Дважды убитый

— Вам известно, в каких странах работают девушки?

— Я что-то слышала про Париж, Гамбург, Варшаву, Будапешт.

— А насчет Турции вы ничего не слышали?

— Агентство сотрудничает со многими подобными агентствами в различных странах, может быть, среди них есть и Турция. — Пепел упал на стол, Анна смахнула его рукой в пепельницу и затушила сигарету.

— Венедиктов работает там с самого начала?

— По-моему, да, но точно я не знаю.

— А сколько времени там работал Зайцев?

При упоминании Зайцева Грачева побледнела и, слегка вздрогнув, упавшим голосом произнесла:

— Два года.

Она нервно поежилась, и я откровенно испугалась за ее душевное равновесие, но у меня было еще несколько вопросов. И я продолжала:

— Помните, вы мне говорили, что конфликт Зайцева с Венедиктовым не был вызван профессиональными трениями?

— Конечно, помню.

— А чем, по-вашему, мог быть вызван подобный конфликт? — Сделав последний глоток, я поставила пустую чашку на стол.

— Я же вам говорила, что точно ничего не знаю, — произнесла она с плохо скрытым раздражением.

Я видела, что Грачева что-то утаивает. Мотивируется ли это ее страхом перед кем-то или перед чем-то или она имеет свой расчет, замалчивая важные подробности?

— А вы знаете, что меня дважды пытались убить с тех пор, как я взялась за это дело, последний раз не более двух часов назад, и если вам что-то известно, то вы тоже подвергаетесь опасности. — Я не теряла надежду вызвать ее на откровенность. Грачева приподняла свои красивые брови и приоткрыла рот, все лицо ее выражало неподдельное удивление и испуг.

— Боже мой. — Она поднесла ладонь к губам, а другой рукой снова потянулась за сигаретой.

— Вы что-то знаете и скрываете от меня. — Я была неумолима.

— Зачем мне скрывать, вы же работаете на меня? Ведь это я вас наняла для того, чтобы найти убийцу.

Она резко поднялась, всем своим видом давая понять, что разговор окончен. Широко раскрытые глаза, плотно сжатые губы были еще одной картиной, призванной проиллюстрировать таинственное содержание книги под названием «Анна Грачева». Может, она еще на дверь мне укажет? Как бы спохватившись, Анна повернулась ко мне и, переходя на более мягкий тон, сказала:

— Я бы хотела знать, что вам удалось выяснить?

Она меня что, за идиотку держит? Загоняет в какой-то порочный круг, на меня охотятся уже второй день, а она демонстрирует свое уязвленное самолюбие взбешенной богачки. Я могу понять: горе, отчаяние, просьба о помощи, но подобные заскоки сейчас неуместны.

Стараясь не сорваться на язвительный комментарий, я как можно более спокойным тоном ответила:

— Вы получите недельный отчет в пятницу, а теперь мне пора идти. До свидания. — Миновав коридор, я с чувством облегчения закрыла за собой дверь.

Глава 3

Нужно признаться, что визит к Грачевой немного выбил меня из колеи. Трудно иметь дело с такой взбалмошной заказчицей. Она к тому же тормозит расследование, явно скрывая от меня детали, связанные с убийством Зайцева. Действительно ли это убийство произошло в результате его излишней осведомленности? Я все меньше и меньше верила в официальную версию самоубийства.

Ладно, оставим пока Грачеву в покое, может быть, обстоятельства подтолкнут ее к откровенности, а если этого не произойдет, я найду способ вытащить из нее необходимую информацию. Несмотря на аналитический склад ума, я привыкла доверять своей интуиции, и она подсказывала мне, что сам ход расследования подведет Грачеву к необходимости открыться.

Если у тебя убивают возлюбленного и ты хочешь докопаться до истоков, ты должна пойти ва-банк и не бояться запачкать рук, а уж если поручаешь ведение дела, столь важного для тебя, профессионалу, нужно по крайней мере не чинить ему препятствий.

Я решила проверить ближайший адрес, повернула ключ в замке зажигания и плавно тронулась с места.

Не прошло и десяти минут, как я припарковала машину возле серой невзрачной «хрущобы». У подъезда мирно сплетничали старушки. Взобралась на пятый этаж. Обитая потертым дерматином дверь боязливо приоткрылась на мой звонок. В узком проеме — настороженное лицо пожилой женщины.

— Вам кого? — Маленькие глазки женщины испуганно забегали.

— Оля Кузнецова здесь живет? Мне нужно ей кое-что передать. — Я постаралась придать своему голосу мягкость пуховой перины.

— Ее нет, она в отъезде, а вы, собственно, кто?

— Я ее знакомая, можно мне войти?

Женщина за дверью засуетилась, лязгнула дверной цепочкой и посторонилась, пропуская меня внутрь. Я остановилась в маленьком коридорчике, не рискуя самостоятельно продвинуться в глубь квартиры. В так называемой прихожей было трудно повернуться. Обои «под кирпич», трюмо, полка для обуви, пара обувных ложек на крючке, деревянная вешалка. С милостивого разрешения хозяйки я прошла следом за ней в комнату и села на предложенный стул.

— Меня зовут Таня Иванова, а как мне к вам обращаться?

— Нина Михайловна.

— Нина Михайловна, а когда вернется Ольга?

— С тех пор как она уехала, я не получила от нее ни одного письма.

Я обвела комнату взглядом: ничем не примечательный интерьер, дешевые бледно-зеленые обои в цветочек, сервант, несколько книжных полок, ковер на одной из стен, стол с четырьмя стульями, пара кресел и диван с деревянными подлокотниками.

— Она уехала в начале февраля, говорила, будет писать, присылать деньги, ей обещали хорошую работу. Может быть, вы что-то знаете? — Она подняла на меня глаза, в которых мелькнула тень смутной надежды.

— Нет, Нина Михайловна, я сама хотела бы навести справки об Ольге. Вы не знаете, куда она уехала?

— В Италию, в Милан. Ей так сказали. Сейчас посмотрю, как называется тамошнее агентство. — Она прошла в смежную комнату и несколько минут спустя появилась с целлофановым пакетиком, перетянутым резинкой, где были аккуратно сложены какие-то документы в обшарпанных обложках, пожелтевшие справки с загнутыми углами, несколько официальных фото, на которых лица людей приобретают напряженно-испуганное выражение, и, выудив листок в клетку, типичным жестом страдающих близорукостью поднесла его к глазам, а затем протянула мне. — Посмотрите сами.

Там было написано всего несколько слов: «Una planеta delli miraсoli. Milano. Italia».

— Вы не пытались подробней узнать об этой работе, связаться с дочерью через «Дартур»?

— Да я даже не знаю, где оно находится. Оля не любила, когда я интересовалась ее делами.

Я с сожалением посмотрела на эту забитую жизнью женщину, как видно, едва сводившую концы с концами. Печать безнадежности лежала на ее лице.

— Неужели вы не сделали ни одной попытки узнать о судьбе дочери? Ведь у нее были знакомые, подруги, приятели.

— Мы только год как переехали в город из деревни. Друзья остались там, а здесь… — Она низко опустила голову и тихонечко всхлипнула.

Я достала блокнот, записала свой номер телефона и положила листок на стол.

— Нина Михайловна, если от Оли будут какие-нибудь известия, позвоните мне, а я вам сообщу, если сама что-нибудь разузнаю, хорошо?

— Хорошо. — Она бросила на меня недоверчивый взгляд, как бы не надеясь на успех моего вмешательства.

На улице я взглянула на часы: короткая стрелка приближалась к цифре четыре, а минутная к двенадцати. Я с улыбкой вспомнила, как Светка форсила в часах фирмы «Ситизен», чей сапфировый круг был напрочь лишен цифровых обозначений. Если не считать нескольких золотистых точек, бесконечный путь стрелки был разделен на четыре равных отрезка. Эта «изумительная» японская штучка позволяла определять время с точностью плюс-минус час и не уступала первобытным очарованием ни клепсидрам, ни солнечным часам. Надо же, в голову лезет какая-то ерунда. Я села в машину и от досады слегка прикусила нижнюю губу.

Оставшееся до прибытия важного гостя время я потратила еще на два таких же малорезультативных визита. Одна из девушек жила с младшей сестрой и бабушкой, которая понятия не имела о том, где вообще находится старшая внучка. У другой мать была поглощена поисками очередного ухажера и не обращала на дочь никакого внимания, та, естественно, грубила ей, уходила из дома когда ей вздумается и всячески пыталась насолить своей мамаше.

* * *

Пыльная горячая лента шоссе опять легла под колеса моей «девятки». По обеим сторонам замелькали серые, безликие дома, некоторые из которых благодаря нежной заботе районной администрации сподобились милости быть украшенными незатейливым орнаментом. Я внимательно следила за дорогой. Подъем сменился ровным участком, и через минуту, развернувшись на аэровокзальной площади, я припарковалась так, чтобы заполнить вакуум между бордовым «Опелем» и синим «Фордом».

За рулем «Форда» сидел знойный усатый кавказец, который тут же закинул удочку своего призывного взгляда в салон моего автомобиля. Не такое удобное место, как показалось мне с первого взгляда. Я сделала непроницаемое выражение лица, не оставляя незнакомцу ни малейшей надежды на счастливый улов. Но тот, невзирая на мое презрительное равнодушие, широко улыбнувшись и привлекая все гортанное обаяние южной нации, громко произнес:

— Как вы ловко водитэ машину! Гдэ научились? — Он вышел и склонился к открытому окну с противоположной стороны от меня.

На вид ему было лет тридцать — тридцать пять. Пышные брови а-ля Леонид Ильич благодаря живой мимике исполняли неистовый танец, то сходясь с наигранной серьезностью у переносицы, то высоко взлетая и морщиня его загорелый лоб. Черные глаза горели плотоядным огнем, пальцами правой руки — один из них был украшен массивным перстнем с черным камнем — он нервно постукивал по дверке.

Я повернулась к нему и, состроив недовольную мину, обрубила канаты.

— Я встречаю мужа.

Тот невозмутимо продолжал:

— А кто у нас муж?

— Что вам, собственно, нужно? — Я поняла, что молчание не остановит его кавказского красноречия, а мне нельзя было привлекать к себе внимание, нужно как можно скорее отделаться от этого надоедливого типа.

— Можэт, пазнакомимся? Муж приэхал-уэхал, а жизнь идет. Меня Заза зовут.

Наклоняясь вправо, чтобы поднять стекло и оградить себя от дальнейших приставаний, в зеркале заднего вида я заметила две тормозящие иномарки: черный «Мерседес-320» и джип «Мицубиси-Паджеро» цвета мокрого асфальта. По-моему, это те, кого я жду. Сделав несколько оборотов, ручка стеклоподъемника остановилась: Заза обеими руками упирался в стекло, не давая ему подняться.

— Слушай, Заза, хочешь неприятностей?

С ироничной улыбкой Заза снисходительно кивнул.

Из джипа вылезли два качка в светлых летних костюмах и направились к зданию аэровокзала.

— Убери руки, недоумок.

Идиотская улыбка слетела с его смуглого лица, но стекла он не отпустил.

Костяшками указательного и среднего пальцев правой руки я ухватила Зазу за нос, сильно сдавив его, а другой рукой распахнула полу пиджака так, чтобы ему был виден мой «макаров», и, внушительно глянув на него, произнесла:

— Отвали, а то сделаю дырку, не заштопаешь. Сейчас я отпущу тебя, ты спокойно сядешь в свою машину и будешь сидеть там тихо и не рыпаться. Усек?

Он испуганно заморгал глазами и прогнусавил:

— Усек.

Я легонько оттолкнула его голову, отпустила нос и одновременно быстро до упора повернула ручку. Он отступил на шаг, потирая свой многострадальный шнобель, и остановился, все еще косясь на меня. Я постучала себе по левой стороне пиджака и сделала ему знак рукой в лучших традициях благородных господ, выпроваживающих лакеев. Насколько он был непонятлив вначале, настолько инстинкт самосохранения заставил его быть сообразительным в конце. Открыв дверцу, он плюхнулся на сиденье своего «Форда» и, мучимый жгучей обидой явного поражения, оскорбленно отвернулся.

Через пару минут я увидела двух возвращающихся здоровяков. Один из них курил, другой многозначительно поигрывал ключами. Походкой, в которой читалась насмешливая снисходительность к окружающим, они подошли к «Мерседесу». Тот, что был повыше, наклонился к открытому окну у заднего сиденья. Сообщив информацию и выслушав короткий напутственный комментарий, он выпрямился и, сопровождаемый своим «коллегой», отошел к газону.

Обходясь скупыми жестами и, очевидно, столь же непритязательным, но понятным им обоим языком, они разговаривали, попеременно засовывая руки в карманы и сплевывая.

Им бы семечек еще! «Шестерки», а держатся кум королю. Дверцы «Мерседеса» синхронно распахнулись. Ну, наконец-то! С одной стороны появился незнакомый мужчина в белой рубашке с галстуком в темно-синем двубортном костюме. Физиономия этого сорокалетнего денди мне ни о чем не говорила. Довольно высокий, худощавый, с черными гладко зачесанными и набриолиненными волосами, крупным носом и плотно сжатым ртом, он напоминал классический тип итальянского мафиози 80-х годов.

Чиркнув по этому несгибаемому силуэту, мой взгляд метнулся к другому «джентльмену», стоявшему напротив. Прежде чем он успел повернуть к лощеному господину свое широкое румяное лицо, я смогла различить его слегка тревожное и озадаченное выражение. Невысокого роста, русоволосый, солидной комплекции с уже обозначившимся животиком и просвечивающей лысиной — этими отметами времени и не слишком сбалансированного питания, — сей раздобревший дяденька не оставлял никаких сомнений в том, что он именуется Венедиктовым Игорем Сергеевичем. Его фотография анфас с женой, шикарной чистопородной славянкой во цвете лет (которую я имела честь созерцать на столе в кабинете Венедиктова), явилась визуальной посылкой для сравнительного анализа. Глаза с хитринкой, этакое взбалмошное, опекаемое судьбой дитятко. Хотя нынче он занят вполне взрослыми делами и даже огорчен. Одет он был с претензией: голубая сорочка, бордовый атласный в черную крапинку шейный платок, синий узорчатый жилет.

Третьим оказался щуплый кудрявый брюнет средних лет в белой рубашке и опрятных, чуть коротковатых брючках песочного цвета. На носу у него красовались очки с толстыми стеклами.

Этого-то сына Израилева как сюда занесло?

После обмена несколькими репликами со своим «итальянцем» и его компанией, сохраняя ленивую грацию кота «на довольстве», Венедиктов без суеты и спешки направился к центральному входу в аэровокзал. Вышеозначенный иудейский маргинал, быстро сорвавшись с места, засеменил, стараясь неизменно быть на одной линии и заискивающе заглядывая тому в лицо. Двое молодчиков составляли их немногочисленную, но внушающую уважение свиту.

До боли знакомый «Форд» дал задний ход и, развернувшись, покатил прочь.

А вот и Заза отъезжает. Давай-давай, не надо было зря времени терять!

Если усилием воли обуздать свое нетерпение, минуты ожидания могут принести немало пользы. Это — возможность передохнуть, сосредоточиться на своих мыслях, собраться с духом, подвести итоги и наметить план действия на будущее.

Однако сейчас, когда у меня уже сложилась вполне отчетливая картина этого самого будущего, которое ждет меня, едва я кинусь в погоню; когда уже все, что можно предусмотреть, раз двадцать прокручено в мозгу, ожидание было удилами, которыми усмиряют горячего скакуна.

Нарастающий вой прибывающих и надрывный рокот взлетающих самолетов озвучивали эти минуты вынужденного простоя. Я вспомнила свой сон про бомбу, точно мое подсознание предвещало этот день и час, и место, и грозящую опасность.

Если бы выкинуть все это из головы хоть на время и устремиться навстречу небесной романтике: сине-зеленая гигантская карта земли, беспосадочные перелеты, «огни аэродромов», как поется в песне, ожидания, встречи и расставания…

Только не автокатастрофы!

К делам земным меня вернуло появление у дверей главного входа того же сообщества, новую изюминку в которое привносило присутствие еще трех человек: объемистого мужчины с густыми черными волосами и пышной бородой в льняной двойке цвета кофе с молоком, слегка помятой, и пары затянутых в официальные костюмы брюнетов.

Один из них катил фирменный чемодан, другой в правой руке нес солидный, поблескивающий никелированной поверхностью кейс, а в левой держал зачехленный ноутбук.

Бородач, приглаживая свою львиную гриву и прибегая к услугам толмача, о чем-то разговаривал с Венедиктовым. Встречающие и гости неуклонно приближались к ожидавшим их «мерсу» и «Мицубиси», но перед самой посадкой компания затормозила.

Игорь Сергеевич улыбался и говорил, изо всех сил стараясь придать себе уверенный вид. Но жесты, становящиеся все более и более красноречивыми, выдавали еле сдерживаемую нервозность и настороженность. Лицо гостя хранило величественную непроницаемость. Он лишь слегка наклонял голову, внимая Венедиктову.

Затем Игорь Сергеевич сделал знак одному из телохранителей, тот открыл дверцу «Мерседеса», и Венедиктов, в гостеприимном жесте вытянув руку перед собой ладонью вверх, пригласил гостя садиться.

Я тоже лицедействовала: высоко подняв газету к лицу и заблаговременно проделав в ней маленькие дырочки для глаз, играла роль погруженного в чтение человека. Но в горле у меня пересохло, в висках стучало.

Ладно, ладно, успокойся. Сейчас начнется…

Как только вся бригада, бывшая объектом моего наблюдения, распределилась по машинам и последней хлопнула дверца джипа, я отбросила газету и лихорадочно вцепилась в руль.

Главное — не пережать, не стать жертвой собственного любопытства…

Нужно сохранять разумную дистанцию.