Помоги проекту - поделись книгой:
Петербургский орудийный завод являлся единственным из всех технических заведений артиллерийского ведомства, которое сохранило старую организацию, управляясь как отдел местного артиллерийского арсенала. По мере развития производства связь завода с петербургским арсеналом стала крайне обременительна и мешала работе завода[193]. ГАУ организовало здесь управление по общему принципу, отделило завод от арсенала и присвоило заводу новый штат, соответствующий реальным потребностям[194].
Большие экономические выгоды (до 180 000 руб. в год) сулили автоматические машины для наполнения патронов порохом, для чего ГАУ выписало из Германии с завода в Карлсруэ машины системы Вернюра[195].
Были приняты меры по максимальному повышению производительности оружейных заводов (Тульского, Ижевского и Сестрорецкого).
На возведение новых построек, покупку станков и т. д. им выделили 1 114 000 рублей[196].
Громадный расход боеприпасов в период Русско-японской войны превзошел все расчеты и заставил ГАУ поднять вопрос о строительстве новых заводов: патронного, порохового, меленитового, трубочного и капсюльного. Правда, построили их уже после войны[197].
Меры, принятые Главным артиллерийским управлением по увеличению выпуска оружия и боеприпасов, не могли существенно улучшить положения и полностью обеспечить потребности военного времени, так как запоздали на несколько лет. И в данном случае управление делало во время войны то, что следовало сделать задолго до ее начала. Само собой, было бы наивным ожидать скорой отдачи.
Тем временем командование действующей армии требовало все больше оружия и боеприпасов, а также такие виды вооружений, которые в России до сих пор не производились.
Поскольку, как уже говорилось, военные заводы не справлялись с заказами, удовлетворить потребности армии приходилось, либо закупая и заказывая необходимые предметы за границей и на частных заводах, либо изымая их у частей войск, не участвующих в войне. Следует отметить, что в сложившейся ситуации ГАУ действовало весьма оперативно и стремилось как можно быстрее выполнять заказы командования. В 1904 г. закупки за границей по сравнению с 1903 г. увеличились почти в 6 раз (с 2 516 990 руб. до 15 033 966 руб.)[198]. Военный совет никогда не отказывал управлению в ассигнованиях и незамедлительно утверждал все представления товарища генерал-фельдцейхмейстера.
За границей приобретали такие виды вооружения, которые отечественная промышленность либо вовсе не производила, либо не могла изготовить в должный срок. Одним из них были пулеметы. Этот новый для того времени вид оружия приобрел в годы Русско-японской войны огромное значение. До войны пулеметы в России не производились, и в армии их было немного. (Так, к началу войны дальневосточные войска имели на вооружении всего 8 пулеметов.)[#] Помимо изъятия пулеметов из Варшавского военного округа, ГАУ произвело большие закупки за рубежом. Основным поставщиком стал «Датский синдикат». Однако покупать пулеметы за границей стоило почти в 3 раза дороже, чем если бы их делали в России. Поэтому в 1904 г. ГАУ заключило контракт с фирмой «Виккерс, сыновья и Максим», по которому управление получило право на производство в России пулеметов «максим», уплачивая в течение 10 лет фирме за каждый из них 80 фунтов стерлингов. По истечении 10-летнего срока управление получало права на эту модель в полную собственность. Изготовлять пулеметы решили на Тульском оружейном заводе. Началась подготовка к внедрению[199]. Однако наладить производство удалось лишь к концу войны.
Помимо всего прочего, пришлось заказывать за границей даже боеприпасы для скорострельной артиллерии, поскольку парковые запасы западных военных округов уже к 1905 г. были полностью исчерпаны, и артиллерия в них, по выражению А. Ф. Редигера, стала «лишь декорацией»[200].
Закупки и заказы предметов вооружения за границей, как и отечественные заводы в описываемый период, не являлись надежным источником снабжения армии. На приобретение и доставку оружия из-за рубежа требовалось большое количество времени. Кроме того, зарубежные поставщики не всегда отличались добросовестностью и порой затягивали выполнение заказов.
В качестве примера можно рассказать о поставке в Россию гаубиц. Эти новейшие дальнобойные орудия были крайне необходимы нашей армии на Дальнем Востоке. В России их тогда не было, и японцы, обеспеченные гаубицами в достаточной степени, получали большие преимущества, обстреливая русские позиции с недосягаемого для нашей артиллерии расстояния. В мае 1904 г. Главное артиллерийское управление заказало германскому заводу Круппа две шестиорудийные гаубичные батареи[201]. Затем было заказано еще 6 батарей. Выполнение заказа чрезмерно затянулось, намного превзойдя обусловленные сроки. И лишь в июле 1905 г., за месяц до окончания войны, на Дальний Восток прибыла первая гаубичная батарея, к тому же недостаточно обеспеченная снарядами[202].
В России кроме заводов военного ведомства существовали еще частные оружейные заводы. И к их помощи обращалось ГАУ во время войны. Но это тоже не являлось выходом из положения, поскольку из-за непрерывных забастовок рабочих эти заводы работали из рук вон плохо. Так, гаубицы были заказаны не только за границей, но и Путиловским заводам. В материалах для «Всеподданнейшего доклада за 1905 г.» читаем: «По условиям заказа сдача заводами гаубиц должна была закончиться к 1 августа 1905 г., но ввиду нарушения правильной деятельности Путиловских заводов целым рядом забастовок изготовление гаубиц значительно замедлилось, и в настоящее время (то есть по окончании войны! –
Таким образом, все указанные источники ни в коей мере не могли удовлетворить потребностей действующей армии. Поэтому во время Русско-японской войны армию приходилось снабжать в основном за счет запасов, имевшихся на складах артиллерийского ведомства, а также за счет войск, не участвовавших в боевых действиях. В этом случае ГАУ действовало через посредство окружных артиллерийских управлений, которые являлись непосредственными исполнителями его распоряжений об отправке на Дальний Восток оружия и боеприпасов. На первый взгляд это казалось выходом из положения, тем более что другого способа обеспечить армию просто не было. В то же время это привело к значительному обескровливанию боевого потенциала империи. В начале войны Главное артиллерийское управление еще тешило себя иллюзией возместить в ближайшем будущем потери западных округов, получив то, что было заказано заводам. Однако скоро выяснилось, что это невозможно. Изъятие в широких масштабах оружия и боеприпасов для действующей армии истощило неприкосновенные запасы, обеспечивавшие мобилизационную готовность войск почти во всех военных округах[204] (забегая вперед, отметим, что это относилось не только к оружию и боеприпасам. В аналогичной ситуации оказались и другие Главные управления, ведавшие различными отраслями снабжения, о чем мы еще будем говорить в дальнейшем).
В качестве примера приведем отрывок из рапорта командующего войсками Киевского военного округа В. А. Сухомлинова военному министру от 30 апреля 1906 г.: «Считаю долгом доложить, что, по сведениям, сосредоточенным в окружном штабе, состояние неприкосновенных запасов в общем следует признать совершенно неудовлетворительным. Недостаток оружия: 92 079 винтовок, 4969 револьверов и 7445 шашек „...“ ставит пехоту, а отчасти и кавалерию, в крайнее затруднение при мобилизации. Мобилизация же переформированных и вновь сформированных частей артиллерии и большей части запасных войск совершенно невозможна до пополнения недостатков „...“ Государственное ополчение осталось без патронов, ополченская же конница, саперы и крепостные артиллерийские роты даже и без оружия, а батареи без артиллерии. Благодаря недостатку патронов (82 млн. 447 тыс. 645 штук) „...“ войска нельзя считать обеспеченными даже и на первый период войны „...“ Чрезвычайных артиллерийских запасов не существует. В передовом запасе имеется только часть имущества для артиллерии»[205].
Для пополнения израсходованных запасов потребовалось немало времени. По данным Военного министерства, к лету 1906 г. (т. е. почти через год после войны) недоставало на складах: винтовок – 849 351, 3-линейных револьверов – 24 303, шашек – 101 133[206], снарядов для скорострельной артиллерии – 875 000, легковых шрапнелей – 29 555[207] и т. д. Пороха после войны осталось в стратегическом запасе 20% от установленной нормы[208].
К июлю 1906 г. удалось пополнить запасы боевых 3-линейных винтовочных патронов в Варшавском, Виленском, Киевском и Туркестанском военных округах, правда, по устаревшим нормам 1901 года. Тем не менее в других округах даже по этим нормам не хватало до комплекта – 169 101 356 патронов[209] (данные взяты по Казанскому, Петербургскому, Омскому и Иркутскому округам). В результате, бросив б
Руководство снабжением армии предметами связи и инженерными средствами осуществляло Главное инженерное управление. Ему непосредственно подчинялись окружные и крепостные инженерные управления. Помимо шанцевого, саперного и строительного имущества к разряду инженерных средств в то время относились самые разные предметы воинского снаряжения, начиная с аэростатов и кончая водолазными аппаратами и пуленепробиваемыми жилетами (панцирями). В ведении управления находились Главный инженерный склад, окружные и крепостные инженерные склады. Ему непосредственно подчинялись «Главные начальники инженеров» военных округов со своим штатом. Собственных заводов инженерное ведомство не имело. Во время войны ГИУ продолжало по-прежнему выполнять текущую работу по усовершенствованию крепостей, строительству казарм и стратегических шоссе и т. д., однако основной его обязанностью, как и других главных управлений, стало обеспечение потребностей действующей армии (а кроме того, улучшение образцов инженерного имущества и разработка новых его типов). Следует отметить, что военные расходы значительно затормозили текущую работу в районах, не охваченных войной. Так, кредит на постройку стратегических шоссе был снижен за годы войны в 1,5 раза (с 2 400 000 руб. в 1904 г. до 1 600 000 руб. в 1905 г.)[210], на постройку казарм – почти в 2 раза (с 7 806 000 руб. в 1904 г. до 4 000 000 руб. в 1905 г.)[211], на работы по усовершенствованию крепостей – в 1,3 раза (с 7 756 500 руб. в 1904 г. до 6 060 000 руб. в 1905 г.)[212].
Что касается нужд действующей армии, то в этой области управление занималось ее снабжением инженерным имуществом, формированием инженерных частей (понтонных, воздухоплавательных, саперных, телеграфных, телефонных и минных рот и батальонов, а также инженерных парков) и комплектованием их рядовым и командным составом. По отношению к инженерным частям управление выполняло иногда некоторые интендантские функции, снабжая их, например, двуколочным обозом взамен парных и троечных повозок, непригодных в условиях дальневосточного театра военных действий[213].
Проблемы, с которыми столкнулось в начале войны Главное инженерное управление, оказались во многом сходны с проблемами Главного артиллерийского управления. Не были запасены в достаточном количестве средства сообщения и связи, как то: полевые железные дороги, имущество воздухоплавательных батальонов, телеграфы, телефоны[214] и т. д. Пришлось в спешном порядке заказывать их заводам и закупать за границей. На это ушло немало времени, и армия получила все вышеуказанное со значительным запозданием. Особенно плохо обстояли дела с телефонами. До войны армия обеспечивалась ими в недостаточном количестве, а пехота не снабжалась вообще. Справедливости ради следует отметить, что вины ГИУ здесь не было. До войны оно неоднократно просило Военный совет выделить средства для снабжения пехоты телефонами, однако Военный совет денег не давал, и приходилось откладывать это мероприятие до лучших времен[215].
В результате в начале войны телефоны оказались в армии лишь благодаря личной инициативе командиров полков. Аппараты были разных систем, часто неналаженные, иногда даже неисправные[216]. На полк приходилось не более одного-двух телефонов. Во многих случаях командирам полков, находящимся на передовой линии, приходилось докладывать командиру дивизии обстановку через конных ординарцев. Было много случаев, когда связь отсутствовала между дивизиями и даже корпусами[217]. Несмотря на все усилия ГИУ армия была обеспечена средствами связи в достаточной степени лишь после поражения под Мукденом[218].
Как и в случае с ГАУ, работу ГИУ во время войны осложнили его собственные недоработки мирного времени.
11 мая 1905 г. генерал-инспектор по инженерной части великий князь Петр Николаевич в своей речи при открытии совещания для разработки вопросов влияния современного военного искусства на развитие военного дела признался, что комплект шанцевого инструмента, положенный по табелю, оказался недостаточен[219]. В результате в ходе военных действий в армию пришлось высылать непредвиденно большое количество шанцевого инструмента.
Во время войны вопросы формирования и комплектования инженерных частей ввиду их немногочисленности не вызвали особых затруднений. Формирование проходило вполне успешно, а офицеры и военные инженеры незамедлительно командировались на Дальний Восток в соответствии с запросами командования. Задержки в их прибытии обусловливались лишь удаленностью театра боевых действий и перегруженностью железнодорожной сети.
Что касается снабжения армии, то Главное инженерное управление (как и артиллерийское) стремилось как можно быстрее выполнять запросы командования. В отличие от других главков в начале войны ГИУ проявило немалую предусмотрительность. В докладной записке по управлению от 10 апреля 1904 г. читаем: «...за период бывших в 1900 г. военных действий в Китае убыль инженерного имущества (порча, утрата) достигла в среднем до 70% общего количества, состоявшего в войсках действующей армии. Принимая во внимание, что на заготовку большинства предметов инженерного имущества потребуется срок около года, признается необходимым приступить теперь же к образованию некоторого запаса инженерного имущества на замену могущего быть израсходованным, утраченным и попорченным за время похода и военных действий, хотя бы в размере 35% от всего состоящего имущества в войсках, находящихся в составе Маньчжурской армии. По представленной Главным инженерным управлением при отзыве от 17 февраля за № 2535 ведомости разного рода расходов, вызываемых военными обстоятельствами, на вышеуказанную потребность отнесено 826 000 руб.»[220]. Далее в записке перечисляется, что и как управление собирается заготовлять. Незамедлительно было сделано представление в Военный совет, который и утвердил его 15 апреля 1904 г.[221]
В июне 1904 г. было ассигновано дополнительно 776 125 руб. на заготовку в запас 713 мин[222]. Подобная предусмотрительность сослужила управлению хорошую службу, особенно когда пришлось пополнять инженерное имущество, утраченное после поражения под Мукденом[223].
История зачастую бывает противоречива и неоднозначна. В этом случае не является исключением и деятельность Главного инженерного управления в период Русско-японской войны. Наряду с известной добросовестностью и предусмотрительностью, оно проявляло порой консерватизм и нерешительность, особенно если дело касалось каких-либо нововведений. Приведем пример. В начале XX в. появился новый вид вооружения – ручные гранаты (они считались почему-то инженерным имуществом и находились в компетенции ГИУ).
В управлении долго дискутировался вопрос о промышленном производстве ручных гранат, но, наконец, там пришли к выводу, что гранаты – вещь хоть и полезная, но необязательная[224]. Поэтому промышленное их производство не было налажено, и гранаты пришлось изготовлять в действующей армии кустарным способом[225]. Сделанные таким образом гранаты отличались низким качеством и иногда взрывались в руках[226]. Лишь в конце войны Главное инженерное управление поняло, что допустило ошибку, и в июне 1905 г.[227] с разрешения Военного совета на производство ручных гранат было отпущено 96 969 рублей[228]. Изготовленные по всем правилам 20 000 гранат в действующую армию отослать не успели, так как война уже закончилась[229]. Тем не менее стоит отметить, что по мере развития боевых действий ГИУ постепенно избавлялось от консерватизма. Так, благодаря его инициативе в конце войны в армии появились пуленепробиваемые нагрудные панцири, прототип современных пуленепробиваемых жилетов[230] (см.: Приложение 3).
Рассмотрим теперь основные источники, используемые Главным инженерным управлением для снабжения действующей армии.
Управление заказывало и приобретало необходимые предметы в России и за границей, а также пользовалось запасами инженерных складов и иногда неприкосновенными запасами войск, оставшихся на мирном положении.
В 1904 г. закупки за границей по сравнению с 1903 г. возросли в 1257 раз (с 1117 руб. в 1903 г. до 1 404 408 руб. в 1904 г.[231]). За границей закупались главным образом телефонные, телеграфные и электроосветительные аппараты, электрические кабели и проводники, всевозможные электрические приборы, а также кабели и тросы для мин. В России не было фабрик, производящих подобные вещи, и имелись лишь заводы, занимавшиеся их сборкой из деталей, изготовленных за рубежом[232].
В некоторых случаях за границей приходилось приобретать то, что отечественные заводы не могли произвести в должный срок и в необходимом количестве. Например, Охтенский завод[#] не справлялся с изготовлением пироксилина. Поэтому 2500 пудов пришлось заказать за границей. На это Военный совет ассигновал 100 000 руб.[233]
Все остальное закупалось и заготовлялось с торгов в самой России. В мирное время инженерное ведомство широко использовало такую практику. Закупка с торгов позволяла сэкономить деньги, так как предпочтение отдавалось всегда фирме, предложившей наименьшую цену, и до войны это был самый распространенный способ приобретения инженерного имущества. Однако организация торгов (предварительные распоряжения, печатание объявлений и т. д.) даже при благоприятных обстоятельствах занимала не менее 1,5—2 месяцев, что было абсолютно неприемлемо в условиях военного времени[234]. В связи с этим в феврале 1904 г. начальник Главного инженерного управления обратился и военному министру и в Военный совет с просьбой предоставить управлению право приобретать инженерное имущество для действующей армии не с торгов, а наличной покупкой.
26 февраля 1904 г. Военный совет положил: «Мнение Главного начальника инженеров утвердить»[235]. В течение всей войны б
Правда, работу ГИУ во многом облегчало то обстоятельство, что в описываемый период большое количество инженерного имущества производилось в войсках действующей армии, а именно: шрапнельные фугасы, разборные вышки, средства для преодоления искусственных препятствий и т. д.
В результате всего вышеизложенного Главному инженерному управлению в отличие от других главков Военного министерства гораздо реже приходилось прибегать к изъятию неприкосновенных запасов. То, что было изъято, удалось в значительной степени восполнить до конца войны. В результате к началу 1906 г. положенное по табелю инженерное имущество состояло в инженерных складах и в частях войск или полностью, или почти полностью[238].
Помимо снабжения армии ГИУ вело работу по улучшению образцов инженерного имущества. Идя навстречу требованиям командования действующей армии о возможном облегчении полевого телеграфного кабеля и телефонного изолированного проводника, управление разработало новые их типы, что дало возможность увеличить на 50% количество кабеля, перевозимого в кабельных отделениях телеграфных рот, довести его количество до 48 верст вместо 32, а также сократить количество транспортных средств в телефонных и телеграфных частях. Кроме того, облегчение телефонного проводника позволило наматывать его на катушку вдвое больше, чем раньше[239].
Поступавшие с Дальнего Востока сведения о неудобствах в обращении с облегченным телеграфным аппаратом заставили управление разработать новый образец. При этом была упрощена схема электрических соединений, уменьшено электрическое сопротивление, а также внесены различные конструктивные улучшения в составные части аппарата. Кроме того, был выработан новый тип обычного телеграфного аппарата. Было решено, что новые образцы будут постепенно заменять старые. Затем был разработан и испытан новый образец аппарата для оптического телеграфирования, причем оказалось, что по качеству передачи он во много раз превосходит старый. В 1904—1905 гг. проводились испытания беспроволочного телеграфа, которые увенчались успехом[240].
Управление проводило также проверку изобретений и открытий в области воздухоплавания. Боевой опыт выявил необходимость регламентировать воздухоплавательную службу, определить, когда и как следует ею пользоваться. С этой целью управлением были разработаны соответствующие инструкции и положения.
Руководство снабжением армии продовольствием, обмундированием и амуницией осуществляло Главное интендантское управление. В его непосредственном подчинении находились интендантские управления военных округов. Снабжение армии интендантским имуществом по сравнению с оружием и боеприпасами считалось делом второстепенным, а посему Главному интендантскому управлению приходилось работать в гораздо худших условиях, чем Главному артиллерийскому и Главному инженерному управлениям. Интендантству постоянно выделялось меньше ассигнований, чем требовалось, а ходатайства начальника управления о дополнительном финансировании зачастую встречали жесткое сопротивление Военного совета. По указанным причинам интендантство оказалось гораздо хуже подготовлено к войне, чем другие главки Военного министерства. Кроме того, и до, и во время войны оно постоянно находилось в положении «бедного родственника». При этом руководители военного ведомства не учитывали не только теоретических расчетов квалифицированных специалистов по снабжению, но и опыта предшествующих войн. Так, уже после войны с Турцией в 1877—1878 гг., где интендантская служба показала себя не лучшим образом, стало ясно, что необходима заблаговременная подготовка к войне по интендантской части. Тем не менее из-за нехватки денег в данной области мало чего сделали. Удалось провести лишь часть намеченных мероприятий, главным образом для подготовки западного театра военных действий[241]. На западном направлении были созданы неприкосновенные запасы провианта и фуража для мобилизованных полевых войск на два месяца (для крепостных – на 6 месяцев). Устроены мукомольни и полевые хлебопекарни. Построены сухарные заводы. Создан запас мясных и овощных консервов. На других направлениях тоже имелись запасы, но в гораздо меньших размерах. Вещевое довольствие было запасено только по числу солдат, призываемых по мобилизации, но чрезвычайный запас (для пополнения утраты, порчи и т.п.) отсутствовал. Подобный запас существовал до последней Русско-турецкой войны, но в 1877—1878 гг. был израсходован и из-за недостатка финансов не возобновлялся, несмотря на делавшиеся время от времени заявления[242]. Запаса белья не было. Теплых вещей для зимней кампании не заготовляли впрок, несмотря на опыт войны 1877—1878 гг. Вопрос о них даже никогда не ставился на повестку дня[243].
Организация обоза находилась в переходном состоянии. Много повозок было устаревших типов, отсутствовали обозные запасы, а имевшиеся в войсках парные повозки оказались для Маньчжурии непригодными, и их пришлось заменять двуколками. Транспортные средства для перевозки больных и раненых состояли из четверочных, малоподвижных лазаретных линеек, уже давно признанных непригодными. Еще задолго до Русско-японской войны было признано необходимым изменить основную организацию обозов, установленную положением 1886 г., и заменить все троечные и четверочные повозки парными. Это мероприятие было подготовлено, но к началу войны не закончено.
Тем не менее руководство Военного министерства, проводившее политику максимальной экономии, предпочитало закрывать глаза на бедственное положение интендантской службы, особенно когда дело касалось Дальнего Востока, не вызывавшего особых опасений в военном отношении. Лишь незадолго до начала войны, когда ввиду резкого обострения Русско-японских отношений стало ясно, что на Дальнем Востоке назрел вооруженный конфликт, были предприняты некоторые меры для обеспечения и этого направления на случай боевых действий. Руководство Военного министерства, как уже неоднократно упоминалось выше, не представляло себе истинного характера и масштабов войны с Японией, а потому и подготовительные меры были соответственные.
В результате к началу Русско-японской войны Маньчжурская армия имела запасы продовольствия всего на 8—9 месяцев, причем рассчитанные на небольшое число солдат. Они быстро израсходовались при мобилизации местных войск[244]. Не были оценены должным образом и особенности будущего театра военных действий. В результате война застала интендантство неготовым даже к удовлетворению самых насущных потребностей действующей армии, как то: одежда, обувь, белье и пищевые продукты, не говоря уж о новых потребностях, появившихся в ходе войны (летняя одежда, непромокаемые вещи и т. д.).
В свое время не был разработан план организации снабжения в ходе военных действий на Дальнем Востоке. По этой причине во время Русско-японской войны все мероприятия Главного интендантского управления находились в тесной зависимости от планов снабжения, составляемых местными органами: полевым интендантством, интендантством тыла Маньчжурских армий и приамурским окружным интендантством. В результате сложилась общая картина сумбура и неразберихи, которая достаточно ясно показана в отчете Главного интендантского управления за 1904—1905 гг.: «Интендантское снабжение в Русско-японскую войну не могло происходить по заранее составленному плану, который определил бы хоть приблизительно общую потребность и позволил последовательно, систематически распорядиться ее удовлетворением. В феврале 1904 г. никто не думал, что на Дальнем Востоке придется сосредоточить свыше 1 000 000 солдат и 400 000 лошадей. Новые войска посылались под давлением неудач, и по окончании одной частной мобилизации никто не знал, потребуется ли новая и когда именно. Численность войск постоянно изменялась, и поэтому ни один из расчетов, сделанных на более или менее продолжительный срок, не оправдался на деле. Полевое интендантство неоднократно пыталось регулировать снабжение общим планом, но всегда неуспешно. Потребность менялась беспрерывно, и планы сводились в конечном результате к отдельным мероприятиям»[245].
В годы войны Главное интендантское управление сталкивалось с огромными трудностями при получении чрезвычайных кредитов, выделявшихся на войну с Японией, а также при удовлетворении общих потребностей подведомственных учреждений, как то: путевое довольствие, расплата с железными дорогами, содержание семей интендантских чиновников, отправляемых на театр военных действий, и т. д. Поскольку кредиты назначались не в полных цифрах операции, а частями, то приходилось или отдалять платежи, или прибегать к заимствованию из сумм, предназначенных для других целей. В конечном итоге получались «значительная задолженность и крайняя запущенность всех счетов»[246]. В отличие от Главного артиллерийского и Главного инженерного управлений интендантство ничего не заказывало за границей, так как все необходимое можно было найти на внутреннем рынке, но из-за нехватки денег оно стремилось производить закупки только по «наидешевейшей цене». Надо сказать, что этот термин на протяжении всей войны неизменно фигурирует в журналах заседаний Военного совета, когда речь идет об интендантских заготовках[247]. Поэтому не только в мирное, но и в военное время приобретение большей части предметов обмундирования, снаряжения и продовольствия проводилось с торгов. Торги часто срывались «из-за неявки желающих торговаться» или «по причине чрезмерности цен». (Эти формулировки также взяты из журналов заседаний Военного совета.) Такая система закупок отнимала слишком много времени и была неприемлема в условиях войны.
В качестве характерного примера можно привести историю приобретения интендантством продовольствия для действующей армии. В начале мая 1904 г. А. Н. Куропаткин в телеграмме на имя военного министра просил в ближайшие 4 месяца, т. е. до окончания сосредоточения частей, входящих в состав Маньчжурской армии, выслать 1 млн. 500 тыс. пудов ржи, 200 тыс. пудов крупы и 2 млн. 500 тыс. пудов овса. Военный министр приказал главному интенданту закупить все, что возможно»[248]. На заседании Военного совета 13 мая 1904 г. было решено закупку требуемых продуктов провести с торгов в Алтайском округе и в Томской казенной палате[249].
К 19 июля 1904 г. выяснилось, что торги успеха не имели: в Алтайском округе – «по причине неявки желающих торговаться», а в Томской казенной палате – из-за невыгодности цен. Тогда главный интендант предложил Военному совету «обязать сибирское начальство организовать новые торги со сроками сдачи продуктов не позже 30 сентября 1904 г. и, кроме того, образовать специальную комиссию, которой поручить заготовку в Сибири вышеуказанных продуктов по наивыгоднейшим для казны ценам. В случае успеха – заготовленное количество снять с проектируемых торгов»[250].
26 августа 1904 г., через пять дней после сражения под Ляояном, состоялось третье заседание Военного совета по данному поводу, где было отмечено: « „...“по сведениям сибирского окружного интенданта, торги вновь не состоялись из-за неявки желающих торговаться, а также невыгодности для казны цен» и что на 1 сентября 1904 г. назначены новые торги. На заседании было сказано, что из-за высоких цен «признается невозможным поставить продукты к 30 сентября»[251]. По ходатайству главного интенданта Военный совет принял решение: окончательный срок сдачи продуктов перенести на 30 ноября 1904 г.[252] Однако на заседании Военного совета 28 октября 1904 г. было установлено, что выкупить 1 млн. 500 тыс. пудов ржаной муки и 2 млн. 500 тыс. пудов овса к указанному сроку невозможно и лишь к апрелю 1905 г. интендантство сможет оплатить некоторую их часть – 675 тыс. пудов муки и 960 тыс. пудов овса.
Тем не менее Ф. Я. Ростковский успокоил членов Военного совета: « „...“по заявлению полевого интенданта Маньчжурской армии особой спешности в приобретении продуктов в Сибири, порученных заготовлению, не встречается»[253]. Непонятно, что побудило полевого интенданта сделать подобное заявление, поскольку уже в ноябре 1904 г. главнокомандующий А. Н. Куропаткин доводил до сведения Главного интендантского управления, что с 1 декабря 1904 г. необходимо ежедневно отправлять в действующую армию по 2 поезда с мукой. Без этого, сообщил он, «не признаю возможным считать продовольствие трех маньчжурских армий обеспеченным уже с середины января будущего года»[254]. Ф. Я. Ростковский распорядился заготовить 3 млн. пудов муки, и к 15 декабря 1904 г., за неделю до сдачи Порт-Артура, Главному интендантскому управлению удалось договориться с поставщиками о поставке 2 млн. 950 тыс. пудов[255].
Итак, мы видим, что А. Н. Куропаткин обратился в Военное министерство в начале мая 1904 г., еще до того, как произошли главные сражения на суше, рассчитывая получить заказанные продукты не позже чем через 4 месяца, т. е. к концу августа 1904 г. Но из-за того, что продовольствие заготовлялось с торгов, командование смогло получить первую партию чуть ли не через год (если учесть, что доставка продовольствия на Дальний Восток занимала от двух до трех месяцев). Первая партия продуктов, заказанных командованием в начале мая 1904 г., была отправлена в действующую армию в конце января 1905 г.: 684 000 пудов муки, 26 000 пудов крупы и 54 000 пудов овса[256]. Соответственно, прибытия этих продуктов к месту назначения следовало ожидать не раньше, чем в начале апреля, а то и мая 1905 г., т. е. когда боевые действия в Маньчжурии практически завершились. (Исключение составляли 390 000 пудов овса, которые интендантству удалось где-то раздобыть и выслать на Дальний Восток в середине июля 1904 г.[257])
Начиная с конца января 1905 г. и по начало сентября 1905 г. мука, крупа и овес большими партиями регулярно высылались на Дальний Восток. Прибывали они туда с апреля – мая по октябрь – ноябрь 1905 г. Всего за это время было отправлено: 2 314 356 пудов муки, 293 001 пуд крупы и 1 952 863 пуда овса[258]. Таким образом, налицо наглядный результат системы приобретения интендантского имущества в военное время с торгов. Следует также добавить, что далеко не все из того, что было отправлено, интендантство приобрело непосредственно в описываемый период. Поставщики то и дело подводили и не выполняли своих обязательств, тем более что потребности Маньчжурской армии зачастую превышали наличие необходимых товаров на рынке[259]. Так, из 2 314 356 пудов муки, отправленных на Дальний Восток, лишь 1 386 318 пудов были непосредственно заготовлены интендантством во время войны[260]. Остальное было изъято из неприкосновенных запасов западных военных округов, о чем мы еще будем говорить в дальнейшем.
Похожая история произошла и при заготовке теплой одежды для действующей армии (полушубков, валенок, рукавиц и т. д.). Запрос командования действующей армии поступил в Военное министерство в конце мая 1904 г. Заготовка проводилась с торгов, и 1-я партия теплой одежды (235 098 полушубков, 18 430 рукавиц и 65 638 пар валенок) отправилась в действующую армию в конце сентября 1904 г.[261] Учитывая сроки доставки, прибытия ее на место назначения следовало ожидать где-то к Новому году. Партии теплых вещей продолжали высылаться на Дальний Восток вплоть до начала февраля 1905 г., пока главный полевой интендант не уведомил Военное министерство, что «отправлять на театр войны теплых вещей больше не нужно, потому что вследствие медленной и неаккуратной доставки грузов железной дорогой таковые прибудут слишком поздно»[262].
В то же время, если бы интендантство приобрело теплые вещи путем наличной покупки в начале лета 1904 г., когда они были заказаны, то появилась бы возможность доставить их в действующую армию своевременно.
Даже в тех случаях, когда торги проходили удачно и в намеченный срок, заготовка занимала значительный период времени – до двух месяцев[263]. Система приобретения предметов интендантского довольствия с торгов сохранялась в течение всей Русско-японской войны. Только в самом крайнем случае интендантство покупало за наличные.
К объективным причинам, затруднявшим работу Главного интендантского управления и зачастую сводившим на нет все ее результаты, относились слабость железнодорожной сети в Сибири и на Дальнем Востоке и в связи с этим то огромное количество времени, которое требовалось для доставки интендантского имущества в действующую армию. Как мы уже говорили, доставка грузов на Дальний Восток занимала от двух до трех месяцев. Из-за крайней загруженности неразвитой железнодорожной сети вместо 6—8 поездов в сутки, необходимых для перевозки интендантских грузов на Дальний Восток, назначалось в среднем от 1,5 до 3 эшелонов, причем ни один из них не прибыл в Харбин в том составе, в котором отправлялся, а некоторые грузы и вовсе пропадали[264]. В результате многие предметы интендантского довольствия попали в действующую армию, когда потребность в них уже миновала. А. Н. Куропаткин в письме Николаю II от 30 октября 1904 г. писал: «Наши запасы, двинутые из Европейской России, застряли с весны на Сибирской железной дороге. Непромокаемые накидки, высланные для лета, будут получаться теперь, когда нужны полушубки. Боюсь, что полушубки на всю армию мы получим, когда потребуются непромокаемые накидки»[265].
Сроки доставки грузов отражались не только на состоянии действующей армии, но и непосредственно на работе Главного интендантского управления, поскольку связь между запросами командования и мерами, принимаемыми для их выполнения, постоянно нарушалась. Требования с театра военных действий следовали одно за другим, но не всегда новое требование было действительно новым. Последнее из поступивших требований часто включало в себя часть предыдущего, которое считалось невыполненным, так как заказ не был получен на месте назначения[266]. Это создавало еще больше суматохи и неразберихи в работе управления.
Большие трудности для управления создавали многочисленные забастовки рабочих на заводах и в мастерских, изготовлявших предметы интендантского довольствия[267].
Во время войны Главному интендантскому управлению, чтобы хоть как-то удовлетворить потребности действующей армии, пришлось почти полностью разорить запасы западных военных округов, заготовленные на случай мобилизации и большой европейской войны. Так, уже в сентябре 1904 г. на Дальний Восток отправили 2/3 неприкосновенных запасов сухарей Варшавского, Виленского, Московского, Киевского и Одесского военных округов (500 тыс. пудов)[268].
Что касается запасов обмундирования и снаряжения, то их, как упоминалось выше, почти не было. Данное обстоятельство привело в период Русско-японской войны к самым серьезным последствиям. Неожиданно выяснилось, что интендантство просто не в состоянии одеть войска все увеличивающейся действующей армии в должный срок. Это было уже из ряда вон выходящим случаем! Пришлось принимать экстренные меры. Положением Военного совета от 10 июня 1904 г. было разрешено обеспечить Маньчжурскую армию за счет вещей и материалов, поставляемых для войск Европейской России по сроку 1905 г., т. е. позаимствовать определенную их часть и отдалить до некоторой степени сроки обеспечения вещевым довольствием войск Европейской России[269]. Однако из-за значительного увеличения численности действующей армии уже к началу ноября 1904 г. все вещи и материалы, заготовленные для войск Европейской России, были изъяты. На заседании Военного совета 11 ноября 1904 г. главный интендант Ф. Я. Ростковский доложил, что в связи с этим срочное довольствие войск Европейской России может быть обеспечено не раньше второй половины 1905 г. Он предложил выдать им вещевое довольствие деньгами, по ценам частных обмундировальных мастерских[270]. Такая мера создавала немало проблем для войск Европейской России, поскольку если даже интендантство не могло снабдить их к нужному сроку, то для большинства воинских частей это оказалось вовсе не под силу. На данном основании Военный совет отклонил предложение главного интенданта и постановил: « „...“вещевое довольствие войск должно быть вполне обеспечено тем или иным способом, хотя бы для этого пришлось испросить в установленном порядке разрешения на временное отступление от установленных образцов обмундирования»[271].
В дальнейшем проблема заготовки обмундирования еще более обострилась, и в конце 1904—начале 1905 года для снабжения запасников, отправляемых на Дальний Восток, и новобранцев у ряда воинских частей Европейской России было изъято второсрочное обмундирование с выплатой взамен денежной компенсации[272]. Иными словами, для того, чтобы одеть действующую армию, пришлось частично раздеть войска, не участвующие в войне.
Состояние интендантских запасов к концу войны представляло собой печальную картину, и, чтобы восстановить их, потребовалось немало времени. К началу 1906 г. в неприкосновенных запасах военных округов не хватало 350 тысяч комплектов обмундирования, столько же комплектов снаряжения, 350 тысяч пар сапог[273], 911 465 пудов муки, 1 729 489 пудов сена, 1 271 244 пудов овса и ячменя и т. д.[274] Если взять в процентах, то, например, в Варшавском военном округе к началу 1906 г. в неприкосновенных запасах полевых войск остались лишь 24% положенного количества мундиров, 13% шинелей, 17% шаровар, 17% фуражек, 1% хозяйственных двуколок. Госпитальных вещей, консервов, сухарей, а также большей части обозного имущества не осталось вообще[275]. Похожая ситуация имела место и в других военных округах. (См. Приложение 4.)
Не следует думать, что все недостатки в сфере интендантского снабжения армий объяснялись только объективными причинами, за которые не несло ответственности само интендантское управление. Это далеко не так. Взаимоотношения командования действующей армии с Главным интендантским управлением в период Русско-японской войны были сложными. Управление, особенно в начале войны, крайне неохотно реагировало на запросы полевого интенданта и требовало непременно распоряжения самого А. Н. Куропаткина[276]. Таким образом, чрезмерная погруженность главнокомандующего в решение мелких хозяйственных вопросов, которая отнимала время от оперативной работы и неоднократно ставилась ему в вину историками и военными, проистекала исключительно по вине чиновников Военного министерства. В начале войны вопросы снабжения армии нередко вызывали длительную бюрократическую переписку. Например, на просьбу выслать 30 тыс. пар сапог главный интендант Ф. Я. Ростковский запрашивал командование: « „...“для какой надобности требуются означенные сапоги»[277] и т. д.
Наиболее яркий пример волокиты и бюрократизма – история поставки в армию непромокаемых накидок. В июне в Маньчжурии начинается период дождей. До начала войны с Японией солдаты в это время отсиживались в казармах и фанзах, что, естественно, невозможно в условиях военного времени. Наиболее дальновидные из военных прекрасно понимали это. 11 марта 1904 г. Военный совет министерства рассматривал представление Киевского военно-окружного совета о снабжении войск, отправляемых на Дальний Восток, некоторыми видами добавочного вещевого довольствия, в том числе и непромокаемыми накидками. Военный совет отказал на том основании, что «ходатайства начальника Дальнего Востока в деле не имеется»[278], и постановил «предложить Главному интенданту по вопросу о непромокаемых накидках сделать сношение с высшим начальством на Дальнем Востоке»[279]. Ростковский телеграммой от 18 марта 1904 г. запросил командование, действительно ли вышеуказанные накидки необходимы[280]. Куропаткин ответил утвердительно и просил прислать. Главный интендант ответил отказом и в телеграмме от 29 апреля 1904 г. предложил вместо непромокаемых накидок приспособить солдатские палатки, проделав в них прорези для головы (!)[281]. Куропаткин в телеграмме на имя военного министра от 6 мая 1904 г. сообщил, что подобная замена невозможна, и потребовал немедленно выслать накидки, так как до периода дождей осталось полтора месяца и без накидок «неизбежна усиленная заболеваемость»[282]. Имея, однако, основания не доверять военному министру, А. Н. Куропаткин 7 мая 1904 г. направил телеграммы великому князю Сергею Александровичу и командующему войсками Киевского военного округа В. А. Сухомлинову, в которых описывал сложившуюся ситуацию и просил помочь[283]. 8 мая 1904 г. Сергей Александрович телеграфировал Куропаткину: «Приму все зависящие от меня меры, чтобы снабдить войска непромокаемыми плащами. Сопровождаю государя по объезду частей 17 корпуса. Сергей»[284]. В тот же день поступила телеграмма и от Сухомлинова, где он сообщал, что ходатайствовал о накидках, но Военный совет ему отказал[285]. Однако великий князь принял крутые меры, и уже 9 мая 1904 г. Ф. Я. Ростковский поспешно сообщил, что «распоряжение по приобретению накидок делается». Другой телеграммой от того же числа главный интендант запрашивал: «какого цвета требуются непромокаемые накидки? В продаже имеются серые и черные»[286].
Однако с учетом времени, необходимого на приобретение и доставку, накидки прибыли в действующую армию слишком поздно.
К чему привел бюрократизм Главного интендантского управления, красноречиво свидетельствовал французский военный корреспондент Людовик Нодо: «Сколько раз охватывало меня глубокое чувство жалости, когда я видел, с каким терпением несчастные русские солдаты в период летних дождей мокли под ливнями, которые сразу пробивали их бедные отрепья. Да, разумеется, в России знали, что в Маньчжурии бывает период дождей, и принимали против этого меры. В армию были направлены непромокаемые одежды, но, к несчастью, слишком поздно и в слишком незначительном количестве. В результате большая часть солдат была вымыта и перемыта всеми летними и осенними дождями»[287].
С течением времени, когда стало ясно, что военные действия принимают широкие масштабы и затяжной характер, бюрократическая волокита значительно уменьшилась. Главный интендант уже не запрашивал командование, «для какой надобности требуются означенные сапоги». Однако главные проблемы: неудобный и неприспособленный к условиям военного времени механизм заготовок, финансовые затруднения, отсутствие на складах необходимых запасов и т. д. – остались в неприкосновенности.
Говоря о работе Главного интендантского управления, нельзя не отметить негативную роль Военного совета министерства.
В это время, по свидетельству графа А. А. Игнатьева: «в России Военный совет представлял складочное место для престарелых и негодных для действительной службы генералов»[288]. Может, Игнатьев и сгущает краски, но, по данным Военного министерства на 1 января 1905 г., свыше 30% членов Военного совета находились в возрасте от 70 до 83 лет[289].
Страсть к экономии, неизбежная в условиях недостатка финансов, порой доходила у них до маразма, а главной жертвой всегда становилось Главное интендантское управление. Если оружие и боеприпасы в условиях войны были, как говорится, хлебом насущным, да и великие князья, возглавлявшие артиллерийский и инженерный главки, могли при случае оказать давление на Военный совет, то интендантское снабжение кое-кто считал делом второстепенным, а генерал-лейтенант Ф. Я. Ростковский не обладал таким влиянием, как Михаил Николаевич и Петр Николаевич Романовы.
Военный совет не раз затягивал рассмотрение представлений интендантства[#] и урезал даже в конце войны количество заготовляемого для армии имущества. Приведем примеры. В октябре – ноябре 1904 г. и.о. главного полевого интенданта действующей армии К. П. Губер долго слал в Военное министерство телеграммы с просьбами о срочной высылке табака для нижних чинов[290], не получая на них никакого ответа. В данном случае нельзя обвинить Ф. Я. Ростковского в бездеятельности, поскольку представление о закупке табака он внес в Военный совет еще 8 ноября 1904 г. Между тем заседание Военного совета по этому вопросу состоялось лишь через месяц – 9 декабря 1904 г.[291]
Или другой пример. В начале 1905 г. командование действующей армии вновь потребовало непромокаемые накидки для летней кампании (на сей раз имелись в виду накидки нового образца, поскольку те, что были высланы в 1904 г., оказались малопригодны). Всего просили 1 млн 100 тыс. штук, т. е. накидки должны были заготовляться в том же количестве, что и летняя одежда, на значительно возросшую по сравнению с началом войны действующую армию. В целях экономии Военный совет «дал добро» на 800 тыс. накидок по «наидешевейшей цене». (Кстати, по этой цене удалось заказать только 528 тыс. штук.)[292]
Немалый вред делу снабжения армии приносила неудовлетворительная организация интендантского ведомства Российской империи. Его штатный состав, несмотря на некоторое увеличение накануне и во время войны, все же был недостаточен по сравнению с интендантствами развитых капиталистических стран. Во время войны резко вырос объем работы центрального и местных органов, однако закон не предусматривал увеличения во время войны их персонала, а напротив, признавал возможным уменьшать его, посылая людей в действующую армию[293].
В 1904—1905 гг. на Дальний Восток и в Сибирский военный округ были командированы 234 интендантских чиновника, в том числе 14 из Главного управления[294]. (Для справки: во время войны персонал Главного интендантского управления был увеличен на 7 классных и 12 нижних чинов, т. е. всего на 19 человек[295]. Если учесть, что на Дальний Восток отправили 14 человек, то получается: фактически во время войны число сотрудников управления возросло лишь на 5 человек, чего было явно недостаточно в условиях во много раз увеличившегося объема работ.) Из-за нехватки кадров Главное интендантское управление оказалось неспособно оперативно справляться даже с текущей управленческой работой. Были случаи, когда Военный совет выносил управлению порицания за чрезмерную медлительность при разработке вопросов снабжения[296].
Поэтому оно было вынуждено обратиться за помощью к другим государственным учреждениям. На помощь интендантству были привлечены органы Министерства внутренних дел, Министерства финансов, Министерства земледелия и государственных имуществ, а также предводители дворянства и земские деятели. Министерство земледелия и государственных имуществ заготовляло для Маньчжурской армии убойный скот, мороженое мясо, солонину, сало, масло, помогало разведению огородов в Маньчжурии. МВД помогло овсом. Министерство финансов заготовляло спирт, а особые уполномоченные от дворянства и земства – муку и овес[297].
Но названные ведомства оказывали помощь, так сказать, на благотворительных началах, и потому были случаи, когда военное ведомство не могло получить от них всего того, в чем нуждалось. Так, на заседании Военного совета 29 января 1905 г. было решено поручить департаменту земледелия Министерства земледелия и государственных имуществ заготовить для действующей армии 146 тысяч пудов соленой баранины. В начале марта, т. е. спустя почти два месяца, департамент сообщил, что отказывается выполнить задание из-за отсутствия специалистов. В результате интендантство решило вообще отказаться от заготовки соленой баранины[298]. Таким образом, содействие гражданских ведомств не всегда было надежным, хотя нельзя не отметить, что они оказали интендантству существенную помощь в снабжении армии.
Остается рассмотреть вопрос о качестве той продукции, которую интендантство поставляло в действующую армию. Оно часто было невысоко и вызывало много нареканий в адрес интендантства со стороны сперва солдат, а затем и широкой общественности. При виде червивой муки, сапог, разваливающихся при первом соприкосновении с водой и грязью, облезлых полушубков со следами язв и струпьев, и т. д., солдаты дружно проклинали воров-интендантов, искренне веря, что низкое качество вещей – прямое следствие воровства и взяточничества. Того же мнения придерживалось большинство публицистов[299].
Коррупция действительно имела место. Так, осенью 1904 г. выяснилось, что писарь старшего разряда Главного интендантского управления П. З. Беспалов похищал из столов документы, снимал копии и продавал их поставщикам интендантства. Кроме того, он составлял и продавал поставщикам справки о количестве вещей, подлежащих заготовлению, сроке сдачи вещей, а также о том, какое окружное управление будет производить заготовку[300].
Возможно, были и другие злоупотребления чиновников Главного интендантского управления, но в свое время их не раскрыли, и у автора нет конкретных фактов на сей счет. Есть, правда, сведения о злоупотреблениях по хозяйственной части некоторых генералов и офицеров на театре военных действий. Так, крупные махинации проводил главный смотритель продовольственных магазинов полковник Н. С. Сокол. Дело получило огласку еще во время войны, в результате чего с полковника взыскали крупную сумму и отстранили его от занимаемой должности[301]. В фондах ЦГВИА хранятся показания свидетелей о деятельности начальника транспортов Маньчжурской армии генерал-майора Н. А. Ухач-Огоровича, который платил подрядчикам за доставку грузов чрезмерно завышенные суммы (в 4 раза), а затем они делились с ним прибылью[302] и т. д. Но подобные вещи происходят во время любой войны, и Русско-японская не является здесь чем-то из ряда вон выходящим. Тем не менее именно Русско-японская война вызвала наибольшую критику в адрес интендантства. Так в чем же дело? Либеральная общественность отвечала на этот вопрос однозначно. Известный в те времена корреспондент газеты «Русь» Феликс Купчинский в изданной вскоре после войны книге «Герои тыла» утверждал, что интендантство прогнило с ног до головы, и, приводя вполне достоверные сведения об ужасном качестве некоторых видов продукции, всю вину за это возлагал на продажность интендантских чиновников. Но на самом деле было далеко не все так просто! Выше уже говорилось о финансовых трудностях Главного интендантского управления, препятствиях со стороны Военного совета при получении средств на приобретение интендантского имущества и традиции закупать все по «наидешевейшей цене» (которая, кстати, ставилась в обязанность интендантству). Как известно, «скупой платит дважды». В данном случае, хотя и не по своей вине, ГИУ не стало исключением. По «наидешевейшей цене» оно могло приобрести, как правило, лишь самый низкокачественный товар, и управлению приходилось идти на это, чтобы уложиться в жесткие финансовые рамки, поставленные Военным советом. Например, из всеподданнейшего доклада по Военному министерству за 1904 г. видно, что во время войны интендантство, следуя указаниям Военного совета, установило льготные условия для землевладельцев и сельских хозяев, заключавшиеся главным образом в понижении кондиционных качеств ржи, поставлявшейся в армию[303].
«Наидешевейшая цена» отразилась и на зимней одежде. Приведем выдержку из санитарно-статистического очерка, выпущенного Главным военно-санитарным управлением в 1914 г.: «Изготовленные из плохого материала, плохо скроенные и плохо пригнанные полушубки настолько недостаточно защищали от холода, что нижние чины предпочитали им китайские ватные куртки»[304]. Низкого качества оказались сапоги для солдат. Сделанные из непрочного материала, они легко пропускали воду и быстро разваливались. В результате даже в конце войны из-за недостатка пригодных к использованию сапог солдатам выдавали китайские улы[305] и т. д.
Следует еще раз оговориться, что «наидешевейшая цена», хоть и основная, но не единственная причина. Вполне возможно, что при заключении контрактов интенданты за взятку иногда приобретали продукцию хуже, чем могли бы, однако только этим нельзя все объяснить, особенно если учесть изложенные ранее факты.
Некоторые из проблем, связанных с обмундированием и снаряжением, объяснялись халатностью Главного интендантского управления, которое не позаботилось своевременно о выработке легких и удобных образцов на случай войны в условиях Дальнего Востока. Вес солдатского снаряжения был слишком велик и достигал в летнее время двух, а в зимнее – двух с половиной пудов[306]. К началу 1904 г. летняя форма продолжала оставаться белого цвета, в результате чего солдат представлял собой великолепную мишень для стрелков противника. В начале войны на страницах газеты «Русский инвалид» велись оживленные дискуссии по данному поводу. Перекраска обмундирования в защитный цвет проводилась уже во время войны в полевых условиях. Солдатская шинель, изготовленная из толстого, грубого сукна, была удобна по форме, однако тяжела и мало защищала от холода, а намокнув от дождя, значительно прибавляла в весе и нескоро просыхала[307]. На летнюю кампанию 1904 г. войскам Маньчжурской армии были выданы суконные фуражки с чехлами. В телеграмме А. Н. Куропаткина в Военный совет они охарактеризованы следующим образом: «Опыт показал, что „...“ суконные фуражки мало предохраняют от солнечных ударов и оказались настолько не соответствующим для лета головным убором, что люди при первой возможности заменяли их коническими соломенными шляпами местного изготовления, и я вынужден был терпеть это»[308].
Папахи с длинной шерстью (знаменитая Маньчжурская папаха) были малопригодны как с гигиенической, так и с военной точки зрения. Длинная шерсть легко загрязнялась и нависала на глаза, во избежание чего солдаты подстригали свои папахи спереди[309]. По словам графа А. А. Игнатьева, «даже в отношении такой элементарной вещи, как обмундирование, русская армия оказалась столь плачевно подготовленной, что через 6 месяцев войны солдаты обратились в толпу оборванцев»[310]. Правда, раздетыми солдаты не остались, и стараниями полевого интендантства действующей армии недостаток в обмундировании и теплых вещах был быстро возмещен за счет местной гражданской одежды.
Общей организацией медицинского дела в армии, комплектованием ее медицинскими кадрами и снабжением медицинским имуществом занималось Главное военно-медицинское управление. В его непосредственном подчинении находились Завод военно-врачебных заготовлений и медицинские инспекторы военных округов со своим штатом. Через посредство Завода военно-врачебных заготовлений управление приобретало медицинское имущество, а через окружных инспекторов осуществляло руководство на местах.
Говоря о работе управления в 1904—1905 гг., рассмотрим для начала кадровую проблему. О некомплекте медицинских чинов красноречиво свидетельствует приводимая таблица[311].
Подготовкой врачей для военного ведомства занималась находившаяся в ведении 1 ГВМУ Военно-медицинская академия. Несмотря на большое количество студентов (по данным на 1906 г. – 908 человек[312], в то время как в Военно-юридической академии в том же году – около 90 человек[313]), Военно-медицинская академия не могла удовлетворить потребности армии в кадрах врачей. Для того, чтобы понять, в чем.тут дело, необходимо обратить внимание на специфику академии и состав обучавшихся в ней студентов.
Студенты Военно-медицинской академии разделялись на «казеннокоштных» и «своекоштных». «Казеннокоштные» получали образование за счет военного ведомства и по окончании академии были обязаны отслужить определенный срок в военно-медицинских учреждениях. «Своекоштные» платили за обучение сами и имели право работать где угодно. Кроме того, существовали еще так называемые стипендиаты. За одних платили различные воинские части, а за других – гражданские учреждения. Первые также были обязаны отслужить в военном ведомстве, а вторые – нет.
Если рассмотреть численность студентов академии по категориям, то получается, что она выпускала гораздо больше гражданских врачей, чем военных. Для примера возьмем данные за 1906 г.
Всего в этом году в академии обучалось 908 человек. Из них «казеннокоштных» и военных стипендиатов 403 человека. «Своекоштных» и гражданских стипендиатов – 505 человек[314]. Если сравнить эту цифру с размерами армии, которую содержала Россия в мирное время, станет ясно, почему в ней не хватало врачей.
Неизбежно возникает вопрос: почему же руководство академии не увеличило число «казеннокоштных» студентов, чтобы удовлетворить таким образом потребности военного ведомства? Главной причиной, конечно, являлся недостаток ассигнований, который был общей бедой всех учреждений Военного министерства. Увеличение числа «казеннокоштных» студентов при сохранении прежнего размера отчислений на их обучение повлекло бы за собой ухудшение качества образования. Это была главная причина, но не единственная. Несмотря на то, что академия находилась в компетенции военного ведомства, профессура в ней собралась гражданская и придерживалась пацифистских настроений. Поэтому конференция академии не раз проявляла желание выйти из-под влияния Военного министерства и превратить академию в учреждение гражданского профиля. Во второй половине XIX в. неоднократно ставился вопрос о передаче академии в ведение министерства просвещения, и только военный министр П. С. Ванновский окончательно пресек эти попытки. Тем не менее в описываемый период среди руководства академии сохранились прежние настроения. Оно видело свою основную задачу в расширении научно-исследовательской работы и не прилагало никаких усилий для увеличения кадров военных врачей. Дополнительные же ассигнования, которые удавалось получить академии, расходовались, как правило, на расширение клинической деятельности. Кроме того, студенты Военно-медицинской академии отличались повышенной революционностью и всегда создавали массу хлопот для Главного военно-медицинского управления. На протяжении второй половины XIX в. они постоянно бастовали, и многих приходилось отчислять. Пик студенческого буйства пришелся на период Русско-японской войны, которая совпала по времени с событиями 1-й русской революции. Волнения в академии начались в 1904 г., а в январе 1905 г. студенты объявили забастовку и в качестве протеста отказались от занятий. Занятия возобновились лишь в сентябре 1905 г., но вместе с ними возобновились митинги и сходки, в результате чего академию пришлось временно закрыть[315].
На основании вышеизложенного становится ясно: Военно-медицинская академия не была тем учебным заведением, которое могло бы обеспечить армию достаточным числом квалифицированных врачей.
Что касается военно-фельдшерских школ, то они не могли удовлетворить потребности военного ведомства из-за недостатка ассигнований.
Нехватка медицинских кадров ставила ГВМУ в крайне трудное положение. С началом войны управление провело ряд изменений в организации учебного процесса в Военно-медицинской академии, причем выпуск врачей был проведен досрочно, весной. К 1 января 1904 г. помимо студентов при академии находились для повышения квалификации 137 врачей, в т.ч. 115 от военного ведомства. Из числа последних в действующую армию отправили 107 человек. Были отправлены на театр военных действий 133 студента академии в качестве помощников врачей и санитаров, но к 1 января 1905 г. из них остались на Дальнем Востоке только 59 человек. Остальные под теми или иными предлогами вернулись.
А в 1905 г., как мы уже знаем, работа академии была практически парализована.
Во время Русско-японской войны укомплектование действующей армии медицинскими чинами, помимо выпусков из Военно-медицинской академии и военно-фельдшерских школ, проводилось путем призыва врачей из запаса и отставки. Кроме того, на Дальний Восток командировались военно-медицинские кадры из Европейской России, а вакансии нижних медицинских чинов замещались подготовленными в войсках фельдшерскими учениками, фельдшерами, оставленными на сверхсрочную службу, и новобранцами, знающими аптечное дело[316].
Несмотря на принятые меры, с нехваткой кадров справиться не удалось. Здесь нет ничего удивительного, так как число запасных пропорционально числу находящихся на действительной службе, и некомплект врачей в войсках, само собой, порождал некомплект в запасе.
На фоне всего этого по меньшей мере странным кажется поведение Главного военно-медицинского управления, которое в самом начале войны отказалось от услуг иностранных врачей, желавших поступить добровольцами в русскую армию[317].
Следует отметить, что некоторые сложности в сфере кадровых вопросов (особенно когда дело касалось организации) объяснялись исключительно халатностью ГВМУ.
При укомплектовании армии врачами, призванными из запаса, управление проявило себя не лучшим образом. Среди призванных врачей были специалисты самых разных профилей: психиатры, гигиенисты, акушеры, педиатры и т. д., однако распределение их по госпиталям, лазаретам и полкам осуществляли без учета специальности, руководствуясь только мобилизационными списками[318]. Не меньшая халатность имела место и при назначении на руководящие медицинские должности в действующей армии. Так, в управлении главного начальника санитарной части при штабе главнокомандующего на большинстве ответственных постов оказались лица, не имевшие никакого отношения к медицине. Сам начальник санитарной части действующей армии генерал-лейтенант Ф. Ф. Трепов, в прошлом губернатор, по свидетельству В. В. Вересаева, «в деле медицины был круглый невежда»[319].
Поделиться книгой: