Приглашение в ад

— Что ж, тогда это, — браслет лег перед выжигой-барменом, и тот цапнул его, как кот зазевавшуюся мышь.

— Другое дело!

— Еще бы, — Вадим проводил браслет сочувствующим взглядом. Подобными вещичками он обзаводился время от времени в музее Ганисяна. Кое-что изымали у городских мародеров хлопцы Пульхена. Не раз уже ему приходилось спорить по этому поводу и с Клочковским, и с заведующим единственной клиникой города — Борей Воздвиженовым. Они пеклись о морали, Вадима интересовал конкретный результат. Как бы то ни было, никто из оппонентов его не переубедил. Вадим искренне верил, что в трудное время подобное добро не должно лежать без дела. В музеях ли, в частных руках все это творчество былого так и так сохранится. А даже если и нет, что с того? Его смешила сама мысль о «лишенных прекрасного наследия» потомках. В отпущенные тысячелетия мир наковал столько каменно-металлических безделушек, полотен, скульптур и мелодий, что никакому гению будет не под силу переварить подобное обилие. Хватит и малой доли, чтобы взрастить новый слой культурологов и ваятелей. Возможно, в чем-то им даже будет проще — меньше риска повториться. Впрочем, вслух свои мысли Вадим не высказывал. Его бы не поняли и не поддержали. Даже душка-старик Ганисян, по собственному почину решившийся на превращение художественного музея (кстати, лучшего в городе!) в подобие детского интерната, посматривал на его экспроприаторскую деятельность косо. А потому с апологетами искусства Вадим предпочитал не спорить, послушно кивая головой, уныло поддакивая, однако в минуты нужды под шумок и сокрушенные вздохи все-таки свершая свое черное дело. «Что значит — явиться на встречу с Лили, не организовав даже простенького заказа? Власть мы или не власть?!..» Примерно так рассуждал он, но рассуждал опять-таки про себя.

Возвращаясь к столу с подносом, Вадим окунулся на минуту в людской водоворот. Справа и слева судачили о разном и в то же время об одном и том же. Чаще всего упоминалось утреннее падение чужого самолета.

— …Хорошо еще, что пустышка. А то шарахнуло бы по-настоящему.

— Откуда его только принесло? Значит, живут еще где-то?…

— А в тех домах, что развалило, вроде и не было никого. Повезло людям!..

— Это каким людям? Тем, кого, значит, не было?… Ну, ты выдал!

— Да и не скажешь теперь точно — были или не были. Кто там копаться-то будет? Гора в три этажа.

— Какая гора? Я же говорю: пустышка летел. Пара зданий — разве гора? Вот когда на Химмаше тряхнуло, это да — намолотило так намолотило. Или на Сортировочной станции, к примеру. Надо было тебе посмотреть, как рвется транспорт с боеприпасами. Я-то видел. Сидел километрах в десяти и видел. Все, как на ладони…

Уберегая поднос от толчков, Вадим добрался наконец до столика.

— Что-то не спешат наши гости, — пробормотал он.

— Возможно, хотят убедиться, что мы здесь одни?

Вадим откинулся на спинку стула, с усмешкой оглядел зал.

— Действительно, если половина сидящих — из леса, почему бы второй половине не оказаться нашими людьми?

— Кит осторожен, только и всего.

Вадим пододвинул к Клочковскому распечатанную банку с консервами.

— Ладно… Как бы то ни было, деликатесами пренебрегать не стоит. Тем более, что за пределами этого заведения давно рубают стеарин с солидолом. Так что поцарствуем.

Клочковский промолчал.

Сидящий поблизости мужичок — во всем драном, пропахший мочей и свалкой, неспешно наливал собеседнику из бутыли. Ковыряя вилкой в своей порции, Вадим прищурился. Еще одно подобие живого Паучка. Только более запущенное. И конечно же рассказывает про самолет, упавший чуть ли не в ста шагах от рассказчика. То есть, само собой, ни в какое везение Паучок номер два не верил, но отметить счастливое событие вознамерился твердо. Его собеседник, худой, с выцветшим лицом мужчина, слушал равнодушно и больше следил за алюминиевой кружкой, из которой они поочередно отхлебывали по глотку.

— Меня беспокоит Поль, — Клочковский с театральным изяществом извлек из кармана платок, промокнул губы. Восхищенным взором Вадим проводил платок до кармана. Вот она порода! Дворянская кровь и так далее! Он-то о платках уже и думать забыл…

— Ты ведь в курсе, что он наговорил преподобному отцу?

Вадим кивнул.

— Слышал…

— Вот-вот. В самых непарламентских выражениях пообещал разнести из гранотомета ближайшую к его району церковь.

— Черт его знает, чего он так распалился. А в общем я поговорю с ним. — Вадим вздохнул. — Ох, уж мне этот ненавистник смирения! Понимаешь, есть у него пунктик — насчет гордости и гордыни. Вот и воюет с религией, как может.

— Пунктик не пунктик, но надо с ним серьезно потолковать, — Клочковский нахмурился. — Поль все более становится неуправляемым, и мне это очень не нравится. Пока он, конечно, не опасен, но видишь ли… Наблюдается тенденция, а значит, можно предположить, что с ним станет через месяц или два. Еще и с Пульхеном они на ножах. Не дай Бог, передерутся.

— Это верно. Где бродит Поль, там никогда не появится Пульхен, и наоборот. Кошка с собакой, черт бы их побрал! Хотя одно ведь дело делают!

Вадим вытер руки, взглянув на опустевшие жестянки, сожалеюще причмокнул губами. Консервы они прикончили в пару минут. И даже к вину не успели притронуться.

— Пожалуй, самого Поля я еще сумею придержать, — задумчиво произнес он, — но среди его архаровцев полно горячих головушек. Как быть с ними? Он же набирает к себе и правых, и левых. Иной раз попадаются и натуральные психи. Многие, ясное дело, обижены на Пульхена.

— Поль не только Пульхена, он и «бульдогов» задирает.

— Понял, Сергунь, понял. Бузы нам не надо, так что могу обещать: разговор состоится. Хотя, надо сказать, о вашем хваленом муниципалитете этот буян-медведь отзывается вполне справедливо.

— Ну, о нашем муниципалитете ты сам все прекрасно знаешь. Не все так просто. — Клочковский обиженно пожевал губами. — А я мало что там решаю. То есть практически ничего. А насчет бузы ты прав. «Бульдоги» расстреливают трубадуров, Поль — «бульдогов», а Пульхен под горячую руку крушит всех подряд. Чем все кончится — неизвестно. Потому, думаю, ты и затеял эти переговоры.

Вадим улыбнулся.

— Точно!.. Ты извини, Сереж, но я, как и Поль, не слишком доверяю нынешней власти. Какая она там у нас по счету? Десятая? Или двадцатая?… Словом, властям я не верил и не верю. Скорее — отдельным людям. Тебе, например, Ганисяну, Боре Воздвиженову…

— Киту, — продолжил за него Клочковский. — Или я ошибаюсь?

— Кха!.. Курить охота. — Вадим машинально ощупал карман куртки. Черт знает, сколько времени он не держал в зубах папиросы или хотя бы дешевенькой самокрутки. То есть, табачок, конечно, достать можно, но стоить это будет тех же браслетов и тех же колечек.

— Так ты в самом деле поверил Киту?

— Поверил, не поверил — не в этом дело, — Вадим говорил неохотно. — Не знаю, Сереж. Не знаю!.. Знаю только, что Кит — это сила. И при этом он не блатарь, не примитив, объединивший сброд. Чего-то он тоже хочет, понимаешь? А много ли в наше время людей, которые еще чего-то хотят? Само собой, я не о жратве с выпивкой, я о глобальном.

— Что ж, о глобальном — так о глобальном. Разгром Дикой Дивизии действительно заставляет задуматься.

— То-то и оно! — Вадим оживился. — Вспомни, если бы не Кит, может, и не сидели бы мы здесь сейчас. Силы-то были неравные. И никто Кита за хвост тогда не тянул. Сам взялся помогать. И потерял, между прочим, уйму людей.

— Ну, людей ему, положим, не очень-то было жаль, — Клочковский посопел носом. — Но в целом я согласен. Кит — лошадка нестандартная…

— О каких это лошадках вы тут говорите? — женский хрипловатый голос, перебил советника, заставив их вздрогнуть.

Обернувшись, Вадим разглядел Катрин. То есть в первый момент он ее даже не узнал. Время безжалостно обошлось с девушкой. Высокая, исхудавшая, с повылазившими от недоедания волосами и идиотским макияжем, она мало чем напоминала ту прежнюю рыжеволосую красавицу, что магнитом разворачивала головы мужчин при одном своем появлении. А ведь не виделись всего месяцев пять или шесть. Пять месяцев, полтораста дней, каждый из которых мог стать последним для каждого из них.

Впервые же они столкнулись в те далекие дни, когда Вадим сам влачил полуживотное существование. Была и в его жизни такая пора. Попробуй не оступиться, когда все кругом идет прахом. Умер отец, и он всерьез запил. Притоны, кабаки и подвалы стали для него подобием приюта. Именно тогда Катрин и вплыла в его судьбу — вплыла подобием вертлявой и ухоженной яхточки. Тогда о ней и впрямь можно было так сказать. И какое-то время, возможно, всего-то несколько недель — было их общим временем. Чем-то она помогла ему, что-то сумел приоткрыть для нее он. Влюбленность кончилась ничем, однако Вадим спасся. Катрин сумела-таки вытянуть его из смрадного болота, наставить на путь истинный, хотя сама предпочитала окольные тропы. А чуть позже уже сам Вадим пытался вытянуть ее из той же трясины. Увы, усилия оказались тщетны, ничего путного у него не вышло. Светлые идеи рыжеволосую Катрин не интересовали, грела исключительно любовь — сиюминутная, обманчивая, но создающая видимость жизни. Так или иначе, но у Вадима даже сложилось впечатление, что эта жизнь девушку вполне устраивает, и никакой другой — с той же полуголодной пайкой и той же бедностью она принимать попросту не хочет. Грустно, но они остались каждый при своем…

— Может быть, мальчики ожидают девочек? — Катрин, не спрашивая разрешения, присела за стол. — Одна дама уже есть.

— Мы заметили, — Вадим тряхнул чубом. — И, кстати, заметили, что дама едва держится на ногах.

— Еще чего! Очень даже держится, — Катрин фыркнула. — Просто даме нужно было присесть, вот она и выбрала мужчин посолиднее. Иначе, боюсь, меня отсюда скоро высвистнут. Вон тот тип у входа уже дважды предупреждал, так что ты, Вадик, будь добр, улыбнись мне. Пусть эта кругломордая обезьяна видит, что бедная девушка не одна.

— Это пожалуйста. Улыбками всегда богат. — Вадим и впрямь улыбнулся. — А что? Дама по-прежнему гуляет сама по себе и не желает ни на кого работать?

— Конечно! — Катрин причмокнула губами. — Какой ты понятливый! Сутенеров не любила и не люблю. Одна беда — их в нашем городе, как крыс и мокриц.

— Изведем, Катюш. Обязательно изведем.

— Эх, Вадик-Вадик. Крысы и мокрицы вечны. Ничего у вас не выйдет.

— Выйдет, Катюш, непременно выйдет. — Покосившись в сторону громилы, засевшего в кресле у дверей, Вадим вздохнул. Катрин была пьяна, но как обычно резала правду-матку. Дурой или простушкой ее назвать было нельзя, а в неистребимость сутенеров она верила тверже, чем в загробную жизнь. И вообще, судя по всему, настроение у нее было говорливое. На лице Катрин было написано живейшее желание обсудить свою разнесчастную жизнь, всех своих бывших воздыхателей, недругов и завистников. Вадим по опыту знал, что затянуться подобная беседа могла очень и очень надолго, однако и прогнать Катрин не мог. Прошлое обязывало.

Тоскливо оглядев зал, Вадим откупорил бутылку, щедрым движением придвинул ее даме. Так или иначе Лили еще не появился. Время следовало как-то коротать. Заметив недоуменный взгляд Клочковского, он вяло улыбнулся.

— Это Катрин… Не Денев, но тоже ничего. Моя старая знакомая.

— Ну, не такая уж и старая, — женщина кинула жеманный взор на Клочковского, кокетливо улыбнулась щербатым ртом.

* * *

В кабачке по-прежнему играла музыка, гомонили люди. Вадим не собирался деликатничать. Позволив Катрин немного выговориться, он резко сменил тему беседы и опять же мимоходом отметил промелькнувшее на лице Клочковского осуждение. Тактичный спутник готов был внимать Катрин с вечера и до рассвета, как того требовали правила приличия. Однако Вадима исповедь Катрин не слишком интересовала. Сейчас его более занимала предстоящая встреча, а потому он без колебания перевел разговор в нужное русло.

— Рассказала бы ты нам о другом, Катюш. Например о Ките с Лили. Что там толкуют о них в народе?

Катрин сразу его поняла. Хмельная поволока исчезла из ее глаз. Поджав губы, она пытливо посмотрела на собеседников.

— Ты собираешь худую информацию, душечка. И не там, где ее следовало бы собирать.

Вадим опустил ладонь поверх худенькой руки девушки, осторожно погладил.

— И опять ты, Катюш, ошибаешься. Я не держу тебя за информатора и никогда не держал. Ты сама видишь: тебе ничего не предлагают взамен. Просто сейчас это может оказаться для нас важным. Я очень хочу понять, как людям Кита удается проникать в город, минуя наши кордоны?

Клочковский осторожно кивнул. Подобная проблема его тоже занимала.

— Разве мы не друзья, Катрин?

Вадим с удовлетворением отметил промелькнувшую в глазах девушки нерешительность. Он кивнул на Клочковского.

— Ему можно доверять. Даже, пожалуй, больше, чем мне.

— Вот как? — она усмехнулась. Помолчав, спросила: — Но вы же не собираетесь делать глупости?

— Глупость глупости — рознь, Катюш. Кроме того, главные глупости всегда творят наверху. — Вадим передернул плечом. — А это простой человеческий интерес. Могу добавить, что никто не собирается воевать с Китом, скорее наоборот.

— Ого! Что-то новенькое!

— В том-то и дело. Но сама согласись, даже о союзнике тоже не мешает знать побольше.

— А ты слышал, что они вытворяют с доносчиками?

— Ты же не доносчица.

Голос Вадима был полон елея, и, непонятно улыбнувшись, Катрин наморщила лобик, на мгновение превратившись в старушку. Что-то про себя решив, с напускной бравадой кивнула головой.

— Ладно, была не была! Раскрывайте пошире уши, блюстители!

— Уже раскрыли.

— Так вот, дорогие мои пинкертоны, все обстоит очень просто. В Воскресенске каждая собака знает ваш броневик. Со всеми кляксами и загогулинами на броне. А теперь скажи, часто ли тебе или твоему Пачуген приходится объясняться с патрулем?

— Здрасьте, еще чего не хватало!.. — Споткнувшись на полуслове, Вадим озадаченно уставился на Катрин. — Погоди! Ты хочешь сказать…

Катрин замотала головой.

— Я пока ничего еще не сказала.

В разговор вмешался Клочковский.

— У них что, есть дубль? — тихо спросил он.

— Наконец-то, сообразили, козлики! — Катрин с лихостью мотнула кудрями. Голос однако у нее оставался напряженным. — Только ты, Вадик, мне обещал…

— Конечно, Катрин. Само собой! Но… Ты сама видела это чудо?

— И не один раз.

— Прелестно!

Новость оказалась и впрямь занимательной. Насупленный, Вадим смотрел прямо перед собой.

— Действительно все проще простого. — Сумрачно констатировал он. — Если они перерисовали Санькину мазню, их, конечно, никто не останавливает.

— Мне все-таки хочется быть спокойной, Вадим. — встревоженно произнесла Катрин.

Он снова погладил кисть девушки.

— Это только информация к размышлению, — сказал он. — Не более того, успокойся.

— К нам подходят, Вадим!..

Они одновременно повернули головы.

— Прошу простить, господа! — над ними высился обрюзгший громила — хозяин бара. На этот раз глаза его светились радушием, в руках он держал несколько бутылей и знакомый Вадиму браслет.

— Это велено вернуть, вино же в качестве презента.

— Презента от?…

Громила изобразил почтительную умиленность, заговорил чуть тише.

— От человека, который ожидает вас в отдельном кабинете. Как только попрощаетесь с дамой, пройдите сразу к нему. Но только один. Я вас провожу.

Громила вежливо отошел к стойке, застыл в ожидании. Вадим поглядел на Катрин, придвинул к ней бутыли с вином.

— Только прошу тебя, не напивайся. Лучше обменяй на что-нибудь путное.