Помоги проекту - поделись книгой:
С новообретённым старпомом шняга понеслась выискивать добычу, как укушенная. Казалось, она летела быстрее ветра. Может, у Волобуева и не было таланта моряка, зато он умел убеждать.
— Что там было-то хоть, в деревне? — спросил Тизенгаузен у боцмана.
Из объяснения деда Шугая следовало, что в деревне нашлась бражка, и ничего больше интересного.
— И как пиратствовать с такой командой, а? — Пётр вздохнул.
Дед Шугай сказал, как.
Через пару часов впереди показалась такая же шняга, идущая галсами навстречу. Пётр схватил подзорную трубу. Команда приободрилась. Но Тизенгаузен увидел что-то такое, отчего сел под мачтой и загрустил.
— Отставить, — сказал он. — Разойдёмся.
Встречное судно приближалось. Вот уже стало видно, как над ним вьётся дымок самовара.
— Эй! — раздалось над Волгой-матушкой.
Тизенгаузен вобрал голову в плечи.
— Да это же Петя! Тизенгаузен! Петюнчик! Эй, на барже! Лом не проплывал?! Ха-ха-ха-ха-ха!!!
Пираты заскрипели зубами. Капитан молчал.
— Петюнчик! Ты ли это? Спускай паруса! Давай к нам чай пить! Ой, глядите! Да у него флаг пиратский! Эй, Петюня! Дружище! Гроза морей! Ха-ха-ха!!!
Тизенгаузен сидел красный, как варёный рак.
— Капитан! — прошептал канонир Оглоедов. — А то жахнуть?
Пётр молча показал ему кулак.
Шняги сходились под свист и улюлюканье с одной и гробовое молчание с другой.
— Адмиралу Тизенгаузену — ура! — надрывались на встречном судне.
А вот этого не надо было. Потому что Пётр переменился в лице, вскочил на ноги, прошёл к рулевому, отодвинул его и взял управление.
— К повороту, — сухо приказал он. — Слушай меня. Абордажа не будет. Оглоедов! Бей картечью по парусам. Бери выше, если кого там зацепишь — не пощажу.
Пиратский экипаж, до этого переносивший унижение стоически, теперь с горящими глазами бросился по местам. «Чайка» пошла на сближение.
— Давай, Оглоедов, — сказал Пётр. — Покажи им. Пали!
Жах! У пушчонки засуетились, заряжая. Жах! На встречной шняге поднялась суматоха, там махали руками, истошно орали, кто-то сиганул за борт.
Паруса у встречного были уже как решето, а Тизенгаузен целил острым носом «Чайки» ему под корму.
— К повороту!
В последний момент «Чайка» легла на бок. Хрясь! Мелькнули белые лица, раззявленные рты, воздетые кулаки — и промелькнули.
— Пусть теперь походят по матушке по Волге, без руля-то, да без ветрил, — сказал Тизенгаузен. — Чего молчим, пиратские морды?
— Ура капитану Тизенгаузену!!! — раздалось над великой русской рекой. — Ура! Ура! Ура!
Пётр Тизенгаузен стоял на корме, твёрдой рукой направляя «Чайку» к великим свершениям. Над коротко стриженой головой капитана развевался пиратский флаг.
Водный приступ к богатому торговому селу Большие Концы стерегла крепостица. Это ветхое сооружение, возведённое, сказывали, аж при царе Горохе, было в новейшие времена оснащено российским штандартом и пушечной батареей при инвалидном расчёте. Сейчас штандарт грустно висел книзу, пушки убедительно торчали из бойниц, инвалиды безалаберно покуривали на крепостной стене.
«Чайка» заблаговременно спустила пиратский флаг, прикидываясь гражданской посудиной. Тизенгаузен рассчитывал сбыть в Больших Концах награбленную мануфактуру, пополнить запас провианта да разузнать новости.
Не тут-то было. Едва шняга приблизилась к крепостице на выстрел, одна из четырёх пушек окуталась дымом, шарахнула, и по курсу «Чайки» поднялся водяной столб.
— Ну-у, началось… — бросил Пётр, стараясь не подавать виду, что на душе заскребли кошки.
Он послюнил палец и высоко поднял его над головой. Ветер дул еле-еле, впору было сажать команду на вёсла.
— Проскочим? Или не проскочим? — подумал вслух Пётр.
— На таком ходу не проскочим, — уверенно сказал канонир Оглоедов. — Там в наводчиках Фёдор Кривой. Ему, заразе, целиться самое милое дело: лишний глаз не мешает. Сейчас ещё далековато, а чуть ближе подползём — утопит нас с одного залпа.
— Откуда знаешь? — удивился Пётр.
— Так Фёдор мой учитель, — гордо сообщил Оглоедов. — Я на этой самой батарее служил малость, пока в острог не загремел.
— За что посадили-то?
— За страсть к пальбе, — непонятно объяснил Оглоедов.
— Понятно, — сказал Тизенгаузен. — Эй, старпом! Ложимся пока в дрейф, а там видно будет.
— Боцман! — рявкнул Волобуев. — Ложимся пока в дрейф, а там видно будет!
Дед Шугай метко заметил, что кричат людям прямо на ухо только глухие и тупые.
От крепости отвалил ялик и неспешно погрёб к «Чайке».
Тизенгаузен, заложив руки за пояс, стоял под мачтой и размышлял, не поднять ли снова пиратский флаг, раз уж такое дело, но не мог решиться. Теплилась ещё надежда, что им отсигналили по ошибке. А может, вышло предписание каждое судно так встречать в Больших Концах — ради предотвращения.
Ялик подвалил к борту. В лодчонке оказался красномордый прапорщик, неопрятный и пахнущий сивухой.
— Который здесь будет капитан Тузигадин? — спросил он. — Примите от коменданта пакет, ваше благородие.
Пётр сделал каменное лицо и взял письмо так лениво, будто пакеты от комендантов приходили к нему каждый Божий день.
— Подождите ответа, милейший, — буркнул он.
— Дык, — прапорщик кивнул. — Ага, и ты здесь, Оглоедина, морда разбойная? Дома не сидится, в истопники подался?
— А дома-то что хорошего? — мирно отвечал Оглоедов. — Баба постылая, работа каторжная, да семеро по лавкам.
— Узнаешь теперь работу каторжную, — пообещал ему прапорщик.
Пётр развернул письмо.
Тизенгаузен сложил письмо вдвое, потом вчетверо. Снова развернул. Перечитал. Опять сложил. Окинул взглядом своих людей. Команда ждала, что скажет ей капитан, затаив дыхание. В глазах флибустьеров горели собачья преданность и русская надежда на авось.
Даже «молодой романтический идиот» сообразил бы, что станется с экипажем, вздумай «Чайка» сдаться. Пока Пётр с комендантом будут гонять чаи, пиратов закуют в кандалы и ушлют куда Макар телят не гонял. Ибо что положено Тизенгаузенам, то не положено Оглоедовым.
А ведь Пётр обещал им Кюрасао.
— Флаг поднять… — хрипло выдавил Тизенгаузен.
Его не расслышали, команда заволновалась.
Пётр откашлялся.
— Флаг поднять! — звонко скомандовал он. — Эй, прапорщик! Живо на борт. Ты мой пленный.
Прапорщик оттолкнулся было веслом, но красномордого выцепили багром за шкирку и с хохотом втянули наверх.
— Это вам даром не пройдёт, — сказал прапорщик, лёжа на палубе. — Нет такого закона, чтобы государева человека за шиворот таскать.
— Принайтуйте государева человека где-нибудь на самой корме, а то от него воняет, — распорядился Пётр. — Боцман! Всем по чарке за почин сражения.
— Ура капитану Тизенгаузену! — взревела команда.
На мачте взвился чёрный флаг. Под ним «Чайка» сразу как бы приосанилась, заново ощутив себя не мирной речной шнягой, но отчаянным пиратским кораблём.
Крепость снова окуталась дымом и шарахнула аж во все четыре ствола. Комендант давал понять, что принимает вызов.
Пётр ждал водяных столбов, но их не было.
— Берегут ядра, — объяснил канонир Оглоедов. — А вот продвинемся корпусов на десять — накроют нас.
— Боцман! — позвал Тизенгаузен. — Непорядок на борту! Всем по чарке — значит, и капитану тоже!
Водка была тёплая и отдавала купоросом. Пётр запустил руку в бочонок с квашеной капустой, нагрёб посвежее, принялся жевать. Ничего умного в голову не шло. Проскочить мимо батареи в темноте при таком безветрии можно было и не думать — ночи стояли, как назло, самые лунные. Болтаться в виду Больших Концов, ожидая свежака, тоже представлялось глупым. На пристани за крепостью уже толпились любопытствующие. Пётр раскрыл подзорную трубу. Так и есть — народ тыкал в «Чайку» пальцами, обидно смеясь. С крепостной стены инвалиды делали неприличные жесты. Того и гляди задницу покажут, сраму не оберёшься.
«Что бы сделал на моём месте пиратский капитан? — размышлял Пётр. — Интересно, а кто тогда я? Пиратский капитан. Ну, и как бы ты поступил, капитан Тизенгаузен? Наверное взял бы противника на испуг. А ведь это мысль!».
— Давай на вёсла, пиратские морды, сдадим назад чуток.
Под язвительный хохот, доносящийся с пристани, «Чайка» отошла от крепости, приблизилась к берегу и отдала якорь.
— Волобуев! Сажай в ялик людей сколько поместится. И ружья возьмите!
Лодчонка ходко почесала к прибрежным кустам и скрылась в них. Назад грёб один Волобуев. Но Тизенгаузен в трубу видел: люди никуда не делись, лежат вповалку на дне ялика. А вот из крепости разглядеть это было нельзя.
Ялик сновал туда-сюда, притворяясь, будто высаживает десант. Выглядело это однозначно: пираты, сообразив, что миновать крепость водой не смогут, решили приступить к ней с суши. Угроза была вполне значимой. Сколько пиратов на шняге, комендант точно знать не мог, но грузоподъёмности судёнышка как раз хватало для команды, способной душевно начистить рыла инвалидам с батареи. Вся надежда крепости в случае приступа была только на пушки.
Сделав вид, что высадил две дюжины буканьеров, Тизенгаузен прибрал ялик к корме и стал выжидать. Смеркалось. Наконец комендант не выдержал. Длинное рыло одного из орудий втянулось за стену. Потом другое, третье… В крепости шла ожесточённая работа: инвалиды, обливаясь потом, перетаскивали батарею, готовясь отражать атаку с берега.
Над Волгой-матушкой стояло вечернее безмолвие, в котором издали слышна была многоголосая ругань и извечное русское «Э-эй-ухнем! Эй, зелёная, сама пойдёт!».
— Как же, пойдёт она сама… — канонир Оглоедов только хмыкнул. — Пупок развяжется, тогда с места сдвинется.
— Мы — когда?.. — коротко спросил его Тизенгаузен.
— Рано, капитан. Сейчас они четвёртую оттащат и замертво упадут. Я скажу, скажу.
Ветер стих окончательно. Команда вся сидела на вёслах, даже вонючего прапорщика к делу приспособили. И ялик спереди запрягли.
— Теперь время! — прошипел Оглоедов.
— Команда, слушай! — шёпотом крикнул Тизенгаузен. — И-и-раз!
«Чайка» легко тронулась, набирая ход.
До самой крепости дошли безопасно, потом шнягу заметили — над стеной раздался матерный визг, хлопнул ружейный выстрел.
— На-кося, выкуси! — заорал Волобуев. — И-и-раз! Навались, православные!
— Ё!!! — отозвались православные.
Инвалиды даже не пробовали вернуть пушки на место — ясно было, что не успеют. «Чайку» обстреляли из ружей, одна пуля засела в борту, другая расщепила весло.
— А то ответим, капитан? — с надеждой спросил Оглоедов.
— Было бы на кого припас тратить! — заявил Тизенгаузен надменно. — Впрочем… Пальни разок, чтоб знали. Только не вздумай по флагштоку. Там штандарт с гербом российским.
— Знамо дело, — заверил Оглоедов. — Мы же русские пираты, чай не немцы какие.
Пушчонка жахнула картечью по крепостной стене, выбив из неё облако пыли. Под громовое «Ура капитану Тизенгаузену!» шняга уходила вдаль по Волге-матушке.
Наконец крепость осталась позади. «Чайка», облаянная собаками и ночным сторожем пристани, благополучно миновала Большие Концы. Выпили по чарке. Настроение на борту царило безмятежно-возвышенное. До флибустьеров дошло, что они ненароком совершили взаправдашний подвиг, и обязаны этим своему капитану.
— А с государевым человеком что делать? — спросил Волобуев, предъявляя капитану прапорщика, взопревшего от вёсельной работы.
— За борт, — небрежно бросил Пётр. — Заодно и помоется.
Государеву человеку, дабы не утоп случаем, вручили бочонок из-под квашеной капусты.
Поделиться книгой: