Тень мечты

— На сколько я могу судить, это была часть его личности, которую принято называть рассудком. Именно с этой частью тейлмены или, как вы выражаетесь, «моль», отождествляют человеческую индивидуальность. Эта часть каким-то образом сохранилась после смерти тела.

— В каком смысле "сохранилась"?

— Любой уважающий себя тейлмен имеет свой дубль, — пояснил Дин, — это программа, которая действует в соответствующем тейле комп-сети вместо него когда он спит или по другим причинам вынужден оторваться от терминала. Дубль формируется тейлменом индивидуально, поскольку его цель — имитировать рассуждения и действия хозяина. Когда хозяин умер, дубль продолжает существовать. Достаточно качественный в смысле подобия хозяину дубль просто замещает умершего в его тейле.

— Теперь понятно, — резюмировал Бликс, — этот дубль — что-то вроде автосекретаря Белецкого. А сам Белецки — стопроцентный покойник.

Дин не стал спорить. Просто пожал плечами и закурил сигару.

Ничего инспектор не понял, но разубеждать его было не интересно и не за чем.

— А что они говорили по поводу души, которая умерла? — спросил Тилле.

— Это опять-таки касается воззрений тейлменов. Они полагают, что личность состоит из интеллекта, который обеспечивает личную индивидуальность и души, которая рассматривается как приложение, обеспечивающее эмоциональное восприятие — способность испытывать удовольствие и неудовольствие в разнообразных градациях.

— Смотри ты, — удивился Бликс, — у них, оказывается, душа — это вроде члена. Я же говорил: моль и есть моль.

— А у нас вроде чего? — поинтересовался Дин.

— Минутку, мистер Снорри, — перебил советник, — значит вся проблема в том, чтобы приделать к этому самому дублю, то есть к интеллектуальной программе, еще один функциональный блок — душу, как орган удовольствия?

— В общих чертах так, — подтвердил Дин.

— Но если такая душа — это просто некий функциональный блок, зачем им нужен Марко? — продолжал рассуждать советник, — переписали бы ее у кого-нибудь, как модный клип — и все.

— Все не так просто, — заметил Дин, — вот например, иммунная система человека тоже не более, чем функциональный блок. Тем не менее, протезы рук, ног, сердца, почки — есть, а иммунной системы — нет.

Можно только пересадить ее элемент от донора, и то он не всегда приживется. Это — только одна причина, а есть еще и вторая. До сих пор никому не нужно было формализовывать и программировать удовольствие.

Математику, лингвистику, даже семиотику и философию — сколько угодно, но не удовольствие. Кого мог заинтересовать автосекретарь или автопереводчик, который испытывает удовольствие? Да никого!

— Как мы видим, моль это интересует, — возразил советник.

— Так моль, как серьезное социальное явление, существует всего четверть столетия.

— Пусть так, но удовольствие — это гораздо проще, чем интеллект.

— Вы уверены? — спросил Дин, — полагаю, что вы можете описать процесс собственного мышления, а попробуйте хотя бы в общих чертах описать процесс получения удовольствия.

— Ну, я делаю что-то, что мне приятно — и получаю удовольствие.

— Уровень павловской собаки, — прокомментировал Дин, — мясо появляется потому, что зажигается лампочка, а лампочка зажигается потому, что нажимают выключатель. Вопрос-то заключается в том, что есть процесс удовольствия, а не каким способом его можно получить.

Тилле ненадолго задумался, после чего сообщил:

— Пожалуй, я затрудняюсь так сразу ответить.

— И не только вы. Возьмите любой роман. Рассуждения героев описаны до последней запятой, когда же дело доходит до ощущений — будь то удовольствие, гнев или боль — сплошные метафоры, побочные эффекты типа вскриков или потемнения в глазах. А в итоге — испытал герой боль или удовольствие, сильное, слабое, тупое, острое, еще какое-нибудь.

Простая констатация факта — не более.

— А вы бы как ответили? — спросил Тилле.

— По-моему, мы и так уже слишком увлеклись теорией, — заметил Дин.

— Это уж точно, — поддержал его Бликс, — рассуждаем тут, кто как удовольствие получает, а сами сидим по уши в говне и пузыри пускаем.

Делать-то что будем?

— Я все же задам еще один вопрос, — сказал Тилле, — конкретный.

Что по-вашему будет с Марко, если мы запихнем его в виртуализатор и соединим с этими Серебряными Холмами?

— Вероятно, они проведут какую-то операцию с его подсознанием.

Например, выделят и скопируют оттуда какой-то необходимый им элемент.

Вероятно, при этом разрушится целый ряд психических связей и парень станет или психически больным, или дебилом. Разумеется, я могу ошибаться и он останется более или менее нормальным.

— Или покойником, — предположил Бликс.

— Вряд ли, — сказал Дин.

— В любом случае, это не выход, — резюмировал Тилле, — мне просто было интересно ваше мнение. Итак, у нас есть сутки. Какие будут предложения?

Бликс встал и прошелся по кабинету. Налил себе еще кофе. Сделал пару глотков и изрек:

— Полагаю, для начала надо найти этого Тлара и изолировать.

Оставшись без сети, он, как и любая моль, через день сломается и можно узнать у него все про всех остальных, а заодно что за пакость они нам готовят.

— В принципе, разумно, — согласился Тилле, — другой дело, что найти его будет не так просто. Как вы полагаете, мистер Снорри?

— Найти его очень даже просто. Доктор истории и философии Томас Ларсен — он же Т.Лар. — тихо скончался примерно полгода назад.

— Откуда вы знаете, что он же?

— Т.Лар. — его литературный псевдоним для «КС-Монитор». Он под ним написал не меньше двух дюжин статей. А жил он в местечке Серебряные Холмы неподалеку от Пимбо.

— Так что же вы, черт возьми, сразу не сказали?! — взорвался Бликс.

— А вы не спрашивали, — равнодушно ответил Дин.

Тилле повернулся к терминалу и набрал несколько слов. Через четверть минуты пришел ответ.

— Получается, вы беседовали с двумя очень бодрыми покойниками, — заметил он, — и мне не терпится навестить одного из них.

— Прямо сейчас? — спросил Бликс, — до Пимбо верных 300 километров.

— Почему бы и нет? На «юле» долетим минут за 40. Кроме того, с усопшими традиционно общаются в темное время суток.

3. Визит (22 апреля, около полуночи)

Стандартный коттедж типа «бабочка» стоял на вершине пологого холма и был окружен сетчатой изгородью высотой в полтора человеческих роста. Дорожка упиралась в двустворчатые ворота, которые, как это ни странно, оказались открыты. Стоило войти внутрь, как на веранде коттеджа зажегся свет.

— Гостеприимное место, — заметил Тилле.

Бликс молча вынул из подмышечной кобуры пистолет-пулемет, демонстративно передернул затвор. Дин презрительно фыркнул.

Двустворчатые стеклянные двери веранды при их приближении бесшумно распахнулись. Первым вошел Дин, следом — Тилле и Бликс.

Посреди веранды стоял легкий круглый столик, окруженный креслами-качалками типа "надкушенное яблоко". Посреди стола стоял запотевший стеклянный кувшин и полдюжины высоких стаканов. За столом в свободной позе скучающего аристократа сидел загорелый худощавый человек лет 50, одетый в футболку и шорты.

— Присаживайтесь, — пригласил он, — чуствуйте себя как дома.

— Привет, Том, — сказал Дин, усаживаясь и доставая сигару, — надеюсь, ты избавился от аллергии на табачный дым?

— Более чем. Кури, сколько влезет. Кстати, в кувшине твой любимый мятный коктейль.

— Очень мило, что ты об этом вспомнил.

— Может быть, вы представите нас друг другу, — сказал Тилле.

— Разумеется. Доктор Ларсен — советник Тилле, инспектор Бликс.

На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь трелями ночных цикад за окнами. Потом Ларсен, с некоторым недоумением оглядев гостей, спросил:

— Что-нибудь не так?

— Доктор Ларсен, по нашим данным вы мертвы, причем уже довольно длительное время, — осторожно сказал Тилле.

— Пустяки. Это же не помешало вам наведаться ко мне в гости.

— Итак, на самом деле, вы живы. — резюмировал Бликс.

— Не хотел бы навязывать вам свое мнение по этому поводу, — сказал Ларсен, — тем более, как я понимаю, у нас есть другая тема.

— Хорошо, оставим это, — согласился Тилле, — вернемся к нашей проблеме. И, если можно, без троглодитского диалекта, на котором вы говорили с мистером Снорри.

Ларсен улыбнулся:

— Поскольку я в данный момент не при исполнении, то ритуалы не обязательны. Но при условии, что вы, в свою очередь, воздержитесь от своих служебных ритуалов.

— Договорились. Мы вас слушаем, мистер Ларсен.

— А я уже все сказал два часа назад. У меня с тех пор ничего не изменилось. Так что, это я вас слушаю, советник.

— Но вы же понимаете, — сказал Тилле, — что мы не можем взять этого засранца Марко и насильно засунуть в виртуализатор.

— Нет, не понимаю. Мое дело — гарантировать вам, что после предлагаемой операции этот тип сможет продолжать свою общественно-полезную работу по подстриганию кустов шариком или елочкой — он же, кажется, садовник, не так ли? Он сможет также продолжать смотреть футбол, пить пиво, трахать баб, голосовать на выборах, ходить в церковь. Иначе говоря, с вашей точки зрения, он не понесет никакого видимого ущерба. Остальное — ваша проблема.

— Почему вас не устраивает нормальная процедура уголовного преследования? — спросил Тилле.

— Есть две причины. Первая: на мой взгляд основная цель — это не наказание, а возмещение ущерба. Вторая: во всех аналогичных случаях, то есть когда потерпевшими были тейлмены, суд выносил невероятно мягкие приговоры. В данном случае, мой прогноз — три года тюрьмы и досрочное освобождение через полгода — год.

— В каждом конкретном случае могли быть смягчающие обстоятельства, — заметил Тилле.

— Верно. Это смягчающее обстоятельство мне известно. Оно заключается в том, что для среднего обывателя тейлмены — это «моль», то есть, в лучшем случае, антиобщественное явление, а в худшем — раса выродков, подлежащих физическому истреблению. Общество и подпавшие под пресс общественного мнения власти, в том числе судебные, более не рассматривают тейлменов в качестве граждан страны, пользующихся правом на защиту. Обвинительные приговоры по делам об убийстве, изнасиловании, истязании тейлменов выносятся лишь в случаях, когда оправдание просто не лезет в рамки закона.

— Ну, — заметил Бликс, — то, что вы предлагаете, тем более в них не лезет.

— Но пройдет немного времени, — продолжал Ларсен, как бы не заметив реплику инспектора, — и закон будет исправлен в угоду общественному мнению рилменов. Исправлен так, что насилие над тейлменом будет наказываться не строже, чем жестокое обращение с животными. Это при том, что тейлмены составляют, вообще говоря, весьма существенную часть населения.

— Давайте не будем обсуждать общие вопросы, — предложил Тилле, — у нас имеется конкретная задача: найти разумный компромис по делу Марко.

— Давайте. Только я пока не слышал компромисных вариантов.

— Есть только один компромисный вариант, — вмешался Дин, — поскольку, как утверждает доктор Ларсен, речь идет только о возмещении ущерба, надо оценить этот ущерб в деньгах.

— То есть вы готовы выплатить нам виру? — уточнил Ларсен.

— Готовы или нет — это вопрос к ним, — Дин движением головы указал на инспектора и советника.

— А о какой сумме может идти речь? — спросил Тилле.

Ларсен на некоторое время замолчал и уставился в потолок, как будто рассчитывал прочесть там соответствующие цифры. В конце концов это, видимо, ему удалось, поскольку он улыбнулся и назвал сумму.

— Сколько-сколько?

Ларсен молча достал ручку и лист бумаги, аккуратно написал число и передал лист советнику.

— Вы что, собираетесь купить крейсер?

— Вы спросили сумму — я ее назвал.

— Да это же грабеж! — взорвался Бликс.

— А вы полагаете, что человеческая жизнь дешевле? — поинтересовался Ларсен.

— Что скажете, мистер Снорри? — спросил Тилле.

— Вы хотели компромис — вот он, — ответил Дин, — другого я вам не найду.

— Я должен обдумать это, — сказал советник, поднимаясь со стула.

Его примеру последовали инспектор и Дин.

— Думайте, — согласился Ларсен, — у вас есть еще целая ночь и следующий день до захода солнца.