Посвящения и посвященные в Тибете

После длительных приготовлений ученик просит благословения у духовных предшественников того ламы, который собирается дать ему посвящение; он поклоняется ламе и трем прибежищам – Будде, Учению и Общине. Затем он дает следующие обеты:

«Я никогда не унижу своих соучеников, не скажу о них ничего дурного.

Я не оскорблю достойного человека.

Я не причиню вреда монахам.

Я не разлучусь с со своими учителями тайных методов.

В этот день я отвергаю все религиозные обряды.

Я буду верен своим обетам.

Я буду использовать свое тело, речь и разум наилучшим образом.

Я никогда не предам Учение Будды и не забуду свои обязанности по отношению к своему духовному учителю.

Я никогда не предам и не обману ни одно живое существо.

Отныне и до дня, когда стану бодхисаттвой (самое развитое существо, которое в следующей жизни становится буддой), я не совершу ничего необдуманного.

Я буду внимателен к наставлениям моего духовного учителя.

Я не причиню страданий ни одному живому существу.

Я не попрошу ничего на пути к блаженству.

Я не поддамся соблазнам этого мира даже ценой своей жизни.

Отныне и навсегда я буду избегать кладбищ или уединенных мест (поскольку эти места считаются более подходящими для практики медитации и достижения духовного просветления).

Я отвергаю все мирские увлечения.

Я никогда не оставлю те деяния, что не от мира сего (например медитации, то есть те, которые направлены на духовное освобождение, на освобождение из цикла перерождений)».

Ладонь кандидата окропляется «святой водой», которую он выпивает. Затем идет проповедь ламы. Кандидату запрещается сообщать непосвященным мистические слова и различные другие подробности ангкура.

Особый уровень

На этом уровне не используется ни кьилкхор, ни какие-либо другие ритуальные предметы, а ученик просит ангкур в следующих выражениях:

«О лама, держатель скипетра Учения, я, сын твоего сердца, жажду ангкур великого завершения, осуществляемый без помощи извне. Объясни мне, о лама, конечный кьилкхор, который является сущностью нашего разума. Вступив в него, я более никогда из него не выйду».

Л а м а: «Блаженный и прекрасный сын, просветленный ум, который еще не обрел ангкур великого завершения, слушай, и я объясню тебе кьилк– хор этого. Отвергнув всякое рассуждение, человек освобождается от уз этого мира, он больше не принимает и не отвергает низшую истину».

Это одно из фундаментальных учений ламаистских мистиков. Низшая, или приблизительная, истина (тха-нъет) – это то, что относится к окружающему нас миру, истина, которую мы считаем реальной и которая действительно реальна в той же степени, в какой реальны мы сами. Она содержит в себе различение добра и зла, приятного и неприятного и тому подобное и побуждает человека принимать одно и отвергать другое. Тот же, кто поднялся к постижению высшей истины (дон-дамба), видит за пределами этих различий и достигает безмятежности.

Цветы, которые ученик собирается бросить на кьилкхор, столь же нематериальны, как и сам кьилкхор. Они называются «цветами знания», а сам кьилкхор – «тем, у чего нет врат».

Кандидат сбрасывает монашеское одеяние – символический акт отречения от мирской суеты и даже самой лучшей ее разновидности – членства в религиозной общине. Он поднимает свои ладони к сердцу, складывает их и устремляет взгляд на сердце ламы, и оба, учитель и ученик, пребывают в глубокой медитации.

Этой медитацией отшельники-созерцатели обычно заканчивают посвящение. Однако другие учителя по окончании медитации снова дают ученику «святую воду» и приступают к продолжительному обсуждению различных философских положений и концепций, таких, как, например, понятие «я» (или, скорее, «не-я»), «четырех пределов»[59] и многие другие. Эти последовательные обсуждения образуют многие ангкуры.

Узкоспециальный стиль этих бесед, характерных только для восточных трактатов, не позволяет представить их без длинных комментариев.

Считается, что для получения особого посвящения «без активности» требуется быть внимательным, осведомленным, непринужденным (то есть без «напряженности»), спокойным, ничего не принимать и не отвергать.

Иногда о чудесах, происходящих при совершении некоторых ангкуров, рассказывают либо люди, которые утверждают, что были очевидцами, либо знающие или слышавшие об этом от очевидцев. Об этом нелегко получить информацию, так как сами посвященные хранят обет молчания в отношении всех обстоятельств их посвящения. Они нарушают этот обет только в самых редких случаях, когда это, по их мнению, может принести моральную пользу другому человеку.

Например, чудесные превращения могут происходить со шнурком, который лама повязывает на запястье кандидата. Эта процедура часто выполняется не во время обряда посвящения, а накануне. Часто бывает так, что к этому шнурку пристает травинка, колосок злака и другие мелкие предметы. Они случайно оказались в уединенной обители ламы перед посвящением, но тибетцы верят в то, что лама наделил эти предметы определенными свойствами с помощью концентрации мысли. В течение всей ночи шнурок остается на руке кандидата, а наутро лама сам снимает его вместе с травинками, колосками и другими приставшими к нему предметами. В то же самое время ученик рассказывает ламе об увиденных им сновидениях.

Говорят, что иногда с этими предметами происходят странные трансформации: меняется их форма или цвет, они увеличиваются или уменьшаются в размере; бывает, они даже полностью исчезают.

Считается, что эти знаки указывают на глубинные склонности ученика, которые предвещают его духовное будущее.

Некоторые учителя придают таким знакам величайшее значение; иногда они откладывают церемонию посвящения или даже, ориентируясь в своих действиях на эти предзнаменования, вообще отказываются от нее.

Тем не менее чаще всего упоминаемыми чудесами являются видения. Такие феномены легко можно объяснить, если признать вместе с тибетцами то, что некоторые люди способны сделать для окружающих видимыми и даже ощутимыми свои мысленные образы, создавая совершенный во всех отношениях фантом. Заслуживает также доверия то, что в тот момент, когда они появляются, внимание присутствующих сконцентрировано на одной и той же идее личности, и такая сфокусированность сознания существенно помогает формированию видения.

В традициях и легендах упоминается множество таких поразительных фактов, но большая часть этих описаний практически одинакова, и имеются лишь небольшие расхождения в типах таких явлений.

Благодаря рассказу Миларепы мы узнали о том, что произошло в доме ламы Марпы, его гуру, через несколько дней после того, как последний дал своему ученику наивысшее посвящение, которое только было в его власти.

Вскоре Миларепа должен был покинуть своего учителя. Это была их последняя мистическая встреча, нечто вроде «тайной вечери»[60], которая сопровождалась ритуалами в честь божеств и духовных предшественников нынешнего ламы.

Жена Марпы Дагмедма приготовила подношения ламам-предшественникам и йидамам, тормы (ритуальные пироги) – дакини и чойжонам[61]; посвященные Марпой ученики уселись перед кьилкхором, играющем важную роль в этом виде церемонии.

Затем Марпа показал в центре круга различные чудеса. Миларепа рассказывает, что лама показал образы Кьепа-Дордже, Кхорло Дэмчога и некоторых других йидамов, затем – символические предметы: дильбу, колесо, меч и т. д. Следом появились мистические слоги «Аум-А-Хум», соответственно белого, красного и синего цвета, а также шестислоговая формула «Аум мани падме хум!». В заключение ученики созерцали различные сверкающие видения.

Что касается последней разновидности явлений, замечу, что эти бесшумные фейерверки, состоящие из движущихся сияющих образов разного цвета, часто созерцаются теми, кто занимается йогической системой тренировки. Именно в этой огненной форме божества показывают себя в ламаистских ритуалах дубтхаб.

Еще более интересными, чем показанные Марпой чудеса, мы считаем те заявления, которые, согласно Миларепе, он высказал своим ученикам по этому поводу: «Все эти видения – не более чем миражи, магические формации, лишенные реальности».

Как-то в области Нголог[62] я встретила одного ламу-амчода, священника низшего разряда, который рассказал мне о совершенно поразительном случае; случай этот, по его словам, произошел на его собственном посвящении. Он находился, как того требует ритуал, перед закрытой дверью уединенного жилища наставника. В это время внутри лама читал литургические фразы, призывающие Херуку, могущественного владыку школы дзогченпа. Стоя снаружи, ученик заметил нечто вроде тумана, просачивающегося из всей поверхности деревянной дверной коробки. Через какое-то время этот туман постепенно уплотнился и принял форму Херуки гигантских размеров, обнаженного, с короной и ожерельем из отрубленных человеческих голов, каким он обычно изображается в различных книгах и на картинах. Его поза и взгляд были строгими и угрожающими.

Ужаснувшийся новичок бессознательно отступил назад, но фантом приблизился к нему на несколько шагов. Это было выше всяких сил несчастного кандидата на посвящение. Его охватила паника, и он как безумный бросился бежать вниз с горы, преследуемый грозным Херукой, каждый неторопливый шаг которого превышал полсотни шагов новичка. Погоня длилась недолго. Неспособный в своем расстроенном состоянии ума выбрать правильное направление, беглец уперся в тупик и вынужден был остановиться. Вспомнив известные предупреждения об оккультных опасностях, которые подстерегают странников на «Кратком Пути», он не сомневался, что это его последний час. Однако, как ни странно, это воспоминание не усилило его ужас, а, наоборот, успокоило. Успокоившись, он сел скрестив ноги и, опустив взор, погрузился в медитацию.

Лама рассказал мне, что к тому времени, когда с ним это случилось, он уже был далеко не новичок в мистической практике, и его взгляды на существование и сущность божеств уже совершенно отличались от представлений обычных верующих. Тем не менее он считал, что, какова бы ни была природа представшего перед ним Херуки, тот обладал чудовищной силой.

Затем его мысли вернулись к предстоящему посвящению. Отказ от него из-за недостатка мужества, как ему казалось, отбросит его назад с того пункта «Пути», которого он уже достиг. И в этом случае ему пришлось бы множество раз рождаться в облике человека, совершенно несведущего в вопросах духовной жизни, прежде чем ему снова представится возможность услышать драгоценные поучения святых учителей[63]. Такая перспектива пугала его больше призрака и даже больше самой смерти. Он встал, готовый ко всему, и решил немедленно вернуться к своему ламе.

В то время, пока рассказчик сидел опустив взгляд, он, естественно, потерял из виду Херуку. Найдя в себе мужество снова взглянуть, он увидел, что призрак отдалился. Теперь его гигантская фигура преграждал вход в убежище учителя.

Этот лама сказал мне, что случившееся далее он так и не мог понять до конца. Он смутно помнит некоторые события, следующие одно за другим с молниеносной быстротой. Взбежав, он добрался до Херуки, прошел «сквозь него», почувствовав боль в межбровье, и оказался внутри хижины у ног своего учителя перед сияющим и благоухающим кьил– кхором.

Вполне естественно, что я не преминула рассказать эту странную историю нескольким ламам, спросив их мнение по этому поводу. Некоторые были склонны считать это фантасмагорическое видение чисто субъективным явлением. Этот человек, сказали они, полностью потерял осознание окружающего и пережил это странное приключение в некоем трансе. Что касается причины последнего, то, возможно, лама вызвал в сознании ученика образ Херуки, и тот, в свою очередь, добавил все остальное и приукрасил в собственном воображении. Или же, возможно, эмоциональные переживания ученика перед приближающимся посвящением так усилили концентрацию сознания на образе Херуки, что сам ученик и стал творцом своего видения.

Другие, напротив, полагают, что Херука был тулпой[64], порожденным ламой посредством экстернализации своего мыслеобраза, который стал воспринимаемым другим человеком. Когда призрак сформировался, лама контролировал его поведение, или, скорее всего, это бессознательно делал сам ученик, соотнося действия тулпы со своими переживаниями. Его страх обусловил угрожающий облик Херуки, а когда он обратился в бегство, призрак начал его преследовать.

Здесь можно было бы сказать, что, согласно воззрениям тибетцев, наши чувства сильно влияют на поведение и мышление тех, с кем мы имеем дело. Тибетцы полагают, что разбойник или тигр становятся смелее, если встретившийся с ними в лесу человек испытывает страх, даже если он не показывает этот страх никакими внешними признаками. То же можно сказать и обо всех других чувствах. Как обычно, в таких случаях каждый человек находит для себя какие-нибудь объяснения. Однако объяснения тех, кто верит в реальность Херуки, существа, принадлежащего иному миру, слишком далеко уведут нас от нашей темы. В Тибете, как и всюду на Востоке, есть множество различных способов «верить в богов».

Глава 5

Посвящение «Мани» и различные значения «Аум мани падме хум!»

Из предыдущего текста читатель уже должен был понять, что посвящения в Тибете выглядят подобно бесчисленным вратам, открытым для различных областей деятельности. Лишь очень немногие монахи ограничиваются получением четырех или пяти мистических посвящений у учителей-созерцателей. Эти искатели состояния Будды являются замкнутыми людьми, которые редко привлекают внимание своих соотечественников, будь то монахи или миряне.

Совершенно иначе дело обстоит с многочисленными посвященными в различные, внешне мало связанные между собой учения и ритуалы, которым даруются отдельные ангкуры. К этой категории относятся многочисленные учителя, а иногда и псевдоучителя, причем некоторые из них наслаждаются серьезной репутацией, которая не всегда бывает заслуженной. И все же среди них встречаются и талантливые духовные руководители, и человек невежественный, но со скрытыми интеллектуальными способностями, со временем обнаруживает, что эти наставники медленно, но верно ведут его в правильном направлении.

Даже самые тривиальные посвящения могут заключать в себе философские или мистические зерна: это можно увидеть на примере различных интерпретаций широко известной формулы «Ом мани падме хум!» и многочисленных связанных с нею практических действий.

Путешественники-миряне и даже востоковеды иногда слишком торопятся объявить бессмысленным то, что сами они непосредственно не понимают. Авторы, весьма сведущие во многих других важных областях, вплоть до настоящего времени переводят первый слог «Ом» как обычное восклицание «О!», а последний слог «хум!» – как эквивалент «Аминь». Возможно ли большее заблуждение?

Слог «Ом» может означать три лица индуистской Троицы: Брахму, Вишну и Шиву, а также Брахмана – «Одно без какого бы то ни было другого» философии адвайта-веданты. Это – символ невыразимого Абсолюта, предельное выразимое слово, за пределами которого нет ничего, кроме безмолвия. Шри Шанкарачарья называет его «опорой медитации»[65], а в «Мундака-упанишаде»[66] утверждается, что «Ом» это лук, благодаря которому индивидуальное «я» достигает всеобщего «Того» (тат), которое невозможно определить ни как бытие, ни как небытие.

Индийцы рассматривают «Ом» также как звук, созидающий миры. Когда йог достигает способности слышать одновременно все звуки и голоса всех существ, которые существуют и движутся, он воспринимает один-единственный звук «Аум». Этот «Аум» вибрирует также в глубинах сокровенного «я», и тот, кто знает, как произнести его в безмолвии, достигает высшего освобождения.

Тибетцы, получившие «Дум» из Индии вместе с мантрами, с которыми он связан, по-видимому, не знали обо всех разнообразных значениях, которые были известны их соседям за Гималаями, как не знали и о том исключительном положении, которое этот слог занимает в индийских системах философии и религии.

«Ом» повторяется ламаистами вместе с другими словами санскритских формул, не придавая им никакого особого значения, в то время как другие мистические слоги, например «Хум!» и «Пхат!», считаются наделенными огромной энергией и широко используются в магических и мистических ритуалах.

Перейдем к следующим словам этой формулы. «Мани падме» означает буквально «драгоценность в лотосе». Здесь мы, по-видимому, обнаруживаем значение, которое выглядит чисто умозрительным, и в обычной тибетской интерпретации им не дается никакого объяснения, каким бы ни было буквальное значение, большинство верующих совершенно не знают его. Они верят в то, что механическое повторение «Ом мани падме хум!» обеспечит им счастливое перерождение в Нуб Девачен, Западном раю высшего блаженства.

Некоторые более сведущие верующие узнают, что шесть слогов формулы относятся к шести классам живых существ и к мистических цветам:

Ом – белый – боги;

Ма – синий – полубоги[67];

Ни – желтый – люди;

Пад – зеленый – животные;

Ме – красный – не-люди[68];

Хум – черный – обитатели чистилища.

Существуют различные мнения насчет эффекта повторения этих шести слогов. Одни говорят, что их повторение помогает перевоплотиться в Западном раю – Нуб Девачене. Другие считают это бессмысленным. «Богам, – возражают они, – нет нужды стремиться в рай, они уже и так обитают в той или иной счастливой обители».

Что касается стремления избежать попадания в Нуб Девачен, то это также лишено смысла. Буддийское учение ясно говорит о том, что жизнь преходяща во всех мирах, и смерть – неизбежный конец для любых родившихся существ.

Некоторые видят эффекты шести слогов в ином свете. Они утверждают, что посредством повторения «Ом мани падме хум!» человек отнюдь не освобождает существ шести видов от круговорота перерождений; скорее тот, кто повторяет эту формулу, избавляет себя от воплощений в том или ином из этих миров.

Многие набожные тибетцы обоих полов довольствуются только повторением священной формулы, будучи убеждены в том, что она сама по себе произведет нужный эффект – разумеется, после получения соответствующего посвящения, которое обеспечивает исполнение желаемого.

Тем не менее относительно этого мистического процесса есть некоторые пояснения. Так, «Ом мани падме хум!» используется в качестве опоры для медитации, которую можно описать примерно следующим образом:

Шесть видов существ медитирующий отождествляет с соответствующими слогами, которые он представляет расположенными на фоне вышеупомянутых цветов. Эти слоги образуют бесконечную цепь, которая, поддерживаемая дыханием, пронизывает все тело, «входя» в него через одну ноздрю и «выходя» через другую. Соразмерно тому, как концентрация становится все более совершенной, эта цепь, как мысленно замечает медитирующий, удлиняется. Мистические слоги далеко выходят из тела вместе с выдохом и снова поглощаются со вдохом. Однако цепь при этом никогда не разрывается – она растягивается, как резиновый шнур, оставаясь все время связанной с медитирующим.

Кроме того, постепенно трансформируется форма тибетских букв этих слогов, и тот, кто «обретает плод» данной практики, воспринимает шесть слогов как шесть сфер, в которых возникают, развиваются, наслаждаются, страдают и умирают бесчисленные существа шести видов.

Таким образом, ясно видно, что шесть миров и их обитатели являются не более чем субъективным творением разума, который порождает их и в который они вновь погружаются.

В последующем описании дыхательных упражнений можно заметить, что некоторые из них включают в себя задержку дыхания на вдохе, а другие – непопадание воздуха в тело[69] сразу после выдоха, что условно называется «пребыванием пустым».

В медитации на «Ом мани падме хум!», когда шесть слогов испускаются вместе с выдохом, практикующий представляет себе рождение шести видов существ, которое длится столь же, сколько дыхание «остается вне тела». Последующий вдох возвращает всю фантасмагорию вселенной в медитирующего. Она поглощается им и остается в нем столь же долго, насколько он задерживает дыхание.

Посредством этой практики продвинутые мистики достигают транса, в котором буквы формулы, существа, которые они символизируют, и все к ним относящееся растворяется в том, что за отсутствием лучшего термина буддисты махаяны называют Пустотой.

Затем, достигнув этого видения и непосредственного осознания Пустоты, они освобождаются от иллюзии того мира, каким мы его себе представляем, и, соответственно, вырываются из цепи перерождений, происходящей из этой иллюзии.

Отметим сходство этой теории с распространенной в Индии концепцией «дней и ночей» Брахмы, то есть чередующихся периодов его активности и сна, которые в индийской космогонии называются также «дыханием» Брахмы. Согласно этому учению, Вселенная возникает в тот момент, когда Брахма выдыхает, и возвращается в него, когда он вдыхает.

«Когда приходит день, все явления возникают из непроявленного (авъякта). Когда приходит ночь, оно снова поглощается им»[70].

«Все существа возвращаются в мою материальную природу (пракрити) в конце кальпы. В начале следующей кальпы я снова исторгаю их из себя»[71].

В описанной здесь медитации тибетцы заменяют собой гипотетического Брахму и думают: «Явления, которые я ощущаю, возникают благодаря мощи моего разума; они – проекции, лишенные сущности».

Это вовсе не означает, что не существует объективных вещей, но означает только то, что феноменальный мир, каким мы его видим, есть не более чем фантастический мираж, материализация тех форм, которые мы воспринимаем.

Поскольку настоящая работа не нацелена на изучение тибетской философии, то вместо дальнейших рассуждений на эту тему мы рассмотрим еще одну из многочисленных интерпретаций «Ом мани пад– ме хум!».

Эта интерпретация не принимает в расчет деление формулы на шесть слогов и учитывает буквальное значение слов «драгоценность в лотосе», которые рассматриваются как символические.

Самой простой интерпретацией является такая: в лотосе (этом мире) существует драгоценность (учение Будды).

В другом объяснении «лотос» символизирует разум, в глубинах которого интроспективная медитация порождает знание, истину, освобождение, нирвану; причем все эти различные термины указывают на одно и то же.

Теперь мы получили значение, связанное с одним из самых замечательных учений буддистов махаяны, которым они отличаются от своих собратьев по вере – тхеравадинов (последователей хинаяны).

Согласно этому учению, нирвана, конечное освобождение, ни в коей мере не отличается и не противостоит миру явлений (сансаре). Мистик открывает первое в самом сердце второго. Нирвана (драгоценность) существует, когда существует просветление. Сансара (лотос) существует до тех пор, пока сохраняется неведение-иллюзия, которая скрывает нирвану, подобно тому как лотос своими многочисленными лепестками скрывает в себе драгоценность[72].

«Хум!» в конце формулы является мистическим выражением гнева. Оно используется в тех ритуалах, которые направлены на подчинение демонов и грозных божеств. Каким же образом оно оказалось рядом с «драгоценностью в лотосе» и «Ом», священным слогом индусов? Это также объясняют по-разному.

«Хум» – это разновидность мистического воинственного клича, выкрикиваемого как вызов врагу. Но кто или что здесь враг? Одни видят его во враждебных демонах, другие – в триаде наших дурных качеств, которые удерживают нас в круговороте перерождений; это страсть, ненависть и глупость. Более тонко мыслящие рассматривают в качестве такого врага воображаемое «я», которым мы так дорожим. Говорят также, что «Хум» означает разум, свободный от любых идей об объективно существующем.

Наконец, к формуле после ряда повторений (обычно сто восемь, что соответствует числу бусин тибетских четок) добавляется седьмой слог. Ламы, сведущие в мистическом языке, учат, что этот слог, «Хри», указывает на глубокую реальность, скрытую в явлениях, на фундаментальную сущность вещей.

В то время как обычные верующие ограничиваются ранее описанным посвящением (лунг) и механическим повторением широкоизвестной мантры, другие верующие во время более высших посвящений получают различные эзотерические и мистические наставления.

Глава 6

Ритуалы дубтхаб

Значительное число ангкуров (посвящений) связано с ритуалами дубтхаб, занимающими важное место в ламаистских практиках.

Сам термин «дубтхаб» (пишется как груб тхаб) означает «средства или метод для достижения успеха». Считается, что эти методы ведут к достижению четырех целей:

1. Мягкий или спокойный (шиба) – для достижения долголетия, здоровья и удачи.