Помоги проекту - поделись книгой:
– Эми говорит, что цветы никуда не годятся, а свежих могут не принести вовремя. Я не хотела бы оказаться несправедливой или излишне подозрительной, но не удивлюсь, если цветы вообще не поступят. Если люди делают одну гадость, они, вероятно, сделают и другую, – заметила Джо с отвращением.
– Разве Хейс не дал вам лучших цветов из нашей оранжереи? Я ему говорил.
– Я этого не знала. Он, вероятно, забыл, а так как твоему дедушке нездоровится, я не посмела его беспокоить, хотя мне и хотелось попросить немного цветов.
– Что ты, Джо! Как ты можешь думать, что нужно просить! Цветы точно так же твои, как и мои. Разве мы не всегда делим все пополам? – начал Лори тоном, от которого Джо всегда становилась колючей.
– Спаси и помилуй! Надеюсь, что это не так. Половинки некоторых из твоих вещей мне совсем бы не подошли… Послушай, некогда стоять тут и любезничать. Я должна пойти и помочь Эми, а ты пойди и переоденься, а если будешь так добр, что скажешь Хейсу, чтобы он отнес букет красивых цветов в зал, где устроен базар, ты меня очень обяжешь.
– Я тебя обяжу с удовольствием, – сказал Лори так многозначительно, что Джо негостеприимно захлопнула калитку перед его носом и крикнула через изгородь:
– Уходи, Тедди, мне некогда.
Благодаря заговорщикам к вечеру положение Эми совершенно изменилось, ибо Хейс прислал море цветов и прелестную корзинку, для которой с присущим мастерством составил букет и которую поместили в центре столика. Затем прибыло семейство Марч в полном составе, и стараниями Джо успех торговли был обеспечен, так как люди не только подходили к столику, но и оставались – смеясь, слушали ее веселый вздор, восхищались вкусом Эми и явно были очень довольны. Лори и его друзья тоже храбро бросились в прорыв, раскупили букеты и расположились возле столика, сделав угол Эми самым оживленным местом в зале. Эми была теперь в своей стихии и из чувства благодарности, не говоря уже о других чувствах, была чрезвычайно оживлена и любезна – к тому времени она уже пришла к окончательному выводу, что в конце концов добродетель все же является сама себе наградой.
Джо была образцом приличий и, успешно окружив Эми почетным караулом, прогуливалась по залу. Случайно подслушанные обрывки разговоров прояснили для нее мотивы поведения Честеров. Она упрекнула себя в дурных чувствах, осознав свою долю вины за происшедшее, и решила как можно скорее добиться снятия обвинений с Эми. Она также узнала о том, что Эми вернула свои изделия на столик Мэй, и нашла сестру олицетворением великодушия. Проходя мимо столика с художественными изделиями, она окинула его взглядом в надежде увидеть произведения сестры, но там не было и следа их. «Засунули подальше, чтоб никто не видел», – решила Джо, которая могла простить нанесенные ей самой обиды, но загоралась гневом всякий раз, когда оскорбление наносилось ее семье.
– Добрый вечер, мисс Джо. Как дела у Эми? – спросила Мэй с дружелюбным видом, ибо хотела показать, что тоже способна проявить благородство.
– Распродала все, что у нее было стоящего, а теперь веселится в кругу гостей. Цветочный столик всегда привлекает покупателей, как ты знаешь, «особенно мужчин».
Джо
– А рисунки Эми еще остались? Мне захотелось купить что-нибудь для папы, – сказала Джо, которой не терпелось узнать, какая участь постигла работы сестры.
– Все изделия Эми давно проданы. Я постаралась, чтобы их увидели те, кому они понравятся, и мы выручили за них неплохую сумму, – ответила Мэй, которая так же, как и Эми, поборола в тот день немало искушений.
Очень довольная, Джо бросилась к цветочному столику, чтобы сообщить приятную новость, и Эми была тронута и удивлена ее отчетом о словах и манерах Мэй.
– Теперь, господа, я хочу, чтобы вы пошли и исполнили свой долг у других столиков с той же щедростью, что и у моего, особенно у столика с художественными изделиями, – сказала она, отсылая от себя «отряд Тедди», как девочки называли компанию его университетских друзей.
– «Выше цены, выше!»[37] – вот девиз того столика, но исполните ваш долг, как мужчины, и за свои деньги вы получите искусство во всех смыслах этого слова![38] – воскликнула неукротимая Джо, когда фаланга преданных бойцов готовилась выступить на поле битвы.
– Слушаю и повинуюсь, однако март прекраснее мая[39], – сказал малыш Паркер, делая отчаянное усилие быть одновременно остроумным и галантным, но Лори тут же обескуражил его, заметив:
– Неплохо, сын мой, для такого малыша! – и увел, отечески погладив по голове.
– Купи вазы, – шепнула Эми Лори, желая еще раз воздать добром за зло своему врагу.
К огромному удовольствию Мэй, Лори не только купил вазы, но и расхаживал затем по залу, держа по вазе в каждой руке. Другие молодые люди с равной опрометчивостью накупили всевозможных хрупких безделушек и беспомощно бродили после этого с восковыми цветами, раскрашенными веерами, папками из филигранной бумаги и другими столь же полезными и ценными приобретениями.
Тетя Кэррол тоже была в зале, она слышала всю историю, выглядела очень довольной, а затем потихоньку сказала миссис Марч что-то, что заставило последнюю засиять от радости и взглянуть на Эми с гордостью, к которой примешивалось и беспокойство, однако причину своей радости и гордости она хранила в тайне следующие несколько дней.
Было объявлено, что благотворительный базар имел успех, а Мэй, пожелав Эми спокойной ночи, не стала, как обычно, изливаться в своих чувствах, но лишь ласково поцеловала ее, словно говоря взглядом: «Прости и забудь». Эми была удовлетворена, а придя домой, обнаружила, что вазы Мэй стоят на каминной полке в гостиной и в каждой из них огромный букет. «Награда за заслуги – великодушной Марч», – как напыщенно объявил Лори с эффектным жестом.
– У тебя гораздо больше принципиальности, великодушия и благородства, чем я могла предположить, Эми. Ты вела себя замечательно, и я глубоко уважаю тебя за это, – сказала Джо с теплотой, когда поздно вечером все они расчесывали перед сном волосы.
– Да, все мы уважаем ее и любим за то, что она прощает обиды с такой готовностью. Тебе, должно быть, было ужасно тяжело, Эми, ведь ты так долго трудилась и так хотела сама продать свои красивые поделки. Не думаю, что я смогла бы проявить такую доброту, как ты, – добавила Бесс со своей подушки.
– Что вы, девочки, не нужно так меня хвалить. Я всего лишь поступила с Мэй так, как я хотела бы, чтобы поступали со мной. Когда я говорю, что хочу быть настоящей леди, вы смеетесь надо мной, но я подразумеваю под этим благородство души и манер и стремлюсь к этому, как умею. Я не могу объяснить точно, но я хочу быть выше мелких слабостей, глупостей и недостатков, которые портят многих женщин. Сейчас я далека от этой цели, но стараюсь и надеюсь со временем стать такой, как мама.
Эми говорила серьезно, и, обняв ее, Джо сказала с чувством:
– Теперь я понимаю, что ты имеешь в виду, и никогда больше не буду смеяться над тобой. Твои успехи больше, чем ты предполагаешь, и я буду учиться у тебя истинной вежливости, поскольку уверена, что ты знаешь ее секрет. Старайся, дорогая, и однажды ты получишь свою награду; и тогда я буду счастливее всех.
Спустя неделю Эми действительно была вознаграждена, а бедной Джо оказалось нелегко быть в этом случае счастливой. Пришло письмо от тети Кэррол, и, читая его, миссис Марч так сияла, что сидевшие поблизости Джо и Бесс спросили, какие приятные новости оно принесло.
– Тетя Кэррол едет в Европу в следующем месяце и хочет…
– Чтобы я поехала с ней! – воскликнула Джо, вскакивая со стула в безудержном восторге.
– Нет, дорогая, не ты, а Эми.
– О, мама! Она еще слишком маленькая; я должна быть первой. Я так давно этого хотела… поездка принесет мне столько пользы, и в целом это будет замечательно… Я
– Боюсь, Джо, это невозможно. Тетя выбрала Эми, и не нам диктовать ей, кого взять, ведь она делает нам такую любезность.
– Так всегда. Эми – все удовольствия, а мне – вся работа. Это несправедливо, о, это несправедливо! – крикнула Джо страстно.
– Боюсь, дорогая, отчасти это твоя собственная вина. Когда тетя разговаривала со мной на днях, она посетовала на твои резкие манеры и независимый характер; и в письме она говорит, цитируя среди прочего твои слова: «Сначала я собиралась пригласить Джо, но так как «благодеяния угнетают ее» и она «терпеть не может французский», я не отважилась пригласить ее. Эми более послушна, она окажется хорошим обществом для Фло и будет благодарна за ту пользу, которую ей, несомненно, принесет это путешествие».
– О мой язык, мой ужасный язык! Почему я не могу научиться держать его за зубами? – стонала Джо, вспоминая слова, ставшие причиной ее несчастья. Когда миссис Марч выслушала объяснение происхождения приведенных в письме цитат, она сказала печально:
– Я очень хотела бы, чтобы ты могла поехать, но на этот раз надежды для тебя нет; так что постарайся перенести это мужественно и не порти удовольствие Эми упреками или сетованиями.
– Постараюсь, – сказала Джо, с трудом моргая и опустившись на колени, чтобы собрать вещи, высыпавшиеся из рабочей корзинки, которую она опрокинула, когда вскочила. – Я возьму пример с нее и постараюсь не только казаться, но и быть довольной и не завидовать ни единой минуте ее счастья. Но мне будет нелегко, потому что это ужасное разочарование. – И бедная Джо оросила маленькую пухлую игольную подушечку несколькими очень горькими слезами.
– Джо, дорогая, наверное, я ужасная эгоистка, но я не могу расстаться с тобой и рада, что ты пока не уезжаешь, – шепнула Бесс, обнимая ее прямо вместе с корзинкой так крепко и с такой любовью на лице, что Джо стало легче, несмотря на жестокие сожаления и желание надрать себе самой уши и смиренно просить тетю Кэррол обременить ее своими благодеяниями и посмотреть, с какой благодарностью она будет нести эту ношу.
К тому времени, когда вошла Эми, Джо уже могла принять участие в семейном ликовании, быть может, не так искренне и сердечно, как обычно, но без ропота на счастливую судьбу Эми. Сама же юная леди встретила новость очень радостно, ходила по дому торжественная и счастливая и в тот же вечер принялась собирать свои краски и упаковывать карандаши, оставив заботы о таких мелочах, как одежда, деньги и паспорт, тем членам семьи, которые были меньше, чем она, погружены в мечты об искусстве.
– Для меня, девочки, это не просто приятная поездка, – сказала она выразительно, отскребая сухую краску со своей лучшей палитры. – Она решит вопрос о моем будущем. Если у меня есть гений, он проявится в Риме, и я совершу что-нибудь, чтобы доказать это.
– А вдруг его нет? – спросила Джо, не поднимая покрасневших глаз от новых воротничков, которые усердно шила и которые предстояло передать Эми.
– Тогда я вернусь домой и буду зарабатывать на жизнь уроками рисования, – с философским спокойствием заметила претендентка на славу. Но при мысли о такой перспективе лицо ее скривилось от отвращения, и она продолжила отчищать палитру с видом человека, готового предпринять самые решительные действия, прежде чем отказаться от своей мечты.
– Нет, это не для тебя. Ты терпеть не можешь тяжелую и скучную работу. Ты выйдешь замуж за какого-нибудь богатого человека и будешь купаться в роскоши до конца своих дней, – сказала Джо.
– Твои предсказания иногда сбываются, но я не верю, что сбудется это последнее, хотя мне и хотелось бы этого. Если я не смогу сама стать художницей, мне было бы приятно иметь возможность помочь другим, – сказала Эми с улыбкой, говорившей, что роль дамы-патронессы кажется ей более подходящей, чем роль скромной учительницы рисования.
– Хм! – сказала Джо со вздохом. – Если ты этого хочешь, так и будет. Твои желания всегда исполняются, мои – никогда.
– Ты хотела бы поехать в Европу? – спросила Эми, задумчиво поглаживая себя по носу ножом, которым отчищала краску.
– Еще как!
– Что ж, через год-два я пошлю за тобой, и мы еще поищем следы Древнего Рима на Форуме[40] и осуществим все те планы, которые строили столько раз.
– Спасибо. Я напомню тебе о твоем обещании, когда придет твой счастливый день, если он когда-нибудь придет, – ответила Джо, принимая это неопределенное, но великодушное предложение сестры со всей возможной благодарностью.
Времени на сборы оставалось немного, и в доме до самого отъезда Эми царило волнение. Джо держалась очень хорошо, пока не исчезла вдали с последним взмахом голубая лента, а тогда бросилась в свое убежище на чердаке и плакала там до изнеможения.
Эми также держалась мужественно до отплытия парохода, но в тот момент, когда собрались убрать трап, она вдруг осознала, что скоро целый океан раскинется между ней и самыми близкими ей людьми, и, схватив за руку Лори, последнего из провожающих, задержавшегося у трапа, сказала, всхлипнув:
– Позаботься о них, и если что-нибудь случится…
– Хорошо, дорогая, я позабочусь, а если что-нибудь случится, я приеду, чтобы утешить тебя, – шепнул Лори, едва ли предполагая, что ему и в самом деле придется выполнить это обещание.
Так Эми отправилась открывать Старый Свет, который всегда предстает новым и красивым перед юными глазами, а ее отец и друг следили за ней с берега, горячо надеясь, что лишь добрый жребий выпадет этой девочке, которая радостно махала им рукой, пока с берега не стало видно ничего, кроме слепящего блеска летнего солнца на поверхности океана.
Глава 8
Наш зарубежный корреспондент
Дорогие мои,
я сижу у окна в гостинице «Бат», расположенной на Пикадилли. Это совсем не фешенебельная гостиница, но дядя жил здесь много лет назад и не хочет останавливаться ни в какой другой. Но мы не собираемся задерживаться в Лондоне надолго, так что это неважно. Ах, не могу передать вам, какое это замечательное путешествие! И никогда не смогу, так что я просто пошлю вам фрагменты из моей записной книжки: с самого моего отъезда я не делала ничего другого, кроме эскизов и записей.
Я послала вам записку из Галифакса; тогда, в самом начале, я чувствовала себя довольно скверно, но потом все пошло отлично – укачивало редко, весь день на палубе и множество приятных людей вокруг. Все были очень добры ко мне, особенно офицеры. Не смейся, Джо, джентльмены очень нужны на борту, чтобы поддержать даму или что-нибудь подать; а так как им совершенно нечего делать, мы лишь облагодетельствуем их, заставив быть полезными, а иначе постоянным курением они просто себя испепелят.
Тетя и Фло плохо чувствовали себя во время путешествия и хотели быть одни, так что когда я не могла ничем им помочь, то шла на палубу. Какие закаты, какой чудесный воздух, какие волны! Это возбуждает почти так же, как скачка на быстрой лошади. Я думаю, если бы Бесс тоже поехала, ей это было бы очень полезно. А Джо залезала бы на кливер грот-марса, или как там эта высокая штука называется, заводила бы дружбу с механиками, кричала в капитанский рупор – и была бы в полном восторге.
Все было восхитительно в океане, но я была рада, когда увидела берег Ирландии – такой зеленый, залитый солнцем, с разбросанными тут и там коричневыми хибарками, с руинами, виднеющимися кое-где на холмах, с богатыми поместьями в долинах, где в парках устроены оленьи заповедники. Было раннее утро, но я не пожалела, что встала рано и увидела все это. В заливе было полно рыбачьих лодок, а берег так живописен, и над головой розовое небо – я никогда этого не забуду.
В Квинстауне мы расстались с одним из наших новых знакомых – мистером Ленноксом, и, когда я сказала что-то об озерах Килларни, он вздохнул и пропел, глядя на меня:
Ну не глупо ли?
В Ливерпуле мы остановились всего на несколько часов. Это грязное, шумное место, и я была рада уехать оттуда. Дядя первым делом помчался и купил пару лайковых перчаток, какие-то отвратительные грубые ботинки, зонтик и побрился, оставив бакенбарды. Он льстил себя надеждой, что выглядит как настоящий британец, но в первый же раз, когда он остановился, чтобы почистить свои новые ботинки, маленький чистильщик, увидев, что в них стоит американец, сказал с усмешкой: «Готово, сэр. Я начистил их новейшей американской ваксой». Это рассмешило дядю чрезвычайно. О, я должна рассказать вам, что этот глупый Леннокс сделал! Он попросил своего друга, мистера Уэрда, который ехал с нами дальше, заказать цветы для меня, и первое, что я увидела в моем гостиничном номере, был великолепный букет с запиской: «От Роберта Леннокса». Ну не забавно ли, девочки? Мне нравится путешествовать.
Если бы я ехала одна и мне не надо бы было спешить, боюсь, я никогда не добралась бы до Лондона, так как останавливалась бы на каждом шагу. Наша поездка напоминала скачку по картинной галерее, где с обеих сторон множество прелестных пейзажей. Фермерские домики привели меня в восторг – соломенные крыши, стены увиты плющом до самого верха, окна с решетками и полные женщины с румяными детишками на пороге. Скот кажется более спокойным, чем наш, – коровы стояли по колено в клевере, а курицы довольно клохтали, словно никогда не нервничают, как наши американские куры. Таких чудесных красок я еще не видела – трава такая зеленая, небо такое голубое, поля такие желтые, леса такие темные, – я была в восхищении всю дорогу. И Фло тоже, и мы прыгали от окна к окну, пытаясь увидеть все с обеих сторон – а мчались со скоростью шестьдесят миль в час. Тетя устала и уснула, а дядя читал путеводитель и ничему не удивлялся. Вот как мы ехали – Эми, вскакивая: «О, это должно быть Кенилворт, это серое пятно среди деревьев!»; Фло, бросаясь к моему окну: «Какая прелесть! Мы непременно должны туда заехать. Правда, папа?»; дядя, спокойно любуясь своими ботинками: «Нет, дорогая. Разве только если ты пива хочешь. Это пивоварня».
Пауза, затем Фло кричит: «Боже мой, виселица, и человек на нее поднимается!» – «Где, где?» – взвизгивает Эми, тараща глаза на два высоких столба с перекладиной и какими-то звякающими цепями. «Шахта», – замечает дядя с усмешкой в глазах. «Смотри, какое там стадо миленьких ягнят!» – говорит Эми. «Какая прелесть, смотри, папа!» – добавляет Фло сентиментально. «Это гуси, мои юные леди», – отвечает дядя тоном, от которого мы замолкаем. Фло усаживается за «Похождения капитана Кавендиша», а весь пейзаж остается мне одной.
Когда мы приехали в Лондон, конечно же, полил дождь, и не было видно ничего, кроме тумана и зонтиков. Мы отдохнули, распаковали вещи и немного походили по магазинам в промежутках между ливнями. Тетя Мэри купила мне кое-какие вещи, потому что я собиралась в такой спешке, что не взяла с собой и половины того, что нужно. Теперь у меня белая шляпка с голубым пером, муслиновое платье, тоже белое с голубым, и прелестнейшая пелерина. Покупать на Риджент-стрит – одно удовольствие; и все кажется так дешево: очень красивые ленты – всего шесть пенсов за ярд. Я купила впрок, но перчатки куплю в Париже. Как это изысканно звучит, правда?
Мы с Фло для забавы заказали наемный экипаж и поехали прокатиться, пока тети и дяди не было. Потом мы узнали, что молодым девушкам неприлично ездить в таких экипажах без сопровождающих. Но это было так забавно! Потому что когда мы сели, возница закрыл нас деревянным кузовом и поехал так быстро, что Фло испугалась и велела мне остановить его. Но он был снаружи и высоко и чем-то отгорожен, и я не могла до него докричаться – он не слышал меня и не видел, как я махала зонтиком. И так мы и ехали, совершенно беспомощные, с головокружительной скоростью. Нас подкидывало, трясло и швыряло из угла в угол, пока наконец, когда мы уже были в полном отчаянии, я не увидела в крыше маленькую дверцу. Я открыла ее, и появился красный глаз, и разящий пивом рот произнес:
– Что такое, мэм?
Я, стараясь говорить спокойно, отдала ему распоряжение ехать потише, и, захлопнув дверку со словами: «Слушаю, мэм», он перевел лошадь на самый медленный шаг, словно на похоронах. Я опять ткнула в дверку и сказала: «Чуть побыстрее», и он помчался с бешеной скоростью, как прежде, а мы смирились с судьбой.
Сегодня день был ясный, и мы пошли в Гайд-парк, это совсем рядом – наша гостиница в аристократическом районе, хоть этого и не скажешь по ее виду. Рядом с нами – дворец герцога Девонширского, и я часто вижу его ливрейных лакеев, бездельничающих возле задних ворот. И дом герцога Веллингтонского недалеко. А что я видела в Гайд-парке! Картинки не хуже, чем в «Панче»[41]: толстые старые дамы в красных и желтых каретах с пудреным кучером впереди и важными лакеями в шелковых чулках и бархатных ливреях высоко сзади, бойкие няни с детьми, румяней которых я в жизни не видела, красивые девушки с полусонным видом, щеголи в странных шляпах и бледно-лиловых лайковых перчатках и рослые солдаты в коротких красных куртках и высоких меховых шапках, такие забавные, что мне очень захотелось их нарисовать.
Роттен-роу значит
После обеда посетили Вестминстерское аббатство, но не ждите от меня описаний – описать его невозможно! Я только скажу, что это было грандиозно! Сегодня вечером мы собираемся в театр, смотреть Фехтера[43]. Это будет подходящим завершением самого счастливого дня в моей жизни.
Полночь.
Очень поздно, но я не смогу отправить утром это письмо, не рассказав вам, что произошло сегодня вечером. Как вы думаете, кто вошел, когда мы пили чай? Английские друзья Лори – Фред и Френк Воуны! Я была так удивлена и даже не узнала бы их, если бы не визитные карточки. Оба высокие и с бакенбардами; Фред очень красив, в английском вкусе, а Френк почти не хромает и ходит без костылей. Они узнали от Лори, где мы собираемся остановиться в Лондоне, и пришли пригласить нас в их дом; но дядя не захотел переезжать, так что теперь мы должны нанести им ответный визит, когда сможем. Они ходили с нами в театр, и всем было очень весело; Френк беседовал с Фло, а мы с Фредом говорили о прошлых, настоящих и будущих развлечениях, и так легко, будто знали друг друга всю жизнь. Скажите Бесс, что Френк спрашивал о ней и был огорчен, услышав о ее плохом здоровье. Фред засмеялся, когда я заговорила о Джо, и попросил передать его «почтительный поклон большой шляпе». Никто из них не забыл лагерь генерала Лоренса и как там было весело. Как, кажется, давно это было, правда?
Тетя третий раз стучит в стену, так что я вынуждена кончить это письмо. Право же, я чувствую себя словно ведущая праздную жизнь лондонская красавица, когда сижу здесь в комнате, где полно красивых вещей, в такой поздний час и пишу это письмо, а в моей голове путаница парков, театров, новых платьев и галантных кавалеров, которые говорят: «Ах!» – и крутят свои светлые усы так, как и должны крутить английские лорды. Я очень хочу увидеть вас всех, и, несмотря на мою глупость, я все равно, как всегда,
Дорогие девочки,
в моем последнем письме я рассказывала вам о нашем пребывании в Лондоне – как любезны были Воуны, какие приятные вечеринки они устраивали для нас. Но больше всего мне понравились поездки в Хэмптон-Корт и Кенсингтонский музей. В Хэмптоне я видела картины Рафаэля, а в музее целые залы, где висят полотна Тернера, Лоренса, Рейнолдса, Хогарта[44] и других великих мастеров. День, проведенный в Ричмонд-парке, был очарователен, мы устроили настоящий пикник, и там было больше прелестных дубов и групп оленей, чем я могла срисовать. А еще я слышала соловья и видела, как взлетают с земли жаворонки. Благодаря Фреду и Френку мы могли осматривать Лондон сколько душе угодно, и нам было жаль уезжать. Англичане неохотно вводят в свой круг новых людей, но уж если решат сделать это, их гостеприимство, на мой взгляд, невозможно превзойти. Воуны надеются встретиться с нами в Риме предстоящей зимой, и я буду ужасно разочарована, если этого не произойдет, потому что мы с Грейс очень подружились и мальчики очень славные, особенно Фред.
Ну вот, едва мы устроились на новом месте, как он появился опять – сказал, что у него каникулы и он едет в Швейцарию. Тетя сначала взглянула на него очень строго, но он был так невозмутим, что она ничего не смогла сказать. И теперь мы отлично проводим время и очень рады, что он приехал, так как он говорит по-французски не хуже настоящего француза и я не знаю, что бы мы без него делали. Дядя не знает и десятка слов и упорно старается очень громко говорить по-английски, будто от этого его поймут. У тети очень старомодное произношение, а мы с Фло, хоть и думали, что много знаем, обнаружили, что это не так, и очень рады, что есть Фред, чтобы «parlez-vous»-кать[45], как дядя выражается.
Как чудесно мы проводим время! С утра до вечера осматриваем достопримечательности, а обедаем в приятных веселых кафе, где с нами часто происходят всякие забавные случаи. Дождливые дни я провожу в Лувре, наслаждаясь разглядыванием картин. Боюсь, что Джо вздернула бы свой дерзкий нос перед некоторыми из изящнейших, но это потому, что у нее нет склонности к искусству, а у меня есть, и я стараюсь как можно скорее развить глаз и вкус. Наверное, ей больше понравились бы всякие реликвии; так, я видела треуголку и серый сюртук Наполеона, его детскую колыбель и старую зубную щетку, а также маленькую туфельку Марии-Антуанетты, кольцо Сен-Дени, меч Карла Великого[46] и много других интересных вещей. Я буду часами рассказывать о них, когда вернусь, но сейчас – нет времени.
Пале-Рояль – восхитительное место! Столько bijouterie[47] и других прелестных вещей, я почти с ума схожу от того, что не могу их купить. Фред хотел купить кое-что для меня, но я, разумеется, не позволила. А еще Буа и Елисейские Поля – très magnifique[48]. Несколько раз я видела императорскую семью[49]: император некрасивый, с тяжелым взглядом, императрица бледная и красивая, но одета, по
Мы часто ходим в сады Тюильри, они очень красивы, хотя старинные Люксембургские нравятся мне больше. Кладбище Пер-Лашез тоже очень интересное место, многие склепы будто маленькие комнатки, и, заглянув, видишь стол с портретом умершего на нем и вокруг стулья, чтобы посетителям было где сесть, когда они придут оплакивать похороненного в этом склепе. Это так по-французски.
Мы сняли комнаты на Рю-де-Риволи, и с балкона открывается вид на всю эту длинную, великолепную улицу. Это так красиво, что мы часто проводим вечера на балконе, беседуя, когда слишком устаем за день, чтобы отправиться куда-нибудь и вечером. Фред – очень интересный и, пожалуй, самый приятный молодой человек, какого я знаю, – кроме Лори, чьи манеры более обворожительны. Хорошо бы у Фреда были темные волосы, я не люблю светловолосых мужчин, однако Воуны очень богаты и из аристократического рода, так что я не против того, что у них светлые волосы, да к тому же мои собственные еще светлее.
На следующей неделе мы едем в Германию и Швейцарию, и, так как не будем нигде в пути останавливаться надолго, я смогу писать вам лишь наспех. Но я веду дневник и стараюсь «правильно запоминать и ясно описывать все, что вижу и чем восхищаюсь», как папа советовал. Это хорошая практика для меня, и дневник вместе с моим эскизным альбомом даст вам лучшее представление о моем путешествии, чем эти мои каракули.
Adieu[50], нежно вас целую,
Дорогая мама,
еще целый час до нашего отправления в Берн, и я постараюсь рассказать тебе, что произошло, так как есть кое-что и очень важное, как ты увидишь.
Поездка на пароходе вверх по Рейну была великолепна, я просто сидела, смотрела и наслаждалась всей душой. Возьми старые папины путеводители и прочитай там об этом, а у меня нет достаточно красивых слов, чтобы описать, что я видела. В Кобленце мы чудесно провели время, а студенты из Бонна, с которыми Фред познакомился на пароходе, пропели нам серенаду. Ночь была лунная, и около часа после полуночи нас с Фло разбудила раздавшаяся под окном прелестнейшая музыка. Мы вскочили и, спрятавшись за шторами, стали выглядывать украдкой. Оказалось, что это Фред и студенты распевают внизу. Романтичнее я ничего не видела – река, мост из лодок на реке, большая крепость на другом берегу, всюду лунный свет и музыка, которая могла бы смягчить даже каменное сердце.
Когда они кончили, мы бросили вниз цветы и видели, как они толкаются, чтобы схватить их, посылают воздушные поцелуи нам, невидимым красавицам, а потом уходят смеясь – курить и пить пиво, я думаю. А на следующее утро Фред показал мне один примятый цветок в кармане своей куртки и посмотрел на меня очень сентиментально. Я посмеялась над ним и сказала, что цветок бросила не я, а Фло, что, кажется, вызвало у него отвращение, так как он тут же выбросил его в окно и опять стал благоразумным. Боюсь, у меня будут неприятности с этим мальчиком – похоже на то.
На водах в Нассо очень весело, и в Баден-Бадене тоже. Там Фред проиграл много денег, и я его отругала. Когда с ним нет Френка, нужно, чтобы кто-нибудь за ним приглядывал. Кейти однажды сказала, что хорошо бы, чтобы он поскорее женился, и я совершенно согласна, что это было бы благоприятно для него. Франкфурт восхитителен; я видела дом Гете, памятник Шиллеру и знаменитую «Ариадну» Даннекера[52]. Она очаровательна, но доставила бы мне больше удовольствия, если бы я лучше знала мифологию. Я не захотела спрашивать, раз все знают или делают вид, что знают, этот миф. Мне следовало побольше читать, а то я теперь выясняю, что ничего не знаю, и это унизительно.
Поделиться книгой: