Призрак счастья

— Я хотела общаться с ними, но все попытки к сближению ничего не дали. Они не приехали даже на похороны своего отца. Теперь для меня это несуществующая проблема. Я им ничего не должна, они — мне.

Стеблова никак не прокомментировала услышанное. Конечно, она не могла вычеркнуть из памяти годы, проведенные с первой семьей Георгия Ивановича. Ей часто снилась Светлана, Ванечка и Мила. Только сны постоянно рисовали картины далекого прошлого и ни разу не приоткрывали завесу над будущим. Дети оставались то маленькими, то выглядели как-то нереально. Это пугало Стеблову и заставляло просыпаться среди ночи с неприятным чувством. Она подходила к окну и, как в детстве, шептала: «Куда ночь, туда и сон». Она повторяла эту фразу три раза быстро-быстро, и на дупле становилось спокойнее. Теперь встреча с Иваном могла стать явью. Стеблова очень хотела увидеть его. Обнять, посмотреть, как он вырос, ведь он уже совсем взрослый мужчина. Ему тридцать шесть. Интересно, женат или нет? Поддерживает ли отношения с Милой? Последнее время они совсем забыли о своей Еленочке. Так, подражая отцу, они всегда обращались к ней. Оба знали, что она осталась работать у Литы. Она писала им об этом, признавшись, что была готова покинуть этот дом. Но на деле такое совершить гораздо труднее, чем в мыслях. Уйти — означало оторвать частицу себя, ампутировать без наркоза. И Стеблова осталась, цепляясь за протянутую Литой ниточку. Елена Васильевна писала Миле, что Аэлита — удивительная женщина. Давала понять, что и ей поначалу приходили в голову мысли о молодой пройдохе, которая скрывает корыстные намерения. Но она ошиблась и была этому несказанно рада.

Елена Васильевна последний раз написала Ивану и Миле, когда родился Жорка. Ей так хотелось, чтобы это событие сблизило, воссоединило семью. Лучшего повода, при желании, и быть не могло. Но в ответ она не получила ни строчки, и это молчание длилось уже больше года. Прекратились даже сухие поздравления с днем рождения и Новым годом. Стеблова поняла, что в той далекой, самостоятельной жизни детям Мартова нет дела до того, что происходит здесь с нею, с домом, где они росли, с их маленьким братом, наконец.

— О чем вы задумались, Елена Васильевна? — прервала поток ее мыслей Мартова.

— К пятидесяти годам, поверьте, каждому есть что вспомнить, — уходя от прямого ответа, сказала Стеблова.

— Ладно вам, честное слово. Теперь у вас в голове только и будет крутиться «приедет — не приедет, позвонит — не позвонит».

— Вы правы. Я ведь все эти годы не теряла надежд на то, что вы все-таки найдете общий язык. Люди слишком усложняют ситуации, загоняют себя в тупик. На самом деле все гораздо проще. Наверное, это понимаешь, прожив слишком много лет.

— Каждый ищет в жизни свой путь. Моя совесть чиста, я искренне хотела наладить отношения с молодым поколением Мартовых. Я стремилась к этому только потому, что понимала, как приятно будет их отцу. Я хотела жить одной дружной семьей. Им же на это было наплевать. Даже получив свою долю наследства, они не соизволили изменить своего отношения. Они ведь переживали из-за денег — они их получили.

— Не говорите так, прошу вас. Они не из-за денег, поверьте. Дети восприняли появление в доме новой хозяйки как предательство по отношению к их матери. — Стеблова не заметила, что давно мнет в руках накрахмаленные салфетки. — Вы многого не знаете, все непросто.

— Сегодня все сговорились повторять эту магическую фразу. Попов, вы — все знают ровно столько, чтобы разбираться в сложившейся ситуации. Одна я чего-то не знаю. Чего, Елена Васильевна? Чего такого важного, эпохального я не знаю, черт возьми?! — Лита оперлась на обеденный стол. Ее щеки раскраснелись, дыхание сбивалось. Она нервно покусывала губы и всем своим видом давала понять, что хочет поставить точку в неприятном для нее разговоре.

— Лита, сегодня не самое удачное время для такой беседы. Я ничего особенного не подразумевала. Как в любой семье, и у Георгия Ивановича со Светланой Владимировной было немало трений. Это была очень своеобразная пара. Пожалуй, вместе их держало что угодно, только не любовь. Поверьте, , за долгие десятилетия семейной жизни Светлана не получила и сотой доли того внимания, любви, нежности, которыми окружил вас Георгий Иванович. Для нее же он был единственным мужчиной. Она столько прощала ему. Она боготворила мужа. Он же считал незыблемым понятие семьи, важным — чувство долга и благодарности. Я не хочу обсуждать личную жизнь этих людей, не должна.

— Не понимаю. Давайте договаривать. Если было так плохо, почему они не разошлись? Я знаю, что Гера испытывал к своей жене чувство благодарности за ее любовь к нему, за детей, которых она ему родила. Он никогда ни разу не изменил ей, участвовал в воспитании сына и дочери. И отсутствие африканских страстей вовсе не означает наличие семейных трудностей. Их это устраивало, я так понимаю.

— Тридцать лет — немалый срок, Аэлита Владимировна. Человека, живущего рядом, знаешь, как себя. Правда, всегда остается частичка, спрятанная от глаз даже самых близких. Весь вопрос в том, что хочет скрыть человек, ставший твоим вторым «я». Именно это все и определяет.

— Мне, например, не хотелось ничего скрывать от Геры. Мы и потянулись друг к другу благодаря нашей открытости, искренности, — недоуменно пожимая плечами, сказала Лита.

— Я поверю, что вам нечего было утаивать, а насчет Георгия Ивановича позвольте усомниться. Его жизнь писалась не только яркими красками. Было слишком много полутонов… — Тут Стеблова заметила, что испортила салфетки и раздосадовано махнула рукой. — Говорю же, что эти разоблачения ни к чему! Литочка, будем готовиться к приему гостей. Простите меня, если я сказала что-то неприятное для вас. На самом деле я очень рада, что именно вы встретились Георгию Ивановичу. Он был счастлив с вами, как никогда в жизни.

Три года витания в облаках. Вы стали его крыльями. Честное слово, не стоит ворошить прошлое. У каждого есть свои грешки. Пусть они остаются далеко-о, не отягощая настоящего и будущего.

— Грешки, говорите… Я с первых дней решила не копаться в его прошлом. Вы знаете, в начале нашего знакомства я вдруг подумала, что Мартов может быть каким-то крупным мафиози, представляете? Эта мысль промелькнула, а потом я поняла, что с каждым днем все больше влюбляюсь в красивого, седого, опытного мужчину. Мне стало все равно, чем он занимается. Я была готова закрыть глаза на его самые серьезные промахи. Он был старше, но я никогда не ощущала разницы в возрасте. Иногда мне даже казалось, что я чему-то учу его. Он открывал мне свой мир, я ему свой. Мы многого не успели. — Лита отвернулась к окну, и взгляд сразу же остановился на детской площадке. — Слава богу, что он оставил мне Жорку. Я так благодарна ему за это, что заранее закрываю глаза на все его тайны, проступки, ошибки молодости. И пусть это звучит малодушно…

Голос женщины сорвался, и она заплакала. Прикрывая ладонями лицо, она горько всхлипывала. Стеблова обняла ее за плечи, сама едва сдерживая слезы. Так они и простояли у окна, пока вдалеке на аллее не показалась «мазда». Это Игорь к трем часам привез Владимира Петровича и Киру Сергеевну. Лита быстро шмыгнула к себе в спальню приводить в порядок отекшее от слез лицо. А Елена Васильевна заканчивала приготовления к обеду.

Пока все находились в стадии ожидания, бабушка с дедушкой общались с только что проснувшимся внуком. Они одновременно кормили, одевали и развлекали его. Малыш явно хотел погулять, объясняя это на своем языке. Потворствуя его желанию, вооружившись игрушками, счастливая троица вышла во двор на детскую площадку.

Ровно в три к дому подъехала черная «субару» Антона Сайко. Лита вышла ему навстречу и проводила в гостиную. На ходу она пыталась понять настроение нового гостя. Кажется, Антон вел себя как обычно. Он приветственно помахал родителям Литы. Подбежавшему Жорке вручил очередную игрушку. Тот сразу решил похвастаться новым вездеходом бабушке и дедушке. Так же стремительно, как подбежал, теперь он помчался к ним обратно. Антон засмеялся его проворности и зашел в дом. Елена Васильевна, здороваясь с гостем, протянула Лите трубку радиотелефона. Еще раз позвонила Лариса и посетовала на то, что не сможет приехать:

— Димка совсем разболелся. Я, конечно, могла бы его оставить с мамой, но боюсь принести тебе заразу в дом. Жорке это ни к чему.

— Значит, занимайся ребенком и не оправдывайся. Спасибо, что позвонила. — Лита наблюдала, как Елена Васильевна заканчивает последние приготовления для стола. — Завтра встретимся. Покофейничаем во французском кафе «Париж» перед работой, ударим по фигуре калориями. Давай в девять. Маме привет передавай и целуй за меня мальчишек.

Закончив разговор, Мартова вернулась в столовую помогать Стебловой. Хозяйка почувствовала, что ее настроение словно бы не соответствует поводу, по которому все собрались. Раздражение после разговора с Еленой Васильевной сменило ощущение ожидания чего-то непредсказуемого. Это чувство полностью овладело Литой. Она не могла понять, в чем причина такой перемены настроения. На нее подозрительно посматривала Стеблова. В ответ Лита удивленно подняла брови: мол, что случилось? Елена Васильевна отрицательно покачала головой, продолжая заниматься своим делом. Негромкие голоса едва доносились из гостиной. Выглянув в открытое окно, Лита увидела, как Жорка деловито возил за собой новую машинку на веревочке. Он ходил вокруг песочницы и гудел, подражая шуму двигателя. Судя по выражению лиц старшего поколения Богдановых, они получали массу удовольствия от общения с внуком. Лита улыбнулась и стала раскладывать салфетки.

— Все готово, можно звать к столу, — наконец сказала Елена Васильевна, критически оглядев накрытый стол.

Гостей оказалось немного. Лита рассчитывала, что и Андрей Андреевич, и Юрий Семенович смогут приехать, но за столом сидели родители Литы, Антон Семенович Сайко, Стеблова и Лита. Саша во дворе присматривал за Жоркой. Игоря не было видно.

Собравшиеся, как полагается, минутой молчания почтили память Георгия Ивановича Мартова. Лита стояла вместе со всеми с налитой рюмкой водки, понимая, что в такой момент нужно выпить что-нибудь крепкое. Она с ужасом думала, что через какое-то мгновение ей придется ощутить внутри пожар. Это было давно забытое чувство, но выделяться сейчас ей не хотелось. Благодаря Георгию она узнала вкус настоящих, дорогих вин и иногда по вечерам с удовольствием наслаждалась бокалом красного божественного напитка. Все уже снова сели за стол, а Лита только очнулась от своих мыслей. Она поспешно выпила и заняла свое место. Антон предложил ей маслины. Лита поблагодарила, мельком взглянув на него. Он выглядел предупредительным, внимательным. И во время обеда Мартова незаметно присматривалась к нему. Его глаза, поведение не выражали ничего такого, что напридумывала себе Лита. Она вздохнула с облегчением. Ей так не хотелось терять замечательного друга в лице Антона. «Господи, о чем я думаю!» — пристыдила себя Аэлита. — «Прости меня, любимый, я сегодня совершенно расклеилась. Все не так. Не осуждай меня, пожалуйста. Я просто пытаюсь жить без тебя… Уже два года».

Вечером, когда все разошлись, а Жорка заснул, Лита вышла из дома и пошла в сторону озера. Саша последовал за нею на почтительном расстоянии. Хозяйка медленно подошла к лавочке, села и стала смотреть на застывшую водную гладь. На горизонте садилось солнце, окрашивая разделяющую небо и землю полосу в оранжево-красный цвет. Лита вспомнила, что такой же закат она много раз наблюдала, стоя здесь вместе с Георгием. Впервые, у голубой кромки озера, она попыталась выяснить у него подробности гибели его жены.

После того разговора Лита дала себе слово не копаться больше в прошлом Георгия. Она решила полностью положиться на его опыт и мудрость. Это было до их свадьбы, а потом настал сентябрь — самый волшебный месяц в жизни Литы. И такого дня рождения, как в том году, она не помнила. Казалось, она попала в сказку, а у Мартова где-то припрятана волшебная палочка, взмах которой исполняет любые желания. Шорох неподалеку заставил женщину обернуться. В нескольких шагах от нее стоял Саша, собираясь закурить сигарету.

— Это ты, Саша, — устало сказала Аэлита. — Присаживайся, если хочешь.

— Я постою, покурю. Не стану вас окутывать облаком дыма.

. — Очень заботливо с твоей стороны. Знаешь, а ведь мне последнее время так хочется снова почувствовать вкус табака. Но, увы. Дал слово — держи, — снова глядя вдаль, тихо произнесла Лита. — Оказывается, я не могу нарушить обещания, данного Ему.

— Вы — сильная женщина, Аэлита Владимировна. Для чего вам становиться такой, как все. Сигарета сейчас в таком почете, что просто противно становится. А вы не идете в ногу со временем л благоухаете духами. Это гораздо больше подходит женщине. — Саша не часто бывал многословным. Вот почему Лита оглянулась и улыбнулась ему. — Простите, если сказал что-то не то.

— Ты прав, Сашенька, на все сто процентов. Конечно, я не должна походить на ходячую пепельницу. Спасибо, что ты оказался рядом. Только со мной все в порядке и я хочу немного побыть одна. Иди, пожалуйста.

Саша молча кивнул и направился по устланной отшлифованными камнями дорожке к дому. Он несколько раз оглянулся, заметив, что Лита прижала голову к коленям, а плечи ее вздрагивают.

— Ну что ж теперь поделать? — бормотал себе под нос Саша, остановившись на крыльце дома.

— Ты с кем говоришь? — выглянула из окна столовой Стеблова.

— С умным человеком — с самим собой.

— Понятно, а хозяйка где?

— У озера. Что-то с ней творится сегодня. На себя не похожа, — заметил Саша.

— День для нее тяжелый. Она и так со своей скорбной ношей ходит, а тут весь день только и напоминаний об этом. Поневоле станешь смирнее обычного, — глядя вдаль, ответила Стеблова. А потом добавила: — Это такое счастье — тосковать по любимому. Вспоминать о счастливых временах, если, конечно, есть что вспоминать. Она счастливая настолько, что даже сама не подозревает об этом. У большинства все уходит в слова, бессмысленное сотрясание воздуха, в призрачные надежды, вечный поиск.

— Что это с вами, Елена Васильевна? — удивился Саша. Он всегда считал эту женщину лишенной всякой сентиментальности, а тут словно душевный плач прорвался наружу.

— Ничего, — спохватилась Стеблова, краснея. — Это я так долго пыталась сказать, что Аэлита Владимировна — избранная. Она необычная женщина, потому и ведет себя особенно. И вообще, в былые времена обсуждать хозяев считалось дурным тоном. Давай следовать хорошим традициям и заниматься каждый своим делом. — Стеблова исчезла в окне.

— Так я ведь не против того, чтобы выполнять свою работу, — недовольно проворчал Саша. На пороге показался Игорь. Он увидел напарника и кивком головы показал ему следовать за собой.

— Слушай, Саня, — начал он, когда они отошли от дома в сторону хвойной аллеи, — я навел справки о том «мерседесе», что у наших ворот зависал.

— И что удалось узнать?

— Хозяин машины — местный бизнесмен, директор спорткомплекса и также — местного казино. Кстати, без охраны, которую нанимает в нашем агентстве, не перемещается.

— Что за дела у него в наших местах? — закуривая очередную сигарету, спросил Саша.

. — А в том-то и дело, что сейчас этот деловар отдыхает с супругой и детьми на Канарах, а его машиной пользуется другой.

— Ты за полдня такие подробности выведал, — похвалил товарища Саша.

— Не выведал, а купил полный пакет информации, — расплылся в улыбке тот. — Слушай дальше. На джипе вышивают двое мужчин среднего возраста, один из них в близких отношениях с семьей хозяина автомобиля.

— Насколько близких? Жена красавица, со всеми вытекающими отсюда последствиями?

— Ты не путай божий дар с яичницей. Бизнес у них переплетается. Короче, фамилии наших двух любопытных путешественников буду знать завтра.

— Аэлите будем говорить только проверенную информацию. Она — человек строгий, за туфту разжалует в рядовые, — заметил Саша.

— Знаю. Поэтому и говорю, что только завтра смогу точно все узнать. — Оба увидели, как Лита не спеша направляется к дому. Она шла, распустив волосы. Белые густые волны ложились на плечи тяжелыми прядями. Игорь с Сашей переглянулись, и Саша сказал:

— Помнишь, как Георгий Иванович у нас на первое свидание к ней отпрашивался? Не хотел, чтобы она поняла, насколько он не простой человек, помнишь?

— Конечно. Мы тогда залегли в прибрежных кустах, постепенно превращаясь в Чебурашек. Курить хотелось смертельно, а нельзя было. Скучает она по нему, — в тоне Игоря чувствовалось уважение. — Надолго ли хватит ее? Вокруг мужики так и вьются, глазами стреляют. Норовят найти брешь в обороне.

— Да в какой обороне, Игорек? Она их всех просто в упор не видит. Разве можно встретить второго такого, как Мартов?

— Не нужен ей второй, как ты не понимаешь?

— Все я понимаю, только она слишком молода и красива.

— Прибавь еще один немаловажный факт — богата, — поднял указательный палец Игорь.

— Слушай, дружище, а ты знаешь, что в далекие времена обсуждение своих господ считалось дурным тоном. Замеченных за этим занятием могли и турнуть. Так что давай займемся своими делами без лишних слов.

— Ну, ты даешь, Саныч. Разве ж я против работы? — Игорь недоуменно развел руками. «Только что хвалил, а тут же и обхаял».

— Я знаю, что в своей области ты — самый лучший. Ты уже скоро домой?

— Да, через часок уеду, только не домой, а опять же — по делам. Пройдусь немного. — Игорь приветственно махнул напарнику и медленно пошел в сторону одной из беседок в глубине участка.

Саша вернулся в дом. Лита разговаривала по телефону, судя по всему — с мамой. Закончив разговор, она зашла в столовую, где Елена Васильевна закончила уборку и поила белокурого атлета кофе.

— Саша, я попрошу тебя и Игоря ускорить сбор информации о наших незваных гостях, — присаживаясь к столу, сказала Лита.

— Думаю, что завтра сможем сказать что-то определенное, — ответил Саша.

— Аэлита, хотите кофе? — спросила Елена Васильевна.

— Нет, спасибо, я сейчас уже поднимусь к себе. Завтра много работы. Благодарю вас всех за сегодняшний день. Спокойной ночи. — Лита устало, медленно пошла к выходу из столовой, но, по пути вспомнив о чем-то, оглянулась. — Саша, приезжай завтра прямо в офис. Я поеду на работу на своей машине.

— Хорошо, Аэлита Владимировна. Я к десяти буду в «Доверии».

— Спокойной ночи всем. — Лита улыбнулась и стала подниматься по лестнице в спальню.

Она чувствовала наступающую усталость, которая сковывала тело и добавляла ей лет. Казалось, что ей было уже не тридцать с хвостиком, а далеко за шестьдесят. Ватные ноги едва слушались. Единственным желанием было — поскорее улечься в постель и уснуть. Только ощутить отдых после сна ей не удавалось уже давно. Когда бы она ни проснулась, тело было тяжелым, непослушным, обессиленным. Лита заставляла себя встать с постели и заняться собой. Умывание, пробежка, душ. Нехитрый комплекс возвращал немного сил, но Лита понимала, что этого мало. Она столько раз обещала себе пойти в больницу, сдать анализы, провериться по методу Фоля, которому доверяла с давних пор, но все оставалось на уровне невыполненных планов. Состояние вялости ненадолго отступало, и поход к врачу откладывался. В этом она была похожа на Мартова, тот тоже не любил выслушивать рекомендации, он считал, что достаточно здоров для того, чтобы самому справляться со своим организмом.

Лита, сама в прошлом кардиолог, часто думала о том, что смерть мужа от сердечного приступа — это как парадокс. Она ведь сумела бы помочь ему, но и подумать не могла, что, желая казаться сильным, мужественным, Георгий долгое время скрывал свои проблемы. Как глупо! Неужели он думал, что его болезнь изменит их отношения. Она стала бы относиться к нему еще более бережно, внимательно. По-видимому, он именно этого и не хотел. Ему нужно было видеть, что его любят здоровым, непотопляемым, исполнителем желаний.

Лита приняла душ и легла в постель. Она раскинула руки, легла свободно — слишком много места для одной было на просторной двухместной кровати. Закрыв глаза, женщина попыталась вызвать образ любимого. Она стала вспоминать моменты, связанные с их недолгой, счастливой жизнью. Их было много — это море любви, настоящая благодать: за такой короткий срок получить столько живительных воспоминаний. Ей хватит их на всю оставшуюся жизнь. Только многого и не случилось. Например, она не сможет узнать его реакцию на сообщение о том, что у них будет ребенок. Наверняка это стало бы еще одним ярким событием в их жизни. Да что теперь думать. Лита повернулась на бок, глядя в открытое окно, завешенное белоснежной гардиной. Та размеренно двигалась от легкого, освежающего ветра и, глядя на нее, Мартова почувствовала, что впадает в состояние сна. Глаза словно и видели трепещущую белую ткань, но при этом смотрели неосознанно. Веки становились все тяжелее. Лита подложила ладонь под щеку, как в детстве, и через пару минут ровно дышала, погрузившись в глубокий сон. Она каждую ночь попадала в удивительную страну сновидений. Утром чаще всего вспоминала увиденные картины и необычные ситуации. Как психолог, пыталась их трактовать. Получалось, что ей пора отдохнуть и расслабиться. Только она не могла решить для себя, в чем это должно состоять? Новых увлечений она не ждала, так как была уверена, что не сможет больше полюбить ни одного мужчину. Единственное, что у нее было для релаксации — работа. Она получала прекрасную возможность уйти от собственных проблем, погружаясь на восемь — десять часов в день в чужие. Работа была бальзамом. Мартова каждое утро испытывала приятные ощущения от того, что ей предстояло перешагнуть порог фирмы и готовиться к встрече с нуждающимися в ее помощи людьми.

Дома тоже ее ожидали положительные эмоции от общения с Жоркой. Елена Васильевна, как могла, делала их жизнь спокойной, уютной, домашней. Она столько времени уделяла дому, хозяйству, малышу, что Лите частенько становилось стыдно за те чувства, которые она поначалу испытала к этой женщине. Мартов когда-то представил ее хранительницей очага — теперь это абсолютно соответствовало истине. Без Елены Васильевны все, чем занималась Лита, с рождением ребенка становилось невозможным. Ей нужно было бы приглашать в дом няню, иначе никак не получалось выйти на работу через месяц после появления ребенка. Кира Сергеевна не могла располагать собой. В любой момент ее организм переставал подчиняться хозяйке, и все время уходило на то, чтобы снова оказаться на ногах до очередного обострения. Так что рассчитывать на мать не было смысла.

Лита понимала, что на Стебловой держится все, но силы человека не беспредельны. И частенько Мартова подумывала о том, что нужно дать женщине возможность хорошенько отдохнуть. Но едва она заводила разговор, натыкалась на прочную стену обиды, непонимания. Елена Васильевна и не помышляла ни о каком отдыхе, ни о каких поездках, курортах. Она чуть не плакала, говоря, что умрет без этого дома, своих хлопот, без Жорки. Тогда Лита снова отступала, с благодарностью пожимая руки немолодой женщине, для которой собственная жизнь тесно переплелась с жизнью обитателей этого особняка. Только сегодняшний разговор с Еленой Васильевной оставил в душе Литы неприятный осадок. Вероятно, она обратила на него гораздо больше внимания, чем следовало бы, потому что ей даже ночью приснилось продолжение их диалога. Оно было не совсем приятным, потому что Лита открыла глаза, ощущая тяжесть на душе. Даже солнечный свет, под углом освещающий комнату, не поднял, как обычно, настроения. Отвернувшись от окна, Лита посмотрела на часы: половина седьмого. Организм пробудился вовремя, только не удавалось освободиться от ночных видений, крутившихся у нее в голове, «Неспроста мне это приснилось. Надо будет на свежую голову задать Стебловой парочку вопросов. Почему нет, собственно? Что я теряю?» — Лита, поднялась, умылась и переоделась для утренней пробежки. Вчера она позволила себе расслабиться, а сегодня — обязательная тридцатиминутная зарядка с пробежкой. Спускаясь по ступенькам, услышала тихую мелодию, доносившуюся из кухни: Елена Васильевна стала отчаянной меломанкой. При каждом удобном случае она слушала музыку. У нее была даже своя теория по поводу того, какая музыка подходит для приготовления и поглощения определенных блюд. Диапазон мелодий у нее был широчайший. Она каждый раз слушала что-то, соответствовавшее ее настроению и кулинарным тонкостям. На этот раз слышался легко узнаваемый голос Джо Кокера. Лита заглянула на кухню.

— Доброе утро, Елена Васильевна.

— Доброе, Литочка. Завтрак скоро будет готов. Жорочка еще спит. Как ангелочек. Как вы спали? — не прекращая колдовать над чем-то очень приятно пахнущим пряностями, спросила Стеблова.

— Спала плохо. Мне откровенно мешал наш с вами последний разговор. Он достал меня даже во сне. — Лита увидела, что Елена Васильевна напряглась. — Чтобы избавиться от неприятного чувства, я после пробежки задам вам несколько вопросов. Надеюсь, вы любезно ответите мне на них. Ведь мы с вами взрослые люди и ко всему умеем относиться с пониманием.

— Лита, — Стеблова резко повернулась лицом к хозяйке, оставив на время приготовление завтрака. — Я не стану говорить ничего о первой семье Георгия Ивановича. Все, что посчитал нужным, он и сам рассказал, а добавить мне нечего.

— Вы так боитесь моих вопросов, что уже этим вносите хаос в мою душу. Чего вы боитесь? — Лита всплеснула руками и оперлась о стену, почувствовав обычное утреннее недомогание в виде слабости и головокружения.

— Ничего я не страшусь. Начитавшись умных книг в библиотеке Георгия Ивановича, я поняла, что нужно бояться только желания преждевременной смерти и все. Остальное — суета.

— Тогда перестаньте каждый раз повторять, что я многого не знаю! Когда я прошу мне помочь, вы, как улитка, прячетесь в свою раковину.

— Литочка, я считаю, что вы умная женщина. Потому прошу вас оставить эту затею. — Стеблова вдруг подумала о предсмертной кассете Светланы Мартовой, которую до сих пор хранила. «Нужно будет выбросить ее от греха подальше, что уж теперь ворошить прошлое двух смертных». — Занимайтесь своим здоровьем, маленьким сыном, прекрасной работой и наслаждайтесь жизнью. Она так быстротечна, что не стоит разменивать ее на поиск призраков. Вы ведь знаете, что я считаю этот дом своим. Почему же вы думаете, что я захочу выносить из него сор? Это не в моих правилах. Согласитесь, что нам хватает проблем, забот. Давайте жить настоящим. Только оно лишено наносного, полно смысла. Простите, из меня плохой оратор. Я лучше закончу готовить для всех завтрак.

Стеблова, улыбнувшись, посмотрела на свою хозяйку. Та улыбнулась в ответ.

— У вас все замечательно получается, Елена Васильевна. И уговаривать, и готовить. Я сдаюсь. Мне и так слишком тяжело на душе. Порой мне кажется, что я существую в нереальном, придуманном мире. Только Жорка может выводить меня из состояния невесомости, балансирования между прошлым и настоящим.

— Перестаньте, Литочка, не бередите свои сны. Ей-богу, есть дела поважнее. Вы сильная, вы должны быть такой, ведь, как не говори, а воспитывать сына должны вы.

— Что вы имеете в виду? — Лита удивленно подняла брови. Приступ дурноты прошел. Стеблова в порыве откровенного разговора ничего не заметила. Это было к лучшему, иначе начала бы говорить, что это результат диет и попыток выглядеть изящной.

— Я думаю, что вы еще слишком молоды, чтобы делать прогнозы на всю оставшуюся жизнь. Сердцу не прикажешь. — Лита поняла прозрачный намек и отчаянно возмутилась. Ей показалось кощунственным даже предполагать, что рядом с нею может оказаться другой мужчина. А Стеблова решила, что это очень даже возможно. Мартова почувствовала разочарование. Перехвалила она Елену Васильевну. Оказывается, та, подобно многим, считает ее красивой куклой, которой в жизни не хватает только любовных приключений. Все это промелькнуло на ее лице, и было замечено. — Не обижайтесь, Лита. Сейчас вы ненавидите меня за то, что я осмелилась предположить окончание вашего добровольного затворничества. Поверьте, нас рассудит время. И сказанное ничуть не умаляет вашего и моего отношения к Георгию Ивановичу.

— Все, довольно. Понедельник — день тяжелый. Ничего другого сказать не могу: умный человек это заметил. — Лита сделала предупреждающий жест, показывая, что она не желает больше ничего слышать.

Я займусь зарядкой. Моя голова должна освободиться от всего.

Лита исчезла за проемом двери, а Стеблова не сразу продолжила готовить. Она подошла к окну и посмотрела хозяйке вслед. Та сначала медленно пошла по одной из дорожек, ведущих к озеру, а потом побежала. Ее движения были легки, красивы. Елена Васильевна наблюдала за нею, пока та не скрылась из виду. Плач Жорки вернул женщину из состояния задумчивости. Она быстро вымыла руки и стала подниматься наверх.

— Здравствуй, маленький, — беря на руки малыша, сказала Стеблова. Жорка довольно улыбнулся ей в ответ и прижался кудрявой головкой к плечу. — Пойдем умываться и завтракать Мама тоже встала, скоро прийдет к своему сыночку.

Жорка доверчиво смотрел огромными голубыми глазами на Елену Васильевну, пытаясь засунуть кулак поглубже в рот. Его беспокоили прорезывающиеся зубы. Попадая на болезненный участок, малыш кривился и был близок к слезам, но Стеблова умело отвлекала его. Она нежно прижимала к себе крохотное тельце мальчика. Своего крестника она любила больше всех на свете. Он дарил ей непередаваемое ощущение покоя и сознания того, что ее жизнь прожита не зря. Елена Васильевна решила для себя, что этот малыш — самое близкое и дорогое существо на свете. Она была готова на все ради него. Ей часто казалось, что Лита уделяет малышу слишком мало внимания и старалась компенсировать это своим участием в воспитании Георгия Мартова-младшего. Конечно, она проводила с мальчиком гораздо больше времени, чем мама, бабушка и дедушка, вместе взятые. Но каждую свою инициативу она всегда согласовывала с Литой. Стеблова ни на минуту не забывала, кто в доме хозяйка. Только в мыслях она иногда позволяла себе мечтать, как в глубокой старости ее будут навещать Ванечка, Мила и Жорка. Они станут предлагать ей провести хоть немного времени в их семьях. Это была самая волнующая и приятная фантазия из тех, которые приходили в голову женщины.

Но чаще ей было невыносимо больно оттого, что все вокруг вдруг становилось чужим. Она чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Ничего своего, только пожизненное следование желаниям хозяев. Стеблова впадала в состояние безразличия, и выходить из него каждый раз было все тяжелее. Усилием воли она принималась стыдить себя за греховное поведение. Она прятала свои чувства глубоко внутри, говоря, что никому нет дела до того, плачет или смеется ее душа. Она должна выполнять свои обязанности и уметь получать от этого удовольствие. Ей казалось, что Мартова иногда проникается к, ней состраданием, но, предлагая отдохнуть, отвлечься от каждодневных хлопот, молодая женщина встречала только сопротивление. Вся ее жизнь почти тридцать лет состояла из этих будничных забот. Лишиться их означало для Стебловой перестать дышать и умереть от недостатка воздуха. Благие намерения хозяйки отнимали у нее на время покой. Ей казалось, что в ее услугах больше не нуждаются и только ищут предлог, чтобы избавиться от нее. Лите приходилось успокаивать ее, объясняя, что у нее и в мыслях не было ничего подобного. Мартовой это было сделать очень легко, потому что, осознав возможность отдаления от Жорки, дома, Стеблова вдруг становилась беспомощной, плаксивой. Она, всхлипывая, готовила еду, которая не была такой же вкусной, как обычно. Она машинально убирала, не замечая, что в одной и той же комнате дважды вытерла пыль. А когда Лита однажды за ужином сказала, что скоро отдаст сына в садик, Елена Васильевна молча встала из-за стола и вышла из столовой. Оставлять Жорку одного на высоком стульчике Лита не стала. Поэтому, докормив малыша, она взял его на руки и пошла с ним в детскую. Стеблова сидела на диване, перебирая разбросанные по полу игрушки. Она медленно подняла глаза и тут же отвела взгляд.

— Простите меня, — сказала она прежде чем Лита успела высказаться по поводу ее поведения. — Я понимаю, что поступила плохо. Простите, ради бога. Это больше не повторится.

— Я очень надеюсь на это, — ответила Лита.

— Литочка, я так привязалась к нему, — глядя на разыгравшегося малыша, произнесла Елена Васильевна. В ее голосе было столько тепла, что у Литы окончательно пропало желание читать нотации.

— В любом случае, я не смогу позволить, чтобы мальчик рос в изоляции от внешнего мира. Никакие блага, игрушки, внимание близких не заменят ему того, что человек получает от общения. Моя мама отдала меня в садик в год и восемь месяцев. Ей, папе нужно» было работать. Просто для того, чтобы нормально жить.

Как видите, это меня не испортило. Напротив, лишило многих комплексов, которым подвержены изолированные дети.