Помоги проекту - поделись книгой:
– Тана, вы излишне строги в своих оценках, – мягко возразил Диего. – Генерал-капитан достойнейший человек, а об его искусстве подбирать шейный платок, сочетающийся с камзолом, с уважением отзываются даже в Эстрадивьяне.
– Боюсь только, на этом искусстве достоинства генерал-капитана не только начинаются, но и заканчиваются. А для правления аудиенсией[4] – успешного правления! – все же требуется несколько больше качеств, не так ли?
– Это весьма сырая тема, тана ги Торра.
Голос монаха звучал почти торжественно – и это значило, что брат Агероко с трудом подавляет желание расхохотаться. Причиной для смеха, как подозревал Диего, были его же, Расконы, собственные впечатления от визита во дворец к генерал-капитану – эпитеты вроде «жирный слизняк» и «зажравшаяся мокрица» тогда звучали едва ли не лестной характеристикой на фоне прочих.
– В любом случае, – быстро произнес маленький тан, – генерал-капитан, на мой взгляд, совершенно прав, считая, что подчиненных ему сил крайне недостаточно для надежной защиты владений столь обширных, как вверенная его попечению аудиенсия Пунта-ги-Буррика.
– Еще бы, – мрачно сказала Интеко. – Чтобы надежно защитить все побережье, не хватит и трех эскадр береговой стражи. Кораблей, пушек, людей... если даже я понимаю, что пытаться защитить все означает быть слабым везде, то уж поверьте, еретики под Черным Петухом соображают ничуть не хуже. Да, с тем, что Его Величество изволит оставлять для защиты своих заморских владений, особо не повоюешь... если вести себя как спятившая от ужаса ондатра.
– Лично мне, – задумчиво произнес брат Агероко, – при взгляде на карту отчего-то приходит на ум одно изречение вашего любимца, тан Раскона.
– Лорда Эксетера?
– Да.
– И какое же именно? – усмехнулся маленький тан, почти не сомневаясь в ответе.
– Линия обороны нашего побережья, – с видимым удовольствием процитировал монах, – должна проходить по берегу противника.
После этой фразы в каюте на некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь яблочным хрустом.
– Лорд Эксетер, гришь? – Интеко подбросила огрызок. – Тот самый, который адмирал, победитель при Аль-Антонио и все такое? Наслышана... и знаешь, мне его стиль нравится!
– Не только вам, тана, – сейчас улыбающийся Раскона был весьма похож на кота. Кота, очень довольного собой вообще и жизнью в частности. – Отнюдь не только вам!
Двухмачтовый бриг начал швартоваться ровнехонько после четвертого удара ратушного гонга – час, который добропорядочные марейнские горожане обычно старались проводить где-нибудь в тени веранд. И в самом деле, что может быть лучше, чем, покачиваясь в кресле, неторопливо прихлебывать добрый ятрусный ром или столь же неторопливо раскуривать сигариллу?
Щек Спиллеринг, за глаза прозываемый Муреной, твердо знал ответ на этот вопрос, и ответ был прост – лично для него куда более важной представлялась возможность опустить в кошель пару-тройку дукариев. Ну а если Рыбка-Удача вовремя вильнет хвостом, то полсана. Полсана – это уже золото, сладкое золото, золото-золотишко...
Внешне Спиллеринг мало походил на грозу ныряльщиков. Среднего роста, с пивным брюшком, в мундире с давно – еще при прежнем своем владельце – осыпавшимся серебрением, портовый чиновник выглядел скорее добродушным бюргером, и лишь хищный прищур маленьких глаз живо напоминал о клыкастой хозяйке подводных гротов. Правда, наружность Мурены вводила в заблуждение немногих – большинство наведывавшихся в Марейн корабельщиков узнавали его издалека. Как, впрочем, и он их.
Швартовавшийся бриг являл собой исключение – довольно редкое – из этого правила. Этого корабля Щек раньше не видел – следовательно, на его памяти данное судно не удостаивало Марейн своим визитом. Факт. Спиллеринг, однако, этому факту ничуть не удивлялся. Ибо чуть более круглые, чем у крайвовских бригов, обводы корпуса, а также доски обшивки – настоящее серое дерево, это вам не сосна с дубом! – явно свидетельствовали об иторийском происхождении корабля, так же как белый с красным кругом вымпел святого Ивена на гроте – о вассальных предпочтениях его нынешнего владельца. Ну а наспех заделанные дыры в борту, прорехи в парусах и сломанный рей весьма красноречиво повествовали, каким именно путем бриг сменил подданство.
Три дукария, подумал чиновник, выходя из тени. Раскаленная сковорода над горизонтом только этого и ждала – палящие лучи мигом превратили темный мундир в подобие «девы истины», словно чья-то злая шутка перенесла Спиллеринга прямиком в подвал Башни Смирения. Надо все же купить мальчишку для таскания зонтика, тем паче рабы в этом году дешевы. Определенно надо... последние дни были удачны, вот и сейчас верных три дукария приплыли... а может даже и четыре... нет, все-таки три, огорченно поправился он, глядя, как прогибаются сходни под тяжелыми сапогами. Хоть Мурена и не знал конкретно этого человека, но зато чиновнику было преотлично известно – люди, в чей гардероб входят четыре пистолета в подвесных кобурах, абордажный палаш, два, нет, три кортика и... моряк был уже близко, и Щек прищурился, вглядываясь в серебристый отблеск на груди подошедшего... да, верно, медаль! И не какая-то побрякушка – «За Травемюрте»! – так вот, эти люди корабли покупают очень редко. Зато продают частенько.
– Впервые пожаловали к нам, капитан...
– Впервые, точняк!
Мысленно чиновник поморщился речь моряка позволяла без труда определить меню его завтрака... особенно по части выпивки.
– Капитан Мэттон звать меня.
– Несказанно рад приветствовать вас в Марейне, капитан Мэттон, – Щек чуть наклонил голову. – Мы всегда рады, когда в нашу гавань заходят столь отважные люди... на таких прекрасных кораблях, как ваш...
– Точняк снова! – хохотнул капитан. – Посудина у меня теперь что надо. Прозывается... а, проклятье!
За спиной Мурены что-то ударилось о доски причала. Вернее, кто-то, подумал чиновник.
– «Вспыльчивый»!
Спиллеринг неторопливо развернулся.
– В самом деле?
Ирония, на взгляд чиновника, была вполне уместна учитывая, что на обшивке брига не далее как в трех футах от него все еще продолжали сиять начищенной медью буквы, которые любой мало-мальски знакомый с иторийской грамматикой мог сложить лишь в «Святое приношение». Кроме того, Щек Спиллеринг был весьма невысокого мнения о возможной роли женщин вообще, а уж на пиратском корабле в особенности. Даже в тех случаях, если упомянутые создания облачаются в мужскую одежду и цепляют на пояс шпагу...
... но отнюдь не в тех, запоздало додумал он, когда тебе в подбородок вдруг начинает упираться кинжал.
– Ты, кажется, сомневаешься в моих словах, а, кр-р-ра-савчик?
– Ы-ы-ы...
Сейчас Мурена весьма желал бы убедить свою неожиданную собеседницу в обратном но для этого требовалась хоть какая-то свобода маневра челюстью... а кинжал был очень острым.
– Да верит он тебе, верит! – прогудел сбоку капитан. – Правда ведь, хинк чиновник?
Кинжал исчез.
– Разумеется, я вам верю, – красный, словно вторая луна, Спиллеринг одернул мундир. – Но должен заметить, что угрозы в адрес находящегося при исполнении королевского слу...
Он осекся, с пронзительной ясностью осознав стоящей перед ним женщине в светло-коричневом, со следами поспешной штопки, мундире иторийского ка-лейтенанта сейчас хочется убивать. И не кого-нибудь, а именно его, Щекуазеля Фольта Спиллеринга, прозванного Муреной, портового чиновника второго-с-четвертью класса. Она хочет этого... и может... и ни многочисленный гарнизон ближайшие представители которого в виде двух солдат лениво перебрасывались картами в трех сотнях ярдов, ни орудия могучего форта его, Щека, спасти не смогут. По крайней мере, здесь и сейчас. Конечно, потом они зашевелятся и очень даже возможно, что бешеную бабу изловят, отволокут на эшафот и вздернут... но вот ей, похоже, на подобные соображения плевать. Один взмах и он свалится на доски причала, хрипя, отчаянно хватаясь за распоротое горло и чувствуя, как брызжет сквозь пальцы самая драгоценная на свете жидкость его кровь.
– Не возьму толк, о чем вы, хинк чиновник, речь ведете, – капитан подбросил на ладони непонятно как и откуда взявшийся небольшой холщовый мешочек. Раздавшееся мелодичное позвякивание разом вернуло Мурену обратно в реальность, однако еще несколько мгновений по гортани Щека блуждал вверх-вниз неприятный холодок.
– Угрозы-шмугрозы... Мы всего лишь мирные, гы, купцы, усе что полагается готовы оплатить честь по совести.
– Да-да, конечно...
– Вы тока скажите сколько?
– Р-разумеется...
Звенело серебро, несомненно Щек облизал враз пересохшие губы. В мешочке явно не меньше дюжины монет, а скорее больше. Даже не дукарии... даже войты или тинги...
Главное увести капитана подальше от этой сумасшедшей. А там уж Мурена как-нибудь сумеет растолковать, за что и сколько именно следует платить новоприбывшим в славный Марейн.
– Разумеется, повторил чиновник. У вас, конечно же, есть все необходимые бумаги, хинк капитан?
Судовые документы, декларация на груз...
– Тю! – удивился Мэттон. – А я думал, хватит одной бумаги, главной. Той, где Его Величество благословляет, значит, на каперский промысел. Дабы, значит, клятых ортодоксов без пощады и жалости... ну и все такое прочее.
– Вне всякого сомнения, хинк капитан, этот документ является наиглавнейшим из возможных, – не отрывая взгляд от мешочка с монетами, поспешно кивнул Щек. – Однако, как вы, несомненно, понимаете, здесь, на суше, дела ведутся немного иначе, чем в открытом море. Например...
– Ну вот чего! – неожиданно перебил его пират. – Разговор у нас, как я соображаю, выходит не короткий, стоять же под голым солнцем лично мне са-авсем неохота. Так что...
– Я как раз собирался обратить на это ваше внимание, хинк капитан, – соврал Спиллеринг, – и пригласить вас к моему столу... вон там, в начале причала, под пальмовым навесом. Разговор и в самом деле будет не очень краток, но зато, уверяю, это решит любые ваши проблемы по части необходимых бумаг.
– Ну эта... – капитан Мэттон оглянулся на корабль, будучи – как на миг почудилось Щеку – в легком замешательстве. – Ладно. Шарриэль, остаешься за старшего. И... – пират, тяжело вздохнув, снял шляпу и старательно вытер шею и лоб куском когда-то белой материи, больше похожим на половину простыни, нежели на платок. – Я возьму с собой юнгу, а он пусть прихватит бутылку нашего трофея.
– Ясно, капитан!
– Трофея? – заинтересованно переспросил чиновник. – Вы захва... то есть, я хотел сказать, хинк капитан, приобрели корабль с иторийским вином? Это и есть ваш груз?
– В точку, приятель! Полный трюм зеленой и розовой кислятины. На мой вкус слабовато, но промочить глотку в жаркий денек сгодится. Правда, – оскалился Мэттон, – теперь к нему добавилось еще кое-что. Вернее, кое-кто, гы-гы. Две дюжины здоровых парней, самое то для плантаций.
– К сожалению, цены на рабов у нас в последнее время несколько упали.
– Да плевать, – капитан махнул рукой, – мне-то они достались, считай, за бесценок. Главное, сплавить их поскорее, потому как моим ребятишкам не терпится... Юнга! – развернувшись к бригу, взревел Мэттон. – Куда ты провалился, крысеныш?! Ждешь, пока я сдохну от жажды?
– Уже лечу, уже тут, капитан!
Сбежавший по сходням парнишка с виду отличался от своих марейнских погодков разве что большей чумазостью. Впрочем, Спиллеринг удостоил этого выходца из нижних миров или камбуза лишь мимолетным взглядом – куда большую часть внимания чиновника привлекла бутыль в руках у мальчишки. Прозрачное стекло, пузатая, горлышко характерной формы... нет, этого просто не может быть!
– Вот, капитан.
Щек сглотнул. Он с трудом верил своим глазам, но, похоже, происходящее все же было реальностью. И вид пиратского капитана, который жадно присосался к бутылке кантабрийского вина – предварительно прополоскав им рот и сплюнув добрых три-четыре глотка драгоценной жидкости на причал, – вовсе не был ужасным сном гурмана. Скорее речь шла о кошмаре наяву.
– Э-э-э... вы позволите, хинк капитан...
– А? Что, тож в глотке полный отлив? На, глотни.
Это действительно было розовое кантабрийское. Мурена безошибочно узнал вкус, едва жидкость коснулась языка, хотя и пробовал этот напиток полубогов лишь два раза в жизни – цена его была столь заоблачна, что скупой чиновник даже помыслить не мог о подобном транжирстве.
– И правда, – Щек закашлялся, делая вид, что поперхнулся, а на деле просто не желая выпускать бутыль из рук, – кисловато.
– Во-во, – поддакнул капитан, рывком выдирая емкость из пальцев чиновника, – глотку промочить в жару еще так-сяк, но против рома, буль-буль-буль, не катит.
Опустошенная бутылка сверкнула на солнце и шлепнулась в воду, едва не задев при этом крупную черную чайку. Спиллеринг отвернулся – глядеть, как, лениво покачиваясь на волнах, от него уплывает тинг-осьмушка, было слишком тяжелым испытанием для нервов чиновника.
– Так о чем бишь я, – нахмурился Мэттон. – Ах, да. Проблема с этими клятыми иторийцами в том, что мы не можем просто загнать их в трюм и оставить без присмотра. Они ж, гы, что не выпьют, то переколотят. Сплавить бы их куда-нибудь поскорее...
– Ужасно не хочется вас огорчать, хинк капитан, но боюсь, до выполнения ряда формальностей пленных...
Мурена замолчал и, прищурившись, взглянул на серую громаду форта. В отличие от хозяина городского рабария, старший хорунжий Тарк – это чиновнику было известно совершенно точно – далеко не всегда отличался щепетильностью... например, по части наличия у будущих постояльцев своей тюрьмы надлежащих документов. Тем паче что появление в военной тюрьме пленных иторийцев уж как-нибудь можно будет объяснить – в том весьма маловероятном случае, если кому-то эти объяснения потребуется давать.
А еще Спиллеринг ничуть не менее точно знал, что старший хорунжий Тарк является большим поклонником работ иторийских виноделов.
– Впрочем, – задумчиво произнес Мурена, – кажется, я нашел решение вашей проблемы, хинк Мэттон.
– Да-а-а, – гримаса, появившаяся на лице коменданта, наводила на мысль скорее о приступе удушья, нежели о наслаждении, – это и в самом деле оно!
– Хинк старший хорунжий, разве прежде я хоть однажды...
– Прежде ты не рассказывал мне столь невероятных баек! – рявкнул комендант.
– Ноя...
– Молчать, ворона! – Тарк начал вновь наполнять бокал, но, долив примерно до середины, вдруг резко отставил бутылку в сторону – то ли в приступе скупости, то ли побоявшись расплескать ценный напиток дрожащей рукой. – Итак, повтори, чего нужно этому пиратскому отродью?
– Оставить в вашей замечательной тюрьме...
– У меня форт!
– Прошу прощения, на гауптвахте вашего замечательного форта две дюжины пленных иторийцев.
– И дает по бутылке за голову?
– Верно, а также продает вам два бочонка со скидкой, то есть, – наклонившись к коменданту, Мурена перешел на шепот, – по цене, которую, хинк старший хорунжий, язык не поворачивается назвать иначе как дармовой.
– Не поворачивается, – комендант принялся крутить четвертую – две первые были расстегнуты, на месте третьей виднелся пучок ниток – сверху пуговицу на камзоле. На всякий случай чиновник отступил на шаг – если собственные застежки Тарк откручивал в приступе задумчивости, то с пуговицами нижестоящих он проделывал эту же операцию совершенно сознательно.
– Маслом надо почаще dunstuх[5] смазывать, тогда поворачиваться будет!
Периодически выдаваемые комендантом перлы нравились его собеседникам ничуть не больше, чем звуки его же смеха.
– Так вы согласны на сделку, хинк старший хорунжий? – произнес Мурена чуть более резко, чем позволял себе до этого.
– Погодь! – комендант мотнул головой. – Дай подумать.
– Подумайте. Только подумайте, – злорадно добавил Спиллеринг, – заодно и о том, что пиратскому капитану может надоесть торчать у ваших ворот. Под солнцем-то... Тарк, вы же не хуже меня знаете, что за нрав у этих людей.
– Молчать, ворона! – повторил комендант, но уже без прежней уверенности в голосе. – Подождет твой пират!
– Что ж...
Комендант марейнского форта, старший хорунжий Тарк озадаченно уставился на принесенную Муреной – и уже полупустую – винную бутылку.
Предложенная чиновником сделка казалась слишком уж неправдоподобно выгодной, чтобы не таить в себе подводных камней. Так, мелкое служебное нарушение – а если покопаться в ворохе уставов, инструкций, указаний и прочего бумажного хлама, коим он как комендант должен руководствоваться, то сто к одному, что там наверняка сыщется что-нибудь подходящее к случаю. Да, слишком уж мелко, это вам не торговля казенным порохом или – комендант вздрогнул – упаси святой Чебур кому-нибудь прознать, интрижка с... т-с-с, забыть-забыть-забыть!
Это с одного борта. А с другого – кроме губернаторского погреба, в Марейне розовое кантабрийское могло сыскаться разве что у двух-трех самых богатых купцов. И все эти хинки, возымей они желание повлиять на жизненный курс коменданта, без всякого труда могли бы проделать это, не нанося урон своим коллекциям.
Нет, для ловушки приманка была слишком жирной. Как ни крутил ее старший хорунжий перед внутренним оком, она упорно казалась ему именно тем, чем назвал ее Мурена – шальной неслыханной удачей, подарком Девы Моря. Дурак-пират, не знающий – пока еще не знающий – подлинной цены захваченному грузу. Редко, но бывает, коменданту доводилось, и не раз, слышать истории похлеще. И про выброшенные за борт тюки с непонятным порошком, который в лавке торговца пряностями стоил едва ли не дороже своего веса в золоте, и про купленное за бесценок дикарское ожерелье с крупными, но тусклыми камешками... оказавшимися на поверку необработанными изумрудами.
А подарки Девы Моря, как известно всем, нужно хватать – иначе обидчивая, как и все женщины, вершительница судеб отвернется, и тогда...
– Ну, пойдем, глянем на твоего пирата.
Вопреки опасениям чиновника, капитан Мэттон вовсе не казался особо страдающим от солнечных лучей. Пират, обняв очередную бутылку, восседал на раскладном стульчике, а перед ним стоял юнга, в одной руке державший зонт, а во второй – самодельный попугайский веер. На носилках около капитана ждали своей участи полная бутылок плетеная корзина и два бочонка.
Зрелище это, вполне достойное кисти придворного живописца падишаха, вызывало преисполненные завистью взгляды не только у сгрудившихся в десятке шагов пленных иторийцев и конвоировавших их пиратов, но и часовых из-за решетки. Еще бы – последние хоть и находились в тени, но веер и уж тем более вино вовсе не числились среди предусмотренных уставом караульной службы предметов. Упущение... крайне досадное с точки зрения низших чинов колониальных полков и гарнизонов.
Поделиться книгой: