешь в виду яичницу с ветчиной...

— Ты знаешь, что я имею в виду.

  Мы сосредоточиваемся на еде, каждый занят своими мыслями. Наконец хозяин приносит с плиты ковшик горячего кофе и берет сигарету с каким-то отсутствующим видом, как будто сам не сознает, что делает.

— Ты должен выручить парня из беды, Эмиль.

— Согласен. Остается только выяснить, как именно.

— Ты прекрасно знаешь как.

— Ты переоцениваешь мои возможности. С каких пор ломаю над этим голову и ни к чему не прихожу.

— Так это же проще простого! — восклицает Борислав. — Сходи к нему, отзови его в сторонку и вправь ему мозги.

- Не валяй дурака, все это не так просто. Ты отлично понимаешь, что так в подобных случаях не поступают.

— Велика важность. Нет правил без исключения. Ради сына Любо Ангелова можно и отступиться от правила.

— Ты меня удивляешь... — Отпив кофе и вобрав в себя две порции дыма, продолжаю: -- Что бы мы ни доказывали, генерал не даст согласия.

— Зависит от того, как представить дело.

— Как ни представляй, он на это не пойдет. И ты это знаешь не хуже меня. Мы у самых истоков операции, которой, возможно, будет нанесен серьезный удар противнику. А ты хочешь заранее поставить крест на этой операции, для тебя важнее всего отправиться к возможному предателю и предупредить его, дескать, таким ребятам, как ты, негоже становиться на путь предательства.

— Но ведь это же сын Любо!

— Строго говоря, это всего лишь потенциальный предатель. Пешка в руках противника, и только. И наша задача состоит в том, чтобы дождаться, когда противник начнет переставлять фигуры, и посмотреть, как он намерен распорядиться этой пешкой.

— Будет тебе. Не лучше ли подготовить человека, поставить перед ним задачу?

— Во всяком случае, не сейчас. И не обязательно. Подобного рода задачи возлагаются, как тебе известно, исключительно на людей, пользующихся безграничным Доверием. А к этому нашему молодцу я в данный момент не испытываю никакого доверия. Он обещал порвать с этой шайкой и обманул меня. Обещал покончить с морфием и тоже обманул меня. Вчера участвовал в ограблении аптеки, а завтра собирается...

— Нельзя же судить о человеке лишь с профессиональных позиций, — возражает Борислав и от раздражения закуривает еще раз.

— Можно... И должно... Особенно если он попал в поле зрения разведки. А с Бояном именно это случилось. До сих пор они его изучали. Изучали пристально, со всех сторон, чтобы зря не рисковать. Теперь перешли непосредственно к вербовке. Начались испытания. И теперь зависит только от Бояна, выдержит он экзамен или провалится.

  Мы возвращаемся в гостиную, но и там разговор продолжается в том же духе, потому что мой друг, человек удивительно спокойный, если уж что-то задумает, то, хоть ты тресни, будет спокойно и твердо стоять на своем. Поначалу я сокрушаю один за другим его аргументы, потом из участника беседы постепенно превращаюсь в слушателя, а в дальнейшем, вероятно, и слушателем перестаю быть, потому что вдруг устанавливаю, что лежу на кушетке, укрытый одеялом, и сквозь тюлевую занавеску мне видно, как ранним утром светлеет небо.

  Следующие два дня образуют длинную паузу. Длинную, потому что все это время уходит на ожидание. Компания находится под непрестанным наблюдением, однако говорить особенно не о чем, если не считать того, что на другой день вечером снова собрался интимный кружок на квартире у Марго.

— Еще четверть часа назад они валялись как трупы, — докладывает утром рано лейтенант. — Чарли и Боян только что уехали на мотоцикле.

— Постоянно поддерживать связь со службой слежения, — даю дополнительное указание. — О малейшей перемене обстановки сообщать мне.

  Однако все это утро проходит без особых перемен. Боян забегает на минуту домой, потом отправляется вдвоем с Чарли в «Ялту», затем «Ялту» меняют на «Варшаву».

И лишь к обеду поступает заслуживающая внимания новость, правда совсем из другого направления: Томас со своей секретаршей едут по шоссе в сторону Панчерева.

— Небось подались в «Лебедь» обедать, — говорю Бориславу. — Нам, увы, не удастся последовать их примеру. Мне кажется, было бы не худо перекочевать в пункт слежения.

  В пункте слежения мы киснем более двух часов, чтобы получить три мизерные новости: Боян и Чарли из «Варшавы» перебрались в пивнушку, что у Дервенишского шоссе; Томас с секретаршей, как и предполагалось, обедают в «Лебеде»; Томас с секретаршей покидают «Лебедь», удаляются от Панчерева и, немного отъехав от шоссе, располагаются на отдых.

— Расстояние между Дервенишским шоссе и Панче-ревом не так уж велико, — бормочет Борислав как бы самому себе.

— Во всяком случае, прогулка на свежем воздухе нам не повредит, — добавляю я.

  Затем отдаю необходимые распоряжения, и мы вместе с лейтенантом садимся в специально оборудованную машину и, вконец отравленные никотином, с голодными болями в желудках, отправляемся за город, словно на казнь.

  Дорога, ведущая к Семинарии, уже позади, и шофер жмет на газ, чтобы скорее преодолеть крутой подъем, но тут по радио нам сообщают, что Томас со своей спутницей снова на пути к Софии. И еще: Боян и Чарли покинули пивную и едут к Дервенице.

— Значит, движутся в различных направлениях, — устанавливает лейтенант.

— И я на их месте делал бы то же самое, — отвечает Борислав. — Иначе как установишь, что за тобой не тащится хвост.

  Совершенно верно. Но пускай себе движутся в различных направлениях, а нам, чтобы не переводить зря бензин, лучше выждать, пока определится их истинное намерение. Поэтому мы съезжаем на обочину.

  В этот момент доносится голос лейтенанта:

— Машина Томаса свернула с шоссе и остановилась на проселочной дороге. — И еще: — Мотоцикл повернул обратно и едет к тому же месту.

— Если желаешь чего-то слишком сильно, всегда получается наоборот, — на ходу бросаю Бориславу.

  И мы ныряем в машину.

Преодолев несколько сот метров пешком, мы добираемся до укрытой в кустарнике «Волги», снабженной необходимой аппаратурой. Расстояние до места действия слишком большое, чтобы они могли нас увидеть. Зато мы прекрасно их видим с помощью соответствующего устройства.

— Хотите послушать? — спрашивает техник.

— Мы затем и пришли, — говорю в ответ. Действующие лица разделены на две группы: Томас и Чарли возятся под капотом машины, делая вид, что пытаются обнаружить неисправность. Метрах в десяти от них, в тени деревьев, беседуют полулежа Боян с секретаршей. Томас и Чарли время от времени обмениваются словами на родном языке, однако для меня куда важнее разговор, который дама с кавалером ведут на болгарском.

— Не лучше ли начать с сокровища? — произносит Боян.