Айсберг в джакузи

— Даже не знаю… эти фотографии, улыбающиеся лица…

— Конечно! Они же не россияне, на их лицах не отразилось то, что пережили русские. Думаю, что в альбомах русских людей того периода времени много меньше таких вот безмятежных взглядов и счастливых лиц.  — Ариадна взяла ее под руку.  — Ты остановилась из-за того, что здесь все не по-русски. Для нас фотографии  — что-то интимное, личное, что мы можем позволить себе рассматривать долгими зимними вечерами в минуты ностальгии. Австрийцы совсем другие, они выставляют свое счастье всем на обозрение,  — сказала Ариадна и рассмеялась.  — Только не подумай, что я их не люблю. Я всю жизнь провела вне родины, среди австрийцев множество прекрасных людей. За границей я встретила свою любовь, родила ребенка, затем появился внук…  — Взгляд пожилой женщины задумчиво скользил по стене с фотографиями.  — Прости, Анна… это момент дежавю, элемент ностальгии. Моя беда в том, что я так и не смогла забыть Россию…

— Разве ж это беда?  — осторожно поинтересовалась Анна.

— Когда жизнь прошла вне Родины?  — пожала плечами Ариадна.

— Почему вы не внесли ни одного элемента русской культуры в ваш быт?  — спросила Аня, и ей это действительно было интересно.

— Это не мой дом, а мужа. Ему ведь тоже пришлось несладко, когда он женился на русской, я не могла ничего менять в его уже сложившейся жизни. А после его смерти… я оставила все как есть… как дань моему спасению, нашей любви.

— Значит, вы, прожив здесь столько лет, не можете назвать этот дом своим?  — сказала Анна.

— А ты бы что-то изменила?

— Я бы  — да! Причем еще при муже,  — честно ответила Аня.

— Мне нравится твоя прямота,  — улыбнулась хозяйка,  — вот, смотри… это мой сын.  — Она показала на фотографию с изображением субтильного юноши со светло-русыми волосами и грустными глазами.

— Отец Эрвина?

— Он,  — подтвердила Ариадна, теребя нитку дорогого розового жемчуга на морщинистой шее.  — Моя боль и главное разочарование в жизни. Что там Россия?! Для каждой женщины весь мир сосредотачивается в ее ребенке. Я виновата в его судьбе. Мой сын был бесхарактерен, слаб здоровьем и очень раним, и он чувствовал мой излом. Уйдя в мир наркотиков, он оттуда не вернулся…

— Ужас…

— Верно, в какой-то момент срабатывает инстинкт самосохранения, и ты понимаешь: или ты умираешь, или живешь, перенеся смерть сына. Видит бог, это была для меня колоссальная потеря… Знаешь, Анна, я ни на секунду не пожалела, что в свое время не родила еще одного ребенка. Мол, один непутевый погиб, остался бы другой, ради кого можно было бы жить. Нет, я никого не хотела. Мне было бы просто не пережить еще один удар, если бы что-то случилось с моим вторым ребенком.

— Пожалуй, я вас понимаю…

— У тебя нет детей?  — спросила Ариадна.

— Нет.

— Хотела?

— До последнего времени нет… а недавно задумалась, что одинока и ребенок  — это то чудо, которого я лишена…

— Успеешь родить, ты еще молода.

— Но я рожу двоих,  — твердо заявила Аня,  — я выдержу… если что.

Ариадна улыбнулась и с озорством посмотрела на Анюту.

— Наверное, думаешь, что же надо от меня этой сумасшедшей старухе? Хочет влить русскую струю в австрийский дом с помощью невесты своего внука?

Анна ухмыльнулась, поняв, что, несмотря на возраст, этой женщине не грозит старческий маразм.

— Эрвин  — то, ради чего я жила на этом свете,  — пояснила Ариадна абсолютно серьезно.  — Только я не сразу это поняла. После смерти сына, не оправдавшего моих ожиданий, я очерствела. Я взяла его ребенка из приюта, но делала все, чтобы к нему не привязаться и не полюбить его. Я защищала себя и думала только о себе. Я не хотела больше никого терять. Что я только не делала с этим ребенком! Я словно проверяла его на прочность, сколько еще Эрвин может выдержать. И что поразительно, он выдержал! Ребенок, лишенный отца, матери, любви, детства, вырос полный любви к окружающим людям. Он у меня умничка. Эрвин ни разу не предъявил мне ни одной претензии, хотя очень даже мог. Представляешь, Аня, он понял меня, простил и любил все то время, когда я была куском льда! Вообще Эрвин  — удивительный человек. Он и внешне и внутренне не похож на моего сына, больше взял от своей матери-итальянки, сгинувшей в наркотическом угаре вместе с моим мальчиком. А вообще, смешение кровей  — австрийской, немецкой, русской, итальянской  — сделало его незаурядным. А почему я хочу, чтобы он женился на русской женщине, так ответ прост. Внешность итальянца, выдержка австрийца, но характер у него чисто русский, вот так вот! Он будет счастлив только с русской женщиной. Я много сделала Эрвину плохого и хорошего, но это будет последним, что я сделаю,  — заявила Ариадна таким тоном, что Анна ей поверила без оговорок.  — Он жил вне семьи, это я привила Эрвину такую модель существования, и я попытаюсь это исправить,  — добавила Ариадна.

— И долго вас ждать, дамы?  — раздался голос Марата откуда-то снизу.

— Идем!  — спохватилась старая дама и, опираясь на руку Анны, пошла к лестнице.

— Представляю вам, дамы и господа, Анну  — знакомую моего внука из России,  — громким голосом произнесла Ариадна,  — простите за задержку, мы пудрили носики.

Аня выдавила из себя подобие улыбки и замерла. Прямо на нее смотрела девушка, словно сошедшая с полотна Рафаэля «Рождение Венеры». Стройная, с чистой, нежной кожей, словно из дорогого фарфора. Огромные прозрачные глаза цвета родниковой воды, светлые вьющиеся волосы, мягко струящиеся по ее плечам и достигавшие тонкой талии. Прелестное лицо с губами самой зовущей формы, стройные ноги с тонкими лодыжками и изящные кисти рук.

— Инга,  — представилась девушка с легким акцентом, тоже весьма внимательно рассматривая Аню.

Анна только кивнула в ответ, так как, слегка ошалев, забыла, как ее зовут. Спасибо Ариадне Львовне  — она ее представила. Рядом с Ингой, внешность которой била все рекорды, сидели Эрвин, затем Марат, потом молодая женщина с пышными формами и девушка с двумя маленькими хвостиками ярко-рыжих волос, чем-то напоминавшая чертика из табакерки.

— Сильвия,  — представилась полная женщина с сильным акцентом, от чего сразу стало понятно, что она не русская.

— Моя медсестра,  — пояснила Ариадна,  — что бы я без нее делала?  — задала она риторический вопрос.  — Уже долгое время она мне и сиделка, и друг, и член семьи. А вот эта рыженькая бестия  — мой биограф. Человечек весьма профессиональный, журналистка, которая помогает мне писать книгу о судьбе эмигрантов и заодно терпит все мои капризы и чудачества. Зовут эту героическую девушку, которая даже выучила русский язык, Остерия.

Рыжая журналистка рассмеялась.

— Я брала уроки у Ариадны и счастлива этим. Русский язык как труден, так и замечателен. Ваша страна огромна.

— Да, это так…  — каким-то пластмассовым голосом ответила Анна.

В столовой интерьер был очень лаконичным и удобным. Пол выложен плиткой под старинный камень желто-бирюзового цвета, стены покрашены в светлый тон, а вот над потолком рабочие, вернее настоящие художники, изрядно попотели. Он был расписан мелкими трудоемкими фресками, как в Ватикане. Огромная круглая люстра из черной стали с белыми выпуклыми плафонами под старину как нельзя лучше подходила к этой столовой. Эрвин встал и, проявляя чудеса галантности, помог сесть на стул своей бабушке, а затем и Анне. Его лицо при этом было абсолютно бесстрастным. Точнее, оно оставалось бесстрастным, пока он не смотрел на Ингу, а при взгляде на нее в его глазах появлялась безграничная нежность, забота и, как показалось Анне, любовь. У нее даже все поплыло перед глазами.

«За кого он меня принимает? Зачем он привез меня сюда? Играть роль глупой русской непорочной девы, пока он сохнет от страсти к этой красотке? Аня, возьми себя в руки! Что это со мной?! Неужели я ревную?! Какая глупость! Такие низменные чувства не для меня! Этого не может быть! Вернее, только этого мне и не хватало! Я его знать не знаю, как я могу испытывать такую ревность?» Эти мысли со скоростью света проносились в голове Анны.

— Вы что будете?  — Громкий вопрос вырвал Анну из омута ее дум. Как оказалось, этот вопрос обращали к ней уже не раз, пока вывели ее из забытья.

— Я? Да я с утра мало ем…. Только кофе…  — растерянно ответила Анюта и, встретившись взглядом с самыми красивыми глазами на свете, потеряла дар речи.

— Нет, здесь так не принято, у нас принято завтракать на убой, а вот ужин отдать врагу,  — возразила Ариадна Львовна.

Аня с большим трудом оторвала взгляд от лица Эрвина и посмотрела на стол. Такое изобилие еды она видела только в лучших ресторанах на свадьбах богатых друзей. Яйца присутствовали во всех своих ипостасях: сваренные вкрутую, дымящиеся и скворчащие на чугунных мини-сковородочках в виде яичницы-глазуньи и омлета. Мюсли нескольких видов, розетки с разным вареньем и джемами, медом и сметаной. Целая гора булочек и пирожков, «пизанская башня» из тонких блинчиков, румяные оладушки. Мясная нарезка поражала воображение своим ассортиментом: от вареной и копченой колбасы с включениями  — оливками, грибами до ветчины с кусочками сыра. Сыры различного цвета и конфигурации лежали на больших желтых тарелках с россыпью винограда и орехов. Две хрустальные вазы ломились от фруктов всем известных и экзотических, которые Аня увидела впервые. Краем глаза она заметила еще десертный столик с тортами и пирожными. Ей стало дурно.

«А еще говорят о русском застолье и обжорстве,  — подумала она,  — да если бы москвичи так завтракали, то метро бы встало. У нас все девчонки утром хорошо если успеют чашечку кофе глотнуть, а тут… Конечно, какой потом ужин? Прийти бы в себя до следующего утра! Или в реанимации вечером окажешься с заворотом кишок!»

— Ты не стесняйся, Аня, бери все, что хочешь,  — предложила Ариадна.

— Я не обманывал, очень хлебосольный дом!  — заявил Марат с набитым ртом.

— Молчи, балабол! Эрвин, обслужи гостью,  — попросила бабушка.

Эрвин наконец оторвался от созерцания отсутствия изъянов на лице Инги и, подойдя к Анне, склонился над ней.

— Что будем кушать?

— Цианиду бы…  — сквозь зубы прошипела она, улыбаясь Ариадне и сразу же поймав на себе настороженный взгляд Инги. А было от чего насторожиться! Аня ощутила, как его волосы касаются ее щеки.

— Ни цианида, ни мышьяка нет,  — ответил он, улыбаясь одними глазами.

— Тогда кофе и…

— И?

— И… какое-нибудь пирожное,  — взмолилась Аня, совершенно не привыкшая есть такими порциями с утра.

Эрвин не сдержался и положил на ее тарелку еще черешни, персик и малину. А творожный йогурт Анна составила с тарелки в сторону, так как не ела творог.

— Может быть, Аня не ест, потому что бережет талию?  — вслух предположила Инга, у которой талия была совершенна.

Это была первая фраза, которую Инга адресовала Анне, тем самым обозначив, что ничего хорошего от нее ждать не приходится.

— Да, я на диете,  — согласилась Анна, чтобы от нее отстали.

— Отстаньте, господа, от девушки!  — подала голос биограф Ариадны, за что Анна была очень ей признательна.

— А как вы познакомились с Эрвином?  — спросила журналистка, за что Аня тут же потеряла расположение к ней.

— В Москве…  — туманно ответила Аня, пытаясь найти поддержку в темных глазах Эрвина.

— Понятно, а как? Это так интересно!  — не сдавалась журналистка.

— Мы познакомились очень романтично,  — пришел Ане на помощь Эрвин,  — на улице…

— Да, я попала под его машину,  — добавила Аня, постепенно сатанея.

— Ой!  — воскликнули Ариадна и Сильвия.

— Ничего страшного! Я отделалась парой царапин. Зато Эрвин показал свою джентльменскую натуру. Он выбежал из машины, поднял меня на руки, тут-то нас и закрутило… Помнишь, Эрик?

— Эрик?  — сглотнула Ариадна.

— Это я его так на русский манер называю,  — ответила распоясавшаяся Анна,  — все-таки классный у вас завтрак. Словно приготовленный для книги рекордов Гиннесса «лучший завтрак в мире».

— Спасибо. Австрийцы калорийно едят,  — ответила Ариадна Львовна.

Анна почувствовала, что несколько суховатое пирожное застряло у нее в горле, потянулась к кувшину с компотом и налила себе в стакан, опередив Эрвина. Уже допивая, она поняла, что это не компот, а домашнее вино. Сидящие за столом с удивлением смотрели на нее.

— За хозяйку дома!  — запоздало ответила на их немые вопросы Анюта, шумно выдыхая.

Инга заулыбалась, чувствовалось, что любой промах Ани она воспринимает как бальзам на душу.

— А у меня такой вопрос,  — вдруг выдала неожиданно для себя Аня,  — я приехала сюда со своим женихом, а здесь какая-то девушка претендует на него. Я не поняла, милый? Я ведь буду ревновать! Ты же знаешь что в ревности я  — дикая кошка! Помнишь ту крашеную блондинку, у которой я вырвала клок волос и разодрала черные чулки?

Эрвин поднял на Аню смеющиеся глаза.

— Здесь это ни к чему. Мы с Ингой просто друзья. Мы знаем друг друга с детства.

— То есть она тебе уже надоела?  — уточнила Аня, слизывая с пальца крем.

— Я бы этого не сказала!  — вспыхнула Инга.  — Я очень хорошо знаю Эрвина, и мы часто созваниваемся. Что-то Эрвин ничего мне не говорил о том, что собирается жениться. А уж мне бы он точно рассказал, я же друг детства!  — промурлыкала Инга, показывая свои коготки.

— А мы недавно познакомились,  — ответила Аня, подмигивая Эрвину и растягивая рот в улыбке,  — это была внезапная страсть!

— Понятно, что вы делали на трассе,  — побледнела Инга.

— Девочки, прекратите!  — повысила голос Ариадна Львовна.  — Так черт знает до чего можно договориться.

— Это все она!  — показала пальцем на соперницу Инга.  — Я им не верю! Они не влюблены.

— Я сейчас прекращу все сплетни и разговоры, и мы больше никогда не вернемся к этому вопросу,  — сказал Эрвин, подошел к Анне, поднял ее со стула и, крепко обняв, поцеловал в губы, да так, что у нее отнялись ноги и руки, она не смогла повторно влепить Ламару пощечину.

— Браво!  — возликовала хозяйка дома.

— У нас все хорошо, бабушка. Мы очень любим друг друга и будем счастливы вместе,  — сказал Эрвин, не обращая внимания на потрясение Ани.

Инга выскочила из-за стола и упорхнула из комнаты со скоростью звука.

— Вау! Какие страсти!  — заблестели глаза у рыжей журналистки.

— Бедная девушка,  — покачала головой Сильвия,  — она так влюблена…

— Эрвин, по-моему, ты должен пойти за Ингой,  — повернулась к внуку Ариадна.

Он повиновался, и за столом воцарилась тишина.

— Я приглашаю тебя, Анна, поехать со мной на работу,  — сказала Ариадна.

— На работу? Серьезно?! Вы идете на работу?!

— Конечно! Я уже сказала тебе, что буду жить, как жила, до последней минуты.  — Ариадна вытерла рот бумажной салфеткой.

— Я с удовольствием,  — согласилась Аня, которая после поцелуя Эрвина была готова лететь хоть на Луну, лишь бы не оставаться с ним наедине.

— Вот и славно! Я покажу тебе наш семейный бизнес, и заодно разрядим обстановку в доме,  — понизила голос старая дама, увлекая за собой Анну.

Глава 7

Анну поразило, что старая дама сама сидит за рулем красного спортивного автомобиля. С одной стороны, это было чудесно, а с другой  — Анна испытала настоящую панику, вспомнив о болезни Ариадны и о том, что ее накололи утром какими-то лекарствами. Короче говоря, жизнь Анны полностью зависела от взбалмошной старушки.

— Конечно, то, что ты увидишь, далеко не весь наш семейный бизнес. У Эрвина целая империя, огромный капитал. Умный мальчик во много раз приумножил деньги моего мужа, но виноделие, если ты живешь в винодельческом районе, навязано нам вековыми традициями. Здесь каждый дом делает свое вино, и пьют его в молодом состоянии. Веселье длится, пока есть вино, затем плавно перетекает в другой дом, в котором еще сохранились запасы, так что это очень важно. Скажу по секрету, виноградники нашей семьи очень хороши, они растут на более выгодных, южных склонах гор, и молодое вино у нас всегда держится долго. Этот бизнес нельзя продавать, поэтому после смерти мужа им занялась я. У Эрвина и так дел невпроворот. Хотя… скоро ему все равно придется этим заняться. Я могу посвятить тебя в тонкости этого дела, как когда-то меня мой муж, и ты сможешь помочь своему Эрвину,  — посмотрела на нее Ариадна.

И вот тут-то Анне стало по-настоящему страшно не из-за крутого поворота, в который Ариадна еле вписалась. А из-за того, что они так жестоко обманывают пожилую женщину. Ведь никакой любящей жены рядом с Эрвином не будет, как только старушка отойдет в мир иной. Сейчас эта дама хочет передать Анне любовь к семейному делу и знания, и все это впустую.

Ариадна между тем продолжала:

— Весь этот район винодельческий, здесь собираются горожане и просто-таки упиваются, только не как в России водкой, а молодым вином.

— А почему вы не выдерживаете вино?  — спросила Анна.