Поиграли и хватит

— Только в шестом часу тело нашел какой-то мужчина, случайный прохожий. Ему не спалось, и он вышел рано погулять с собакой. Собака и потащила его в кусты… Вот так все это было, Танечка.

— А разве Саша ночевал у себя в комнате один?

— Именно так. Учебный год только начался, еще не все иностранцы приехали. Недисциплинированный народ! Так что одно место у них в комнате было пока не занято. А русский мальчик, с которым Александр жил два года, уехал на уик-энд к родителям.

— А тот парень, который был так занят со своей подружкой… Разве он не слышал крик? Ведь должен был! Когда человек падает из окна, он не может…

Внезапно я вспомнила нечто еще более важное:

— Рэй, в комнате должны были остаться следы борьбы! Хоть что-нибудь, что указывало бы на насильственную смерть!

Лионовски смотрел на меня как-то странно и молчал. Наконец с силой потер переносицу костяшками пальцев — будто принимал трудное решение. Медленно покачал головой:

— Нет, Таня. В комнате был полный порядок, как всегда. Александр Ренуа очень аккуратный человек, это все знали. Только окно было раскрыто. И, кажется, будильник упал на пол — наверно, на подоконнике стоял. Так сказал мне следователь. И крика никто не слышал. Потому что… потому что он не мог кричать.

— Не мог? Но почему?!

Мой собеседник еще больше понизил голос, хотя — по понятным причинам — мы и так разговаривали чуть слышно.

— Я еще не все рассказал вам, Таня. Перед тем как Ренуа выпал из окна, ему ввели смертельную дозу какого-то сильнодействующего наркотика. Название я не запомнил — плохо в этом разбираюсь. Бедняга все равно умер бы.

— Это чудовищно, Рэй!

— Да, ужасно. Но самое главное — все выглядит так, как будто он сам это сделал. Кажется, следствие намерено придерживаться версии самоубийства. Теперь вы понимаете…

— Но это же полная ерунда! Ведь Саша не был наркоманом, правда?

— Конечно, не был. Как хорошо вы его называете — Саша… Теперь вы понимаете, Таня, почему я хочу, чтобы вы распутали это дело. Кстати, почему вы не спрашиваете, откуда я узнал про вас?

— Жду, когда вы сами расскажете.

— Нет, вы просто молодец, дэтэктив! — Рэй тряхнул головой и усмехнулся. — Пожалуй, мне все-таки придется сдаться на вашу милость… Все очень просто: сегодня ночью, поздно, Александр позвонил мне и кое-что рассказал. Это был странный звонок. Так мне тогда показалось — он же поднял меня с постели… Но теперь я думаю, что звонок был связан с гибелью Саши. Тем более что погиб он очень скоро после того, как позвонил мне.

«Какое совпадение! — подумала я. — Ну, прямо все как у меня».

— Может, я был даже последним, кто говорил с ним. Кроме убийцы, конечно… Если вообще там был убийца.

Я была так заинтригована этим Сашиным звонком другу, что пропустила мимо ушей последние слова Рэя.

— Куда же он вам звонил? В общежитие, что ли?

— Нет, конечно. У меня есть комната в общежитии, но… Там я появляюсь довольно редко. Общага есть общага, сами понимаете. А у меня серьезная научная работа, нужна тишина. Словом, я снимаю квартиру — здесь недалеко, на Политехнической. И институт рядом, и общежитие — очень удобно. И даже телефон есть.

— Понятненько. А разве иностранцам разрешается?

— Ну-у… Не то чтобы очень, но в некоторых случаях не запрещают. Я говорю о дипломниках и аспирантах. Должно быть, деканат имеет довольно высокое мнение о моих научных способностях. А ФСБ — о моей лояльности! — Лионовски опять усмехнулся.

— Рада за вас. И что же сказал вам Саша Ренуа? И в котором часу это было? Вспомните, пожалуйста, точно.

— Точно? Тут и вспоминать нечего: я положил трубку в два тридцать две… или тридцать три минуты. Если телефонный звонок будит тебя ночью, ты обязательно посмотришь на часы. А о чем он говорил… Вам тоже надо точно или можно своими словами?

— Валяйте своими словами, но точно.

— Так… Услышав мой голос, он сказал: «Извини, Рэй, это Ренуа. Надо поговорить». Я ответил, что он сумасшедший, что я только-только стал засыпать. Засиделся допоздна, Таня: у меня завтра встреча с научным руководителем, готовлюсь… Но он перебил меня: «Извини, но дело очень срочное. Произошло чрезвычайное событие, в котором замешан наш студент. Будет скандал, и я должен предупредить тебя как руководителя землячества и как друга». Конечно, я спросил — какое событие, какой скандал и почему с этим нельзя было подождать до утра. Но Ренуа ничего не собирался рассказывать мне по телефону. Только повторил, что речь идет об очень серьезном происшествии, он даже произнес слово «преступление». Что в любой момент могут вмешаться милиция «и даже более серьезная организация». А до утра нельзя было ждать потому, что утром надо «действовать». Он сказал еще, что утром, как можно раньше, нам надо обязательно поговорить, а потом будет очень хорошо, если я пойду вместе с ним на одну очень важную встречу.

— Какую встречу?

— Конечно, на встречу с вами, Таня! «С частным дэтэктивом, — сказал он, — который поможет нам в этом деле». Он уже сам все решил, оказывается! И все это он вывалил мне на голову в половине третьего ночи, можете себе представить?! Если бы я знал, что мне придется пойти на эту встречу, но — без него…

— И что же, Саша назвал вам мои имя, фамилию, телефон?

— О нет! Конечно, нет. Только имя. Да и то мне показалось, что это вышло у него случайно. Когда я услышал про дэтэктива, я… я просто в ужас пришел! Пожалуйста, поймите меня правильно, Танечка. Вам совершенно неожиданно, посреди ночи, сообщают «радостное» известие, что в вашей семье случился скандал, и тут же говорят, что обо всем этом уже известно какому-то сыщику. Да тут свихнуться можно! Конечно, я ответил — должно быть, слишком резко, — что он окончательно сошел с ума, если, не посоветовавшись со мной, доверил такое деликатное дело какой-то ищейке. А Ренуа возразил: это никакой не «ищейка», а девушка-дэтэктив, которая заслуживает полного доверия. «Таня очень хороший человек, — сказал он, — я знаю, что она обязательно поможет нам».

Я усмехнулась:

— Полагаю, мистер Лионовски, вас не утешила информация, что детектив — женщина?

— Вы угадали, Танечка. Мало того, что частный сыщик, так еще и девушка! С которой Александр, по собственному его признанию, познакомился случайно… Ни для кого не секрет, что бедняге все вокруг казались людьми хорошими и добрыми. Вот почему я так удивился, когда он позвонил мне этой ночью… и был так встревожен и расстроен. Подозревать кого-то в чем-то плохом — это так не похоже на Сашу Ренуа! Боюсь, Таня, что именно доверчивость его и погубила. Но в отношении вас мой бедный друг был абсолютно прав, теперь я в этом не сомневаюсь!

Рэй Лионовски снова улыбался — самой «мужской» из всех возможных улыбок. Печаль о погибшем друге и жажда справедливого мщения удивительно уживались в нем со стремлением нравиться интересующей его женщине. Ведь то, что я интересовала его как женщина, а не только как «дэтэктив», было очевидно. А в общем-то, что тут удивительного? Таковы все мужики, пока они живы.

Господи, а разве ты-то сама не такая?! Только что глаза были на мокром месте — и вот уже почти кокетничаешь с этим африканцем, который так откровенно закидывает удочки в твой огород! Но если бы молодая жизнь Саши Ренуа не оборвалась так нелепо и страшно, то на месте Рэя сейчас сидел бы он, и ты, Танечка, точно так же охмуряла его. Охмуряла, охмуряла бы, не отпирайся! Как все-таки погано, подло устроен человек…

Однако согласись, что Саша и Рэй — далеко не одно и то же. Две большие-большие разницы. С бедным Шуриком ты, если б захотела, справилась бы в два счета. Оля Вингер, тем более отсутствующая, не помеха. А этому черту, похоже, ничего не стоит справиться с тобой, Таня дорогая! Ишь, как вылупил свои зеленые зенки… Тьфу, да слушай же ты, что он говорит: ты уже на работе!

— Конечно, я рассказал следователю об этом телефонном звонке. Не упомянул только о «девушке-дэтэктиве» по имени Таня. Сам не знаю, почему я это скрыл. Наверное, вспомнил слова Александра, что вы хороший человек и сможете помочь.

Грустная улыбка, оказывается, шла к этому лицу ничуть не меньше, чем «охмурительная» или высокомерная усмешка.

— Когда меня наконец отпустили, я позвонил нескольким своим знакомым — у меня есть знакомые среди юристов — и без особого труда навел справки о вас, Танечка. Я полагал, что «девушек-дэтэктивов» в Тарасове не так уж много, и оказался прав. Тем более что у меня еще было и ваше имя. Через полчаса уже знал все, что мне было нужно, и набирал ваш номер.

— Вы хотя бы догадались набрать его не из своей квартиры? — внезапно испугалась я.

— Догадался, догадался… — В зеленых глазах опять мелькнуло снисходительное выражение. — Я и знакомым своим звонил из автомата. Так что любому, кто заинтересуется нашим знакомством, мы сможем сказать, что вы впервые услышали об Александре Ренуа от меня.

— Но другие ребята могли рассказать в милиции, что вчера в поезде Саша полтора часа болтал тет-а-тет с какой-то девушкой.

— Нет, они ничего не сказали о девушке в поезде. Никто из них просто не придал этому никакого значения: они же до сих пор понятия не имеют, кто вы такая. Теперь, конечно, узнают, но я предупрежу их, чтобы молчали про поезд.

Заметив страстный взгляд, которым я давно уже пожирала персики, Рэй решительно пододвинул их ко мне:

— Вот как все это было, Таня. Не вините бедного Александра: он вас не выдал. Ну, почти… Но если бы не это «почти», то мы бы не встретились с вами, правда? — Мой почти клиент продолжал менять улыбки как перчатки. — О, Иисус… Как подумаю, что я мог быть грубым с ним… Всего за несколько минут до его смерти, быть может… Это ужасно, Таня!

— А вы были с ним грубым?

— Да нет… Надеюсь, что не очень. Я понял: ему бесполезно читать мораль. Сказал, чтобы он успокоился и сейчас же шел спать. Утром, как только проснусь, зайду к нему, и мы все обсудим. Утро вечера… умнее — кажется, так звучит русская поговорка?

— Утро вечера мудренее, — машинально поправила я.

— О да, конечно. Спасибо, Танечка. «Утро вечера мудренее», конечно! Примерно так я ему и сказал, только по-английски.

Еще одно совпадение. Похоже, мы с Рэем сегодня ночью говорили Саше Ренуа одно и то же. Только он не послушал нас. Или… или в этот поздний час от бедняги больше ничего не зависело: убийца уже «включил счетчик»…

— Вы разве говорили с Сашей не на своем родном языке? — не знаю зачем спросила я.

— «Родном»? — Рэй искренне удивился. — Вы имеете в виду язык нашей страны? О, Танечка, сразу видно, что вы очень плохо представляете себе Африку. Есть, конечно, язык коренной народности, наряду с французским он является государственным. Ренуа и, например, Роджер Адриамануни знают его хорошо — они из одной провинции. И он для них родной. А вот я, Таня, почти совсем его не знаю, хоть и родился на том же самом острове. Правда, в столичном пригороде. С Александром мы всегда разговаривали или по-английски, или по-русски: французский он знал слабовато, хоть фамилия у него и французская. Видите, Танечка: Африка — странная земля! Загадочная…

Лионовски потянулся к бутылочке.

— Вижу, вижу. Вот, например, вы, Рэй: фамилия у вас польская, но вы, признаться, мало похожи на поляка… Вся странность и загадочность Африки — на вашем лице!

Разливая коньяк по рюмкам, он качал головой в полном согласии:

— Вы правы, Танечка. Тысячу раз правы! Это верно: я похож на самого дьявола. И не удивлюсь, если он действительно был среди моих предков — так запутались и переплелись мои корни! Прадед со стороны отца, кажется, действительно был поляком. А меня — можете такое представить? — в детстве воспитывал настоящий француз— гувернер… Боюсь только, я не научился у него хорошим манерам, Таня!

Рэй погасил одну из своих улыбок — загадочную, как сама Африка.

— Если у вас будет желание, дэтэктив, я вам расскажу увлекательную историю моей жизни… когда-нибудь потом. А сейчас — предлагаю выпить за настоящих друзей. Я убедился, Танечка: это единственное, что имеет цену и о чем стоит сожалеть!

Его хрустальная рюмка с печальным звоном коснулась моей. Что тут добавишь? Мы молча выпили, а затем я перевела разговор на нашего общего, хоть и неведомого пока, врага.

— Рэй, ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Только искренне, хорошо?

— Конечно, Таня. Спрашивайте.

— Допускаете вы хоть малую возможность того, что Саша Ренуа сам лишил себя жизни, без постороннего вмешательства? Вот вы сказали недавно: «…если там вообще был убийца».

— Я так сказал?! — Искренние зеленые глаза расширились.

— Сказали. С памятью у меня все в порядке. Так что это — просто слова или настоящее сомнение? Вы давно знаете Ренуа, называете своим другом. Мог ли он, как говорится, сорваться с тормозов, накачаться наркотой и в состоянии транса шагнуть в открытое окно? Мог или нет?

Прошла минута, другая… Лионовски не торопился отвечать. Нервные пальцы играли пустой рюмкой, а прищуренные изумрудные глаза сосредоточенно изучали текстуру паршивого хрусталя. Наконец он поднял их прямо на меня. Сейчас в этих глазах не было ни тени мужского кокетства.

— Не знаю, Таня. — Голос Рэя прозвучал как-то по-новому. — Поверьте, я абсолютно честен с вами. Знаете что… Если бы вы не попросили отвечать искренне, я бы, наверно, сказал не задумываясь: «Нет, он не мог!» И был бы уверен, что отвечаю правду. Вы понимаете меня?

Я кивнула. Он продолжал:

— Я бы еще добавил, что знаю Ренуа как себя самого. Ну и… разные красивые слова о том, что он не мог совершить ошибку, — слова, какие положено говорить о друге. И я действительно могу сказать о погибшем все эти слова. Сказать с чистой совестью, Таня!

Впервые я заметила, что его руки, терзающие пустой сосуд, слегка дрожат. Наверное, он тоже заметил это, потому что оставил в покое рюмку и спрятал руки под стол.

— Но после ваших слов я задумался. Да, я знал Сашу как себя — так мне, по крайней мере, казалось. Но вот вопрос: а знаю ли я самого себя? Разве каждый из нас может сказать, что он знает себя «от и до», как говорят русские? Разве мы знаем, как будем себя вести в каких-то обстоятельствах, в которые еще не попадали? Разве можем угадать, как изменят наше поведение чрезвычайные ситуации и сильные эмоции? Например, страх — за собственную жизнь или за своих близких? Или физическая боль, или страсть, Танечка? Наконец, соблазны: деньги, власть, слава?..

Рэй выдержал паузу, чтобы я прониклась смыслом его слов, потом подался ко мне через стол, сверля глазами:

— Нет, Таня! Мы не можем знать все это. Мы можем только думать, что знаем. Вот почему я не исключаю: могли возникнуть обстоятельства, при которых Александр сам… сделал это. Но я считаю, что в любом случае убийца все-таки был. Даже если он и не находился в комнате Ренуа в момент его смерти.

— Боюсь, я вас не совсем понимаю, Рэй.

— Ах, это, наверное, мой русский язык! Слишком сложный у нас разговор, не хватает слов… Я постараюсь вам объяснить, Таня. Если сам Ренуа сделал себе укол, то он сделал это не по ошибке, вы меня понимаете? Вот в этом я уверен абсолютно! В милиции мне сказали, той дозы хватило бы, чтоб убить пятерых. Не мог Александр так ошибиться, ведь он был медик и учился, кстати, отлично. Значит, он сознавал, что лишает себя жизни! Но почему, Таня, почему? Что произошло? Ведь еще вчера утром, когда мы виделись последний раз, это был самый обычный Саша Ренуа — спокойный, умный, серьезный… Что же могло довести его до самоубийства? Вернее — кто?! Это же очевидно, Танечка: был конкретный человек, который и стал причиной гибели Ренуа. Александр так и сказал мне по телефону: «Случилось чрезвычайное событие, в котором замешан наш студент. Боюсь, что это преступление». И я хочу, чтобы вы назвали мне его имя, дэтэктив, — заключил Лионовски. — Тяжело сознавать, но это будет скорее всего одно из одиннадцати хорошо известных мне имен. Себя я, с вашего позволения, исключил бы, потому что я его не убивал. Впрочем, наших девушек — их в Тарасове четыре — тоже, по-моему, можно исключить. Они на такое не способны. Что скажете, Таня?

— Скажу, что я берусь за это дело. Если вы, мистер Лионовски, хотите стать моим клиентом — что ж, тем лучше. Если не согласитесь на мои условия — кстати, беру я за услуги немало, — тоже не беда: значит, в этот раз буду работать на себя. Я могу себе это позволить.

— Не сомневаюсь. Но для нас обоих будет лучше, если вы будете работать на меня. Заранее согласен на все ваши условия. Я тоже могу себе это позволить.

— Значит, по рукам. И еще я скажу вам кое-что, чтобы впредь не было между нами недоразумений: я буду искать не просто «причину гибели» Саши Ренуа, а его убийцу. Настоящего убийцу, вы слышите? Подонка, который наполнил отравой этот проклятый шприц и всадил в ничего не подозревающего парня, а потом открыл окошко и скинул беднягу с пятого этажа!

— Если вы правы, Таня, то это был очень умный убийца, — как бы размышляя вслух, проговорил мой клиент. — Ведь он не оставил никаких следов. И никаких свидетелей…

— Пусть так. Но он все-таки был! Сашу убили. И убил его скорее всего тот, кто совершил первое преступление.

Последняя фраза сорвалась у меня в запале. Ничего страшного, конечно: этот парень — мой клиент. Но все же не надо было торопиться выкладывать карты. Мое дело — добывать информацию, а не разбазаривать ее!

Надменно-насмешливая маска на лице Лионовски осталась непроницаемой.

— Я так и думал, что вам известно о первом преступлении. — Голос его прозвучал ровно, даже безразлично. — Конечно, раз вы вместе ехали вчера в электричке, он должен был вам рассказать.

— Он рассказал мне только то, что в тот момент знал сам, — то есть ничего конкретного. О «преступлении» было еще рано говорить. Ну, а вы-то откуда узнали? Ведь Саша вроде бы не вдавался в подробности по телефону?

Рэй пожал плечами:

— От следователей, конечно. Не то чтобы узнал, скорее заподозрил — по вопросам, которые они мне задавали. И другим тоже. Они ведь допросили всех участников вчерашнего неудачного уик-энда. А потом, когда нас отпустили, я сам расспросил Нари и Роджера и уже от них узнал подробности об исчезновении этой девушки… Оля, кажется? Забыл ее фамилию…

— Оля Вингер. Вы знакомы с ней?

— Да-да, Вингер. Симпатичная такая брюнетка… однокурсница Нари и Роджера. Конечно, я ее знал. Она всегда была там, где появлялся Нари… и Ренуа тоже. Но мне эта особа не очень нравилась. Кажется, девушка капризная и… как это? бал… балмошная?

— Взбалмошная.

— Именно. Спасибо, Таня.

— Но почему вы говорите о ней в прошедшем времени — «знал», «не нравилась»? Как будто ее нет в живых… Разве о ней есть какие-то новости?

— Что?.. Нет-нет, что вы! О Иисус… — Наконец-то мистера Рэя смутил мой вопрос. — Простите, Танечка, это все мой русский язык! Нет, об этой девушке ничего не известно, насколько я знаю. Ее пока не нашли. Подруга Роджера, Наташа, — она, кажется, дружит с Олей Вингер — была у нее дома вчера вечером, поздно. Разговаривала с родителями. Ее отец сказал, что собирается утром заявить в милицию об исчезновении дочери — если, конечно, она до утра не найдется. Наверно, он это уже сделал, потому что всех нас в милиции спрашивали об Ольге.

— И о чем же спрашивали лично вас, Рэй?

— Та-анечка! Да вы лучше меня знаете, что спрашивают в таких случаях. Знаком ли, в каких отношениях состоял, когда видел в последний раз… Не знаю ли, где сейчас находится, ну и так далее. Собственно, это и все, пожалуй.

— Кстати, когда вы видели Ольгу Вингер в последний раз?

— О Иисус, и вы тоже! Я в милиции еле-еле вспомнил, когда имел счастье видеть эту… Олю. Это было неделю назад. Да, точно: в прошлое воскресенье. Я встретил их около нашего общежития — всю эту компанию, которая вчера выезжала за город. Я ехал играть в теннис, а они собирались погулять в центре города. Мы поболтали минут пять и разошлись. Это все.

— Ясно.

Я как бы между прочим взглянула на часы: надо блюсти имидж деловой женщины. Торопиться мне было абсолютно некуда, кроме как по новому делу, за которое только что взялась. Но клиенту об этом знать совершенно не обязательно.

— Ясно, Рэй. В моем распоряжении еще около получаса, и сейчас мы с вами должны заняться пренеприятным делом: составлением «досье» на ваших подопечных. Попрошу вас рассказать мне о каждом из них все, что знаете. Девушек пока тоже исключать не будем. — Я достала из сумочки блокнот.