— Да. Она меня поразила. Лихорадка Эрикса. И мне уже недолго остается.
— А ваш бог разве не сообщил вам, как исцеляться?
Эренцвейг покачал головой.
— Это не его путь.
— Так какой толк принадлежать к его церкви?
— Некоторые из нас считают, что знания дороже всего.
— Только не я, — сообщил я ему.
Тут Эренцвейг закашлялся. Жалко было смотреть. А потом снова заговорил:
— Я пришел сообщить вам перевод надписи на ткани, найденной с Эриксом.
— Весь внимание.
— Это предостережение. Написанное одним из последних живых существ, соприкоснувшихся с Эриксом.
— Давайте ближе к делу.
— В ней говорится: «Эрикс ненавидит человеческую жизнь. Он ненавидит всякую жизнь, чуждую ему. И не терпит другой жизни, кроме своей. Когда вы найдете Эрикса, это станет началом конца вашей расы». Я перевожу весьма вольно, вы понимаете.
— А чего тут понимать? — сказал я. — Похоже на одно из египетских проклятий.
— Да, несомненно. Но в данном случае — это чистая правда.
— Чудненько, — сказал я саркастически, так как Эренцвейг зачитал смертный приговор не только себе, но и мне. Но, черт, я же никогда не рассчитывал, что буду жить вечно. — Так что теперь? Маска Красной Смерти. Только во всемирном масштабе?
— Примерно так, — сказал Эренцвейг.
— И давно вы это знали?
— Довольно давно. Все исповедующие веру в Эрикса знали. Нам сказал сам Эрикс.
— И каким образом? Передача мыслей на расстоянии?
— Сны. Пророческие сны. И мы приняли то, что он сказал нам, и нашли, что это хорошо. Видите ли, только справедливо, что Эрикс не терпит иной жизни, кроме своей.
— Ну, это понятно, — согласился я. — Мне и самому нравится, когда есть, где развернуться.
Эренцвейг наклонил голову и ничего не сказал. Наконец я спросил его:
— Ну, и что дальше?
— Я умру, — сказал Эренцвейг. — Все умрут.
— Это очевидно, дурак. Я о себе.
— А! — сказал Эренцвейг. — У Эрикса есть планы относительно вас. Вы — Последний Адам.
— Какие планы?
— Увидите. Идемте со мной.
— И по чьему приказу?
— Эрикс хочет на вас посмотреть.
Ну, мне это не понравилось. И очень. Я решил, что пора порвать с их организацией, убраться с Земли куда подальше, поискать что-нибудь еще. Но Эренцвейг был против. У меня под дверью ждали его дружки. И увели меня — я протестовал, можешь быть уверена! — туда, где я живу теперь.
Поклонники Эрикса еще несколько недель хлопотали вокруг меня, налаживали быт в моей маленькой квартирке, устанавливали камеры, обеспечивали доставку еды. И с каждым днем их становилось все меньше, пока я не остался здесь совсем один. Взаперти.
Но даже выберись я отсюда, куда бы я пошел? У меня ощущение, что все уже поумирали. В последний раз я видел человеческое лицо недели… месяцы тому назад. Откровенно говоря, по людям я совершенно не тоскую. Сплошь дрянь, и черт с ними. Я рад, что они передохли, и не пожалею, когда сам сдохну.
Эрикса я ни разу не видел, но подозреваю, что он принял какую-нибудь другую форму и выглядит не так, как когда я его нашел. Думаю, он меня изучает. Возможно, он изучает последний экземпляр каждой расы, которую уничтожает. Просто из любопытства, думается. Как делал бы на его месте я сам. Может, мы с Эриксом не такие уж и разные. Если не считать окружающей обстановки. У него есть Земля. Да и вся галактика, наверное. А у меня есть одна комната, и ванная, и застекленная веранда. И ты, Джули.