С корабля на бал

— А, вы уже знаете? Наверно, тот хомяк из отдела кадров доложил, Елена Владимировна? Нет, не Титаник. Иванов меня по-другому прозвал. Еще веселее. Когда я повел их в бассейн в первый раз, представился: я — Владислав Сергеевич, ваш новый преподаватель. А он меня переспрашивает: как-как? В-репу-даватель? Вот. — Шикин перевел дух и, чуть придержав мою руку, сказал: — Знаете что, Елена Владимировна? Мне…

Дальнейшего разговора приводить не имеет смысла. Он оказался длинным, малосодержательным и насыщенным шуточками Шикина, от которых я вымученно улыбалась. Через полчаса я получила приглашение на «прощальный ужин», как выразился Шикин.

— Конечно, как говорится в «Собаке Баскервилей», молодая женщина не может идти одна в дом холостяка, но тем не менее, Лена… мне хотелось бы вот так, по-простому. Вы ведь не похожи на чинных куриц, которые тут у нас работают? Их сначала пять раз в театр пригласи, потом в ресторан, потом еще куда-нибудь. И двух умных слов не выдоишь.

Мне показалось, что он сильно чем-то расстроен. Нет, не уходом из гимназии по собственному желанию. Он стоял передо мной, высокий, откровенный, говорил какие-то слова, и у меня было такое впечатление, что он уже давно не мог позволить себе говорить то, что хотел.

И еще — мне показалось, что все это он говорил только потому, что хотел как-то замять странное смятение, охватившее его при упоминании имени Паши Иванова.

«Кактусика».

Одним словом, он пригласил меня к себе в гости на ужин. Мне не понравилось это предложение, но из профессиональной корысти я согласилась.

* * *

Я вышла на улицу и зашагала по вечернему проспекту. Позади, за поворотом, осталась Казанская, на которой находилась моя новая работа. Навстречу, щурясь от лучей заходящего весеннего солнца, шли немногочисленные прохожие, и я, осмотревшись по сторонам, быстро пошла к ближайшему перекрестку, чтобы поймать попутку до дома Шикина.

Жил он не так уж далеко от моего первого фиктивного места работы — администрации губернатора, где мне, кстати, оформили отпуск за свой счет.

По-моему, Владислав Сергеевич жил в двух или трех кварталах от гимназии, если судить по номеру его дома.

Шикин предлагал довезти меня сам, но я отказалась, сославшись на то, что у меня есть еще дела. И так много ему позволила — с первого раза согласилась пойти в гости к незнакомому мужчине.

Проходящий мимо юноша загляделся на меня, а потому вдруг зажмурился и прикрыл глаза рукой. Словно пустил кто-то шаловливого солнечного зайчика в глаза этого молодого человека.

Зайчик побежал по мостовой у моих ног и исчез. Потом опять появился, на мгновение отразившись в огромном отполированном окне кафе на противоположной стороне проспекта. Наверно, какой-то ребенок играется зеркальцем и пускает эти зайчики, как, помнится, я сама любила делать за пятнадцать лет до того, как стала спецагентом Багирой.

Или же это окна отразили со своей гладкой поверхности сполох веселого солнечного света. А мои напряженные нервы зафиксировали это как гипотетический признак угрозы.

Напряженные — или просто хорошо натренированные, а, Елена Вла… то есть Юлия Сергеевна?..

Я пробежала взглядом по рядам домов с обеих сторон проспекта. Инстинкты бывшего разведчика заиграли во мне, разбуженные сигналом тревоги на уровне подсознания.

Тусклые стены домов нависли над полупустым, несмотря на не такой уж поздний час, проспектом, и ни одного лучика света не исходило от молчаливых серых громад.

Освещенные заходящим солнцем, стекла окон определенно не могли дать такой яркий отсвет, тем более такой малой площади. Что-то вроде зеркальца или…

И тут я увидела это «или». В окне одного дома между третьим и четвертым этажами — подъездном окне — я увидела темную фигуру человека. Стекла в раме не было, и сполох слетал с чего-то продолговатого в руках этого человека.

Человек скорчился, отчего казался уж очень маленьким, почти как ребенок. Но тем не менее этот «ребенок» мог принести мне смерть.

Я резко рванулась в сторону, но, опережая это мое движение, сверкнула…

…нет, пока, к счастью, только мысль: это же оптический прицел!

Ох, как вовремя я прыгнула за высокий старый тополь, растущий у проезжей части! Я подхватила чутким ухом мгновенно растаявший в воздухе негромкий хлопок, и витрина магазина возле меня с дырой и с разбежавшимися от нее, как паутина от паука, трещинами, расползлась по ним и грудой осколков рухнула к моим ногам.

Вот это да!

И тут снова…

Бабах!

Вторая пуля высекла искру из бордюра тротуара.

Больше не стреляли.

Ну ничего, погоди, заяц, — или какой ты там зверь. Я должна его достать, непременно должна… от этого зависит слишком много!

Я стремительно перебежала улицу и нырнула в арку, над которой на третьем этаже и располагалось то самое роковое окно.

Вот он, этот подъезд, другого быть не могло. Тут оказался кодовый замок. Это так кстати, Юлия Сергеевна! Ну хорошо. Разберемся.

Ждать смысла не имело: уйдет. Но и действовать методом тыка не годилось. Слишком долго можно угадывать искомую комбинацию цифр.

Хорошо, что здесь оказались белые кнопочки последовательного кода, то есть кнопочки нажимаются одна за другой, а не коричневые, когда кнопочки нажимаются одновременно. Стараясь унять яростно пульсирующую в голове кровь, я наклонилась к коду.

Так, все предельно просто. Вот они, три грязные кнопочки. 1, 6, 7 — между семью чистенькими и незапачканными, которые не входили в код.

Дверь отворилась, и я, толкнув ее, стремительно влетела в подъезд, на ходу вынимая из сумочки пистолет и снимая его с предохранителя.

Прямо передо мной в дурно пахнущей луже мочи валялся пьяный мужик бомжеватого вида. Судя по жутчайшему перегару, он не только не сумел бы прицелиться в меня, но и даже определить, с какой стороны ружья наличествует дуло, а с какой приклад.

Я перешагнула через жалкую развалину и побежала дальше. К счастью, в доме не было лифта, и потому разминуться с моим обидчиком — точнее, потенциальным убийцей — было невозможно.

Разве что он откроет квартиру и войдет в нее, что в принципе было маловероятно.

Между третьим и четвертым этажами валялся еще один субъект, пахнущий так же дурно. Валялся у того самого окна, из которого в меня стреляли.

Какой-то заповедник бомжей — и это, можно сказать, в самом центре города. Как они только сюда попадают, если даже я, агент Багира, вошла в подъезд не совсем без проблем?

А второй бомж еще чище.

И если господин на первом этаже был одет в обноски нищего инженера 80-х годов, то этот фрукт, очевидно, был облачен в обноски господина с первого этажа.

Зябко сжав дохленькие плечи, он приник небритой щекой и подбородком к полу, и с угла рта его, пузырясь, текла слюна.

Вокруг него, в зловонном воздухе, не освежаемом даже порывами ветра из незастекленного окна, едва ли не зримо плыло густое алкогольное марево перегара.

Рядом с ним, скорчившись и завернувшись в какую-то овчинку или тулупчик, лежал ребенок. Вероятно, отпрыск этого опустившегося пропитого ничтожества.

Впрочем, нужно было принять меры предосторожности. Мне были известны случаи, когда киллеры переодевались в бомжей и нищих и прекрасно их изображали во всех подробностях. Был даже случай, когда потенциальная жертва подала такому «бомжу» милостыню — и тут же дождалась благодарности: пули в лоб.

Я присела на корточки и, превозмогая отвращение, хлопнула бомжа кончиками пальцев по щеке. Он не реагировал. Тогда я довольно чувствительно ткнула его дулом пистолета в лоб.

Тут «фрукт» подал признаки жизни.

То бишь правое веко бомжа дрогнуло и медленно поползло вверх, открывая мутную полоску глазного яблока, и на меня выпялился красный, бессмысленный, мутный глаз, в котором неизвестно чего было больше: ужаса перед этой чудовищной жизнью, задернутой пологом алкогольно-сердечной недостаточности, или же желания осмыслить, кто его побеспокоил.

Теперь я была уверена, что это не тот, кто мне нужен.

Я вздохнула и поднялась. Перевела взгляд на ребенка, который все так же не шевелился. Рядом с ним лежал неплотно притворенный футляр скрипки, в который достойное семейство в составе отца-одиночки и его сына (дочери?), вероятно, собирало милостыню.

— Ребенка бы пожалел, — сказала я. — Что же ты, как животное… э-э-эх.

— В-в-в… курррва, лавэ дай… коли… ррраз…

— Коли разбудила? Почивай… на лаврах дальше, спящий красавец. Не дам я тебе денег. Все равно пропьешь, ничего ребенку не оставишь.

Я развернулась и быстро поднялась на пятый этаж. И уперлась в запертую решетку.

Тот, кто стрелял в меня, никуда не мог деться из подъезда. Все окна давно не открывались, тем более что вылезти из них было невозможно. Прыгать? На асфальт? Нет, вряд ли. Остается один, самый печальный вариант: киллер открыл какую-нибудь квартиру отмычкой и зашел в нее. И теперь отсиживается.

Вызывать ментов — нет смысла. Не найдут. К тому времени, как они приедут, он уже давно скроется.

Если уже не скрылся.

Я вздохнула и, не убирая пистолета, пошла обратно на лестницу.

И между третьим и четвертым этажами — возле того самого окна — увидела замечательную картину.

Бомж уже не лежал на полу. Он болтался, как говорится, между небом и землей, а опорой ему была могучая рука дорогого стража правопорядка. Вероятно, вызвал кто-то из жильцов подъезда.

Здоровенный сержант тряс синемора как котенка и приговаривал:

— Я тебе, синяя гнида, кажется, уже вкладывал для ума, чтобы ты сюда ласты не наворачивал. Говорил?

— Г-гово-рил… — пробулькало поименованное синей гнидой существо.

— А что же меня не слушал, недомерок? Ну, теперь всех твоих бацилл поджарят. А ну, пшел!

— Товарищ старший сержант, — произнесла я, — производите профилактическую чистку? Давно пора. А то весь воздух, сволочи, отравили.

Сержант поднял на меня глаза.

— Добрый день, — сказал он. — Вы тут живете, да? Что-то я вас раньше не видел. Я тут всех знаю, участковый давал документацию на…

— Да я недавно переехала, — зло сказала я, чувствуя яростный подъем вдохновенного вранья. И я продолжала: — Раньше жила в девятиэтажке, так там на седьмом этаже самогон продавали. Тоже весь подъезд этой синей гвардией был забит. А теперь вот — здесь.

— Понятно, — сказал милицейский чин. — То-то я смотрю, что вы на него кричите. Другие жильцы жалеют. Хотя сами в свое время подавали заявления на него. Пошли, Иванов!

— В-в-в… да чаво ты, м-ментяра! Я тут живвв… вот что!

— Не дури, Иванов! — сказал мент и легонько пристукнул его дубинкой — «демократизатором» по шее, а потом снова повернулся ко мне: — Он тут раньше жил, а потом запил. Жену у него вроде как машина сбила, умерла она. А он вот запил с горя. Безобразия творил. Наших через день вызывали. Утихомиривать. А потом он продал квартиру. И все. Покатился мужик под откос… как колесо покатился. Приходит сюда по привычке, код-то старый, был еще тогда, когда он тут жил.

— Понятно, — сказала я. — Бывает. А где твой отпрыск, Иванов?

Экс-жилец остолбенело воззрился на меня, а потом выдавил через перекошенную губу:

— Ч-че?

— Какой отпрыск? — недоуменно спросил сержант.

— Да я только что проходила наверх, тут с ним ребенок рядом лежал.

— Да был у него ребенок, — сказал мент. — Только я его давно уж что-то не видел. Пропал ребенок… с полтора года будет, как пропал. Не помню даже, девочка или мальчик. Девочка… да. Нет, вроде мальчик. Иванов, кто у тебя был, девочка, или мальчик?

Иванов качнулся к стене, посмотрел на меня бессмысленным взглядом, а потом неожиданно прильнул к менту и гаркнул тому на ухо — аж слюна во все стороны полетела:

— Тррретьим б-будешь?!

— Вот так и живем, — констатировал сержант, морщась от вопля, а затем так пристукнул Иванова по шее, что тот икнул и, не удержавшись на ногах, кубарем прокатился по ступенькам, преодолев таким образом целый пролет.

— Этот не то что сына — голову уже давно потерял и никак разыскать не может, — назидательно выговорил сержант и последовал вниз по лестнице за незаконопослушным гражданином Ивановым.

Мне оставалось только пожать плечами и задать риторический вопрос: «А был ли мальчик?»

И в этот момент мой взгляд упал в угол, туда, где стоял какой-то картонный ящик. Я машинально шагнула к нему и заглянула внутрь.

Там лежал маленький тулупчик. Совсем маленький. На ребенка.

* * *

При виде этого меня — сама не знаю почему — словно током прошило. Ну, казалось бы, что тут такого уж необычного… ну, испугался ребенок злобного дяденьки милиционера и убежал, оставив на произвол судьбы и прочих властей своего незадачливого пьяного папашу. Забился куда-нибудь в уголок и сидит тихо, как мышка.

Но, с другой стороны — куда тут забиваться? И разве испуганный ребенок, который слышит шаги милиционера буквально в двух метрах от себя, — разве захватит он с собой эту скрипку и тем более разве станет он класть в ящик этот тулупчик, если его проще бросить на пол?

Тогда что?

И почему он так внезапно исчез?

Чудовищная гипотеза начала медленно и упорно вызревать, проворачиваться в мозгу, как проворачивается над костром насаженный на вертел поросенок, чтобы дойти до оптимальной кулинарной кондиции…

Убийца — ребенок.

Нет, это слишком чудовищно. Попросту невозможно. Скорее всего, то существо, что было под тулупчиком, и является киллером — какой-нибудь злобный карлик. У таких людей болезненное самолюбие, завышенная самооценка, ненависть ко всему миру — такой вполне может стать наемным убийцей.

Тем более что никто не заподозрит специалиста в убогом. В инвалиде от природы.

Почему-то принято считать, что киллер — это цветущий мужчина, обученный всем боевым премудростям. Или, на худой конец — таких же кондиций женщина.

Хотя, на мой взгляд, женщина-киллер предпочтительнее мужчины. Более терпелива, упорна, выдержанна, правда, сложнее усваивает закладываемые навыки, но зачастую лучше их реализует.

Может, очень миниатюрная женщина? Бывают же взрослые женщины ростом с десяти-двенадцатилетнего подростка. Обучить такую малютку — и…

Я лишний раз прокляла себя, что не подвергла ребенка — или кто он там — такому же тщательному осмотру, как и его папашу. Или псевдопапашу.

Что ж, как говорится, поздно пить боржоми, когда почки отвалились.