Помоги проекту - поделись книгой:
Принято считать, что войну всегда приветствуют из корыстных соображений помещики и капиталисты. Но не тут-то было! Вот что писала газета «Киевлянин», орган помещиков и буржуазии, в начале 1904 г.: «Мы сделали огромную ошибку, забравшись в эту восточную прорву, и теперь нужно „...“ возможно скорее оттуда выбраться»[19].
Великая княгиня Елизавета Федоровна так определила Куропаткину настроение Москвы: «Войны не хотят, цели войны не понимают, воодушевления не будет»[20]. А как же те капиталисты, капиталы которых были задействованы на Дальнем Востоке? Через несколько дней после начала войны член правления Русско-китайского банка князь Ухтомский дал интервью корреспонденту газеты «Франкфуртер цайтунг», где, в частности, заявил: «Не может быть войны менее популярной, чем настоящая. Мы абсолютно ничего не можем выиграть, принеся огромные жертвы людьми и деньгами»[21].
Таким образом, мы видим, что российское общество в подавляющей массе сразу противопоставило себя войне, а к неудачам на Дальнем Востоке относилось если и не со злорадством, то по крайней мере с глубочайшим безразличием. Как простолюдины, так и «высший свет».
Но этого ни в коем случае нельзя сказать о главе государства, последнем русском императоре Николае II! Он принимал события на Дальнем Востоке близко к сердцу, искренне переживал, узнавая о гибели людей и кораблей. Вот всего лишь две краткие выдержки из личного дневника государя: «31 января (1904 г.), суббота. Вечером получил скверное известие „...“ крейсер „Боярин“ наткнулся на нашу подводную мину и затонул. Все спаслись, исключая 9 кочегаров. Больно и тяжело! 1 февраля, в воскресенье „...“ Первую половину дня все еще находился под грустным впечатлением вчерашнего. Досадно и больно за флот и за то мнение, которое может о нем составиться в России!.. 25 февраля (1905 г.), пятница. Опять скверные известия с Дальнего Востока. Куропаткин дал себя обойти и уже под напором противника с трех сторон принужден отступить к Телину. Господи, что за неудачи!.. Вечером упаковывал подарки офицерам и солдатам санитарного поезда Аликс на Пасху»[22]. Как мы видим из вышеприведенных отрывков, император Николай II не только болел душой за каждого русского солдата, но и не гнушался собственноручно упаковывать им подарки! Но, как известно, «короля играет свита». А вот «свита» последнего русского самодержца оказалась, мягко говоря, не на высоте. Так, С. Ю.Витте в начале июля 1904 года упорно твердил, что России Маньчжурия не нужна и он не желает победы России. А в беседе с германским канцлером Бюловом Витте прямо заявил: «Я боюсь быстрых и блестящих русских успехов»[23]. Подобным образом вели себя и многие другие высшие сановники, зараженные масонским духом. Уже тогда активно произрастали «измена, трусость и обман», которые расцвели махровым цветом в начале 1917 года и заставили государя отречься от престола «...»
Однако вернемся непосредственно к теме нашего исследования.
Войны XX века по своему масштабу и характеру сильно отличались от войн предшествующих эпох. Они, как правило, имели тотальный характер и требовали напряжения всех сил государства, полной мобилизации экономики и постановки ее на военные рельсы. Крупный специалист в области военной экономики Е. Святловский писал по этому поводу: «В то время как прежде войско, даже отброшенное на значительное расстояние от своего отечества, сохраняло боеспособность, современные технические и хозяйственные потребности военных масс приводят их к тесной зависимости от собственной страны „...“ Война влечет за собой необходимость мобилизации народного хозяйства (в частности, мобилизации населения, промышленности, сельского хозяйства, путей сообщения и финансов), для того чтобы взять от народного хозяйства максимум усилий, которых требует война „...“ Под мобилизацией экономической силы разумеется приведение ее в состояние готовности служить военным целям и подчиняться военным задачам, а также рациональное использование экономических ресурсов в целях войны во все последующие ее периоды»[24].
Однако в период Русско-японской войны ни о какой мобилизации экономики даже речи не шло!!!
Война была сама по себе, а страна – сама по себе. Контакты Военного министерства с другими министерствами были весьма ограничены, о чем мы еще поговорим в дальнейшем. Фактически получается, что на суше войну вело только военно-сухопутное ведомство, а на море – только военно-морское, причем свои действия они друг с другом не согласовывали и между собой почти не общались, если не считать того, что Военное министерство возместило морскому стоимость 50 фугасных снарядов, переданных с кораблей береговой артиллерии Порт-Артура[25]. Вдобавок ко всему Россия оказалась абсолютно неготова к войне. О причинах и последствиях этого мы подробно расскажем во 2-й и 3-й главах.
Но наш главный вопрос – аппарат военно-сухопутного ведомства в экстремальной ситуации. Прежде чем говорить о работе Военного министерства в условиях войны, рассмотрим в общих чертах его организационное устройство и систему управления (см. Приложение 4).
Административное руководство армией распределялось в России между управлениями трех категорий: главными, военно-окружными и строевыми. Главные управления составляли аппарат Военного министерства, а военно-окружные представляли собой высшую местную инстанцию, являясь связующим звеном между Военным министерством и строевыми управлениями в армии. Во главе министерства стоял военный министр, назначаемый и увольняемый лично императором, который считался Верховным главнокомандующим военно-сухопутными силами. Основными задачами министра были направление и координация работы всей военной машины государства. С 1881 по 1905 год пост военного министра занимали последовательно П. С. Ванновский (1881—1898), А. Н. Куропаткин (1898—1904) и В. В. Сахаров (1904—1905), замененный в самом конце войны А. Ф. Редигером. Наметившийся в это время серьезный внутреннеполитический кризис породил неурядицы в военном управлении, отразившиеся и на положении военного министра. Дело в том, что военно-окружные управления подчинялись не только Военному министерству, но и командующим военными округами, а те, в свою очередь, – непосредственно императору и лишь формально военному министру[26]. Фактически в полном распоряжении министра оставался только центральный аппарат министерства и сопутствующие учреждения. Отсутствие четкой определенности во взаимоотношениях центральных и местных органов военного управления вело к децентрализации и способствовало образованию сепаратистских настроений в некоторых округах. В этих условиях большую роль при решении вопросов управления военным ведомством играли личное влияние главных действующих лиц и та степень расположения, которую уделял им император. Так, например, П. С. Ванновский, пользовавшийся симпатией и полным доверием Александра III, доминировал над большинством военных округов, однако в тех округах, которые возглавляли лица, имеющие большее влияние, его власть оспаривалась и даже сводилась на нет. Так было в возглавляемом «великим князем Владимиром Александровичем Петербургском военном округе, а также в Варшавском. Командующий последним генерал-фельдмаршал И. В. Гурко однажды даже не допустил в свой округ генерала, посланного министром для ревизии управлений уездных воинских начальников[27].
Влияние, которое имел при дворе А. Н. Куропаткин, было меньше, чем у Ванновского, и при нем обособились Московский и Киевский военные округа, возглавляемые великим князем Сергеем Александровичем и генералом от инфантерии М. И. Драгомировым[28].
Апатичный, ленивый В. В. Сахаров и не пытался что-либо сделать, дабы предотвратить развал армии. При нем прибавился еще один «автономный» округ – Кавказский[29].
Командующие вышеуказанных военных округов чувствовали себя в положении удельных князей и не только относились критически к указаниям военного министра, но даже иногда отменяли на своей территории высочайше утвержденные уставы. Так, М. И. Драгомиров в своем округе запрещал пехотным цепям ложиться при наступлении, невзирая на имеющиеся в уставе указания[30].
Помимо всего прочего в самом Военном министерстве некоторые главки, возглавляемые лицами императорской фамилии, действовали в значительной степени независимо.
На деятельности военного министра отрицательно сказывалась плохая организация труда и рабочего времени, свойственная в описываемый период всему военному ведомству России. Министр был завален работой, часто мелочной. Ему приходилось лично выслушивать слишком много отдельных докладчиков, из-за чего страдали главные задачи – направление и координация всей работы военного ведомства[31]. Значительное количество времени отнимали многочисленные формальные обязанности. А. Ф. Редигер, сменивший в июне 1905 г. В. В. Сахарова на посту военного министра, писал по этому поводу: « „...“ на военном министре лежала обязанность, от которой все прочие министры (кроме министра двора) были свободны: присутствовать на всех смотрах, парадах и учениях, происходивших в высочайшем присутствии. Это являлось абсолютно непроизводительной тратой времени, так как при всех этих торжествах и занятиях военному министру нечего было делать, и лишь несколько раз государь, пользуясь случаем, давал какие-либо приказания»[32]. Министр был обязан лично принимать просителей, но поскольку у него не хватало времени самому рассмотреть их дела, это являлось пустой формальностью[33] и т. д. Как видим, во время Русско-японской войны положение военного министра осложнялось многими обстоятельствами. Но кроме всего прочего немалое значение имели личные и деловые качества самого министра. С февраля 1904 по июнь 1905 г. пост военного министра занимал генерал-адъютант В. В. Сахаров. В прошлом боевой офицер и выпускник академии Генерального штаба, человек неглупый и образованный, он тем не менее совершенно не подходил для столь трудной и ответственной должности. По свидетельству современников, он был вял, ленив и мелочен[34]. Он дотошно проверял правильность наградных представлений, а в вопросах более серьезных проявлял непростительную беспечность[35]. Эти черты характера Сахарова не лучшим образом отразились на управлении министерством в годы войны.
Теперь перейдем к структуре аппарата Военного министерства. Основной частью министерства являлся Главный штаб, образованный в 1865 г. путем слияния Главного управления Генерального штаба и инспекторского департамента. Накануне Русско-японской войны Главный штаб состоял из пяти управлений: 1-го генерал-квартирмейстера, 2-го генерал-квартирмейстера, дежурного генерала, военных сообщений и военно-топографического. В состав Главного штаба входили также комитет Главного штаба, мобилизационный комитет, хозяйственный комитет, особое совещание по передвижению войск и грузов и военная типография. При Главном штабе находились редакции газеты «Русский инвалид», журнала «Военный сборник» и Николаевская академия Генерального штаба[36]. Главный штаб занимался общими вопросами военного управления; мобилизациями, комплектованием, тактической и хозяйственной подготовкой. В его обязанности входили также военная разведка и разработка примерных планов ведения боевых действий со всеми европейскими и азиатскими соседями империи[37].
В начале Русско-японской войны начальником Главного штаба стал протеже нового министра генерал-лейтенант П. А. Фролов. Деятельность Главного штаба во время войны будет подробно рассмотрена в отдельной главе.
Важной частью Военного министерства являлся Военный совет, образованный в 1832 г. Совет подчинялся непосредственно императору, а председателем его был военный министр. Совет занимался военным законодательством, рассматривал важнейшие вопросы по состоянию войск и военных учреждений, хозяйственные, тяжебные и финансовые дела, а также осуществлял инспекцию войск. Члены совета назначались императором. По положению 1869 г. Военный совет состоял из общего собрания и частных присутствий[38]. В общее собрание входили все члены совета во главе с военным министром. Частные присутствия состояли из председателя и не менее чем пяти членов, назначаемых лично императором сроком на один год. В частных присутствиях решались дела менее значительные, узкого характера.
Решения как общего собрания, так и частных присутствий вступали в силу только после высочайшего утверждения. Впрочем, в описываемый период все решения Военного совета утверждались быстро. Как правило, либо в тот же день, либо на следующий.
В этом можно убедиться, когда, изучая архивные документы, сравниваешь даты поступления бумаг к императору и даты утверждения их Николаем II. Вот уж где не было ни малейшей волокиты!
Теперь следует сказать о Канцелярии Военного министерства, образованной в 1832 г. Канцелярия занималась предварительным рассмотрением законодательных актов и разработкой общих распоряжений по министерству. Там же составлялись «всеподданнейшие доклады», рассматривались денежные и материальные отчеты главных управлений и начальников военных округов, через нее производилась текущая переписка по делам министерства[39].
В период Русско-японской война пост начальника Канцелярии занимал генерал-лейтенант А. Ф. Редигер. После назначения Редигера военным министром его место занял генерал-лейтенант А. Ф. Забелин.
Верховной судебной инстанцией для чинов военного ведомства являлся Главный военный суд. Структура, функции и порядок его работы определялись Военно-судебным уставом 1867 г.
Отдельными отраслями деятельности Военного министерства ведали соответствующие главные управления. Всего их было 7: артиллерийское, инженерное, интендантское, военно-медицинское, военно-судное, военно-учебных заведений и управление казачьих войск.
В обязанности Главного артиллерийского управления, которому непосредственно подчинялись артиллерийские управления военных округов, входило снабжение войск и крепостей предметами вооружения, боеприпасами и т. д. Управление контролировало работу казенных оружейных заводов. Состояло оно из семи отделений, мобилизационной, судной, канцелярской частей и архива. Возглавлял управление генерал-фельдцейхмейстер великий князь Михаил Николаевич, а непосредственное руководство осуществлял его помощник – генерал-майор Д. Д. Кузьмин-Короваев[#].
Снабжением войск и крепостей инженерным, автомобильным, телеграфным и воздухоплавательным имуществом занималось Главное инженерное управление, которому непосредственно подчинялись окружные и крепостные инженерные управления и которое в описываемый период возглавлял генерал-инспектор по инженерной части великий князь Петр Николаевич. В функции управления входили также строительство казарм, крепостей, укрепленных районов, организация научно-исследовательской работы в области транспорта и т. д. В управлении хранились генеральные планы и описания всех крепостей и укреплений империи. В его ведении находились Николаевская инженерная академия и кондукторский класс.
Руководство снабжением войск продовольствием, фуражом и амуницией осуществляло Главное интендантское управление. Ему непосредственно подчинялись окружные интендантские управлении, которые занимались заготовками вещевых и продовольственных запасов для войск. В период Русско-японской войны пост главного интенданта Военного министерства и начальника Главного интендантского управления занимал генерал-лейтенант Ф. Я. Ростковский.
Делопроизводство по делам Главного военного суда и распорядительная часть военно-судного ведомства находились в ведении Главного военно-судного управления[40]. В период Русско-японской войны Главным военным прокурором и начальником ГВСУ был генерал-лейтенант Н. Н. Маслов. В конце войны Маслова заменили генерал-лейтенантом В. П. Павловым[#].
Управление состояло из канцелярии и 5 делопроизводств, которые занимались военно-судным законодательством, делопроизводством и судопроизводством, пересмотром приговоров военных судов, политическими и уголовными делами в военном ведомстве, рассмотрением жалоб и ходатайств военной и гражданской администрации, а также частных лиц. В ведении управления находилась Александровская военно-юридическая академия и военно-юридическое училище[#].
Вопросами медицинского обслуживания армии, укомплектованием штатов военно-врачебных заведений и снабжением войск медикаментами занималось Главное военно-медицинское управление, возглавляемое главным военно-медицинским инспектором, лейб-медиком двора Е. И. В., тайным советником Н. В. Сперанским. При управлении находилась Военно-медицинская академия, готовившая кадры армейских врачей. Ему непосредственно подчинялись: Завод военно-врачебных заготовлений и окружные медицинские инспекторы со своим штатом.
Военно-учебными заведениями руководило Главное управление военно-учебных заведений. В его ведении находились пехотные и кавалерийские училища, кадетские корпуса, юнкерские училища, школы солдатских детей войск гвардии и т. д. Во главе управления в описываемый период стоял великий князь Константин Константинович[#].
Военным и гражданским управлением казачьих войск занималось Главное управление казачьих войск, возглавляемое генерал-лейтенантом П. О. Нефедовичем. Во время войны ГУКВ иногда выступало в качестве посредника между казачьими войсками и другими главками Военного министерства[#]. При министерстве находилась Императорская Главная квартира ИУК, возглавляемая генерал-адъютантом бароном В. Б. Фредериксом. Она делилась на две основные части: Личный Императорский конвой (во главе с бароном А. Е. Меендорфом) и Военно-походную канцелярию (во главе с флигель-адъютантом графом А. Ф. Гейденом). По Управлению Личным Императорским конвоем командующий ИГК исполнял обязанности и пользовался правами командира дивизии, корпусного командира и командующего военным округом. В период 1-й русской революции Военно-походная канцелярия координировала все карательные экспедиции[#].
Одним из самых больных вопросов для военного ведомства России был бюджет. Ассигнования на армию стали постепенно сокращаться еще со времен окончания войны 1877—1878 гг., а с 90-х годов XIX в. по инициативе министра финансов С. Ю.Витте началось резкое сокращение всех военных расходов. Военный министр П. С. Ванновский получил высочайше возложенное поручение: «Принять безотлагательно меры по уменьшению военных расходов...»[41] Меры были приняты. Если в 1877 г. военные расходы России по отношению ко всем прочим расходам государства составляли 34,6% и Россия в этом отношении занимала среди европейских стран 2-е место после Англии (38,6%)[42], то в 1904 г. военные расходы России составляли всего 18,2% от государственного бюджета[43].
В росписи государственных расходов на 1904 г. Военное министерство, которому было выделено 360 758 092 руб., стояло на 3-м месте после Министерства путей сообщения (473 274 611 руб.) и Министерства финансов (372 122 649 руб.)[44].
Столь поспешное и непродуманное сокращение военного бюджета не лучшим образом отразилось на Вооруженных силах России вообще и Военном министерстве в частности. Во «Всеподданнейшем докладе» за 1904 г. по этому поводу говорилось следующее: «Существующие недостатки организации и снабжения нашей армии являются прямым следствием недостаточности ассигнований, уделявшихся ей со времен войны с Турцией. Ассигнования эти никогда не сообразовывались с действительными потребностями»[45].
Недостаток финансов пагубно сказывался не только на развитии военной техники, снабжении армии, разведке и т.п. (о чем еще пойдет речь в последующих главах), но также на довольствии солдат и заработной плате офицеров. Денежное довольствие солдатам производилось по окладам, установленным в 1840 г., и при растущей дороговизне давно не удовлетворяло их даже самым насущным потребностям[#]. Не лучшим образом обстояли дела с заработной платой офицеров. Скажем, поручик пехоты получал около 500 руб. в год, причем в отличие от солдата был вынужден питаться за свой счет. Низкий уровень жизни офицерства являлся причиной значительной утечки кадров из военного ведомства. Правда, в начале 90-х годов XIX в. Военному министерству удалось несколько увеличить содержание офицерам и классным чиновникам и таким образом приостановить на время массовый отток наиболее способных и квалифицированных людей с воинской службы. Однако из-за яростного сопротивления министра финансов С. Ю.Витте реформа была проведена лишь частично. Да и вообще любая попытка увеличения военных ассигнований в мирное время встречала бешеный отпор со стороны министерства финансов.
Впрочем, это неудивительно. Напомним: масон Витте, по его собственному признанию, боялся военного усиления России, «быстрых и блестящих русских успехов». Кроме того, стараниями его многочисленных подельников в народ усиленно внедрялась мысль, что военное ведомство и без того финансируется чересчур хорошо. Способы применялись самые разные. От словесной и печатной до наглядной агитации. Последняя особенно обнаглела после печально знаменитого Манифеста 17 октября. Так, в одном из левых журналов за 1905 г. можно увидеть злую карикатуру, на которой изображены военные, хищнически растаскивающие государственный бюджет[46] 2. С. 8>. И подобным примерам несть числа! Изучив на основе периодических изданий тех лет общественное мнение, убеждаешься – многие поверили этой лжи.
Однако на самом деле военное ведомство находилось в жестких тисках бедности. Именно она (бедность) во многом объясняет ту чрезмерную централизацию решения хозяйственных вопросов, о которой упоминалось выше, и ожесточенные споры в Военном совете из-за каждого рубля[47].
Недостаток кредитов мирного времени правительство попыталось наверстать резким увеличением финансирования в период войны. Только в течение 1904 года на военные расходы было выделено 445 770 000 руб., из которых израсходовали 339 738 000 руб. и осталось в кассах к 1 января 1905 г. 107 032 999 руб.[48]
Из этих денег 2,02% ушло на содержание управлений и заведений военного ведомства (вместе с окружными и строевыми)[#], 31,28% – на продовольствие для людей и лошадей, 13,97% – на денежное довольствие военнослужащих, 6,63% – на заготовление материальной части, 6,63% – на перевозки и депеши и т. д.[49] Столь значительный остаток в кассах к концу года (107 032 000 руб.) вовсе не означал, что военное ведомство получило денег с избытком. Просто многие заказы русским и зарубежным заводам еще не были не выполнены, а из-за срыва торгов недополучена значительная часть продовольствия.
Всего в 1904—1905 гг. война поглотила (вместе с расходами на морское ведомство, платежами по займам и т. д.) 2 млрд. рублей. Тем не менее увеличение военных ассигнований не решило полностью финансовых проблем, и военное ведомство по-прежнему далеко не все могло себе позволить.
Приведем один пример. Летом 1904 г. в Главном управлении военно-учебных заведений был поднят вопрос о передаче в ведение ГУВУЗа личного и преподавательского состава юнкерских училищ. До сей поры они находились в непосредственном подчинении у начальников окружных штабов, а ГУВУЗ ведал только учебной частью. Данное обстоятельство создавало массу неудобств[50]. Это хорошо понимали в Военном министерстве, но для осуществления подобного проекта требовалась увеличение финансовых ассигнований и расширение штатов ГУВУЗа примерно на 1/3[51].
На докладной записке, подписанной великим князем Константином Константиновичем, военный министр поставил характерную резолюцию: «Я очень сочувствую этой мере, но меня останавливают расходы. Откуда при нынешних обстоятельствах мы возьмем деньги?»[52]. Вопрос долго обсуждался. В конце концов к нему решили вернуться после войны[#]. Таких примеров множество. К проблеме нехватки ассигнований мы еще будем неоднократно возвращаться в последующих главах.
По данным на 1901 г. аппарат Военного министерства насчитывал в своем составе 2280 человек: 1100 офицеров и чиновников и 1180 нижних чинов. (Сюда входил также личный состав состоящих при Военном министерстве академий и курсов, «Русского инвалида», «Военного сборника» и т. д.) Число сотрудников главных управлений составляло в среднем от 94 (Главное военно-медицинское управление) до 313 человек (Главное интендантское управление)[53]. Большинство должностей в Военном министерстве, за исключением разве что самых незначительных, занимали выпускники академии Генерального штаба, т. е. люди квалифицированные и высокообразованные[54], или же, когда дело касалось главных управлений, выпускники соответствующих ведомственных академий: военно-юридической, военно-медицинской, артиллерийской и интендантских курсов. Возрастной уровень их был самый разный, но он не опускался слишком низко.
Чтобы работать в министерстве, нужно было иметь опыт и заслуги. Дети же высокопоставленных родителей, как правило, предпочитали гвардию или императорскую свиту. В то же время в Военном министерстве было немало должностей, оккупированных более чем престарелыми генералами, которые освобождали их лишь в случае смерти от старости. Например Главный военный суд сплошь состоял из генералов, уже непригодных к службе ввиду преклонного возраста. Примерно то же самое наблюдалось и в Военном совете. Так, по данным Военного министерства на 1 января 1905 г., из 42 членов Военного совета 13 человек (т. е. примерно треть) находились в возрасте от 70 до 83 лет[55]. Накануне войны аппарат министерства был значительно увеличен. Выросло число сотрудников главных управлений. Например штатный состав офицеров в Главном артиллерийском управлении[#] увеличился со 120 человек в 1901 г. до 153 к 1 января 1904 г.[56]
Расширились штаты Главного штаба.
Во время войны в некоторых главках вновь увеличили штаты, однако штатный состав не всегда соответствовал списочному. В описываемый период для Военного министерства было нередким следующее явление: избыток начальников и некомплект подчиненных. Так, по данным за 1905 г. в Главном артиллерийском управлении числилось: генералов по штатам – 24; по спискам – 34; нижних чинов по штату – 144; по спискам – 134[57]. Кроме того, не все штатные должности были укомплектованы. Например, в том же ГАУ к 1 января 1904 г. работали 349 человек, в то время как по штату полагалось 354.
Во время войны разрыв между штатным и списочным составами увеличился. Это произошло в результате откомандирования из Военного министерства в действующую армию части офицеров и классных чиновников.
Например, из Главного интендантского управления отправили на фронт 14 человек[58]. В Главном инженерном управлении разница между штатным и списочным составом составила к 1 января 1905 г. 40 человек (по штату 253, по списку 213)[59].
Во время войны произошли значительные штатные перестановки в Военном министерстве. Это объяснялось как уже упоминавшимся откомандированием на театр военных действий, так и произошедшей в начале войны сменой руководства. Данный процесс был рассмотрен автором на примере Главного штаба при помощи сравнительного анализа списков чинов Главного штаба, составленных по 20 января 1904 г. и по 1 февраля 1905 г.[#]
С началом войны возникла насущная необходимость перестройки системы управления и обеспечения армии применительно к условиям военного времени.
В связи с Русско-японской войной действительно наблюдается ряд дополнений к структуре Военного министерства, однако перестройки как таковой не было. Изменения имели эпизодический характер, проводились довольно вяло и не поспевали за ходом событий.
31 января 1904 г. Николай II утвердил общий план железнодорожных перевозок на Дальний Восток[60]. Для объединения всей работы железных дорог в условиях войны появилась необходимость тесной связи между управлением военных сообщений Главного штаба и управлением железных дорог Министерства путей сообщения. С этой целью 10 февраля 1904 г. при Управлении военных сообщений была образована особая комиссия во главе с генерал-лейтенантом Н. Н. Левашевым – начальником управления[61].
В состав комиссии входили сотрудники управления и представители Министерства путей сообщения. Решения комиссии, не вызывающие разногласий обоих ведомств, подлежали немедленному исполнению. Те вопросы, по которым члены комиссии не могли договориться, разрешались по соглашению министров. Иногда, при рассмотрении особо важных вопросов, на заседания приглашались представители Министерства финансов, Морского министерства и Государственного контроля. Приказом № 17 по военному ведомству за 1904 г. комиссии было присвоено наименование «Исполнительного комитета по управлению железнодорожными перевозками». В это же время при Главном штабе была образована эвакуационная комиссия, на которую возлагалось руководство эвакуацией больных и раненых с Дальнего Востока[*].
5 марта 1904 г. при Главном штабе создается Особый отдел, на который возлагалась обязанность сбора сведений об убитых, раненых и пропавших без вести. Сведения об офицерах и генералах публиковались в газете «Русский инвалид». Сведения о нижних чинах направлялись губернаторам для оповещения семей[62]. На этом перестройка аппарата приостановилась на довольно длительный срок. Следующее нововведение относится к 26 июля и не связано напрямую с событиями Русско-японской войны. В этот день император распорядился учредить Главный крепостной комитет, в функции которого входило всестороннее обсуждение вопросов, касающихся вооружения и снабжения крепостей и осадной артиллерии, а также согласование этих вопросов с соответствующими главками Военного министерства (артиллерийским, инженерным, медицинским и интендантским). В состав комитета вошли представители главных управлений, заинтересованных в крепостном деле[63]. Работать комитет начал только через 4 месяца. Первое заседание состоялось 30 ноября 1904 г., незадолго до сдачи Порт-Артура[*].
Осенью 1904 г. начала наконец работу созданная еще в 1898 г. комиссия по пересмотру «Наставления для мобилизации инженерных войск». Председателем комиссии стал генерал от инфантерии М. Г. фон Мевес[64].
За неделю до начала боев под Мукденом, 29 января 1905 г., заведующий химической лабораторией Николаевской инженерной академии и училища статский советник Горбов передал начальнику Главного инженерного управления великому князю Петру Николаевичу записку со статистическими данными, характеризующими зависимость некоторых отраслей нашей промышленности от рынков Западной Европы. Автор записки высказал справедливую мысль, что государственная оборона России может оказаться в затруднительном положении в случае осложнений с западными государствами. Великий князь полностью с ним согласился, после чего довел записку до сведения военного министра и начальников других главков[65]. Военный министр признал необходимым рассмотреть поднятую проблему в особой комиссии, состоящей из представителей заинтересованных главных управлений (артиллерийского, инженерного, интендантского и военно-медицинского) с участием представителя Министерства финансов[66].
Прошло почти полгода. До конца войны оставалось меньше двух месяцев, когда 22 июня 1905 г. комиссия, наконец, была образована и начала работу. Ее председателем был назначен генерал-лейтенант П. З. Костырко[67]. Удивляет та медлительность, с которой проводились перестройки в аппарате Военного министерства, даже непосредственно связанные с ведением боевых действий. Так, только под конец войны, 1 апреля 1905 г., была учреждена инспекция для осмотра оружия в войсках Маньчжурских армий, на которую возлагалась функция наблюдения за сохранностью оружия в армии во время военных действий[68].
Уже с начала войны стало ясно, что развитие вооруженных сил России значительно опередило организацию военного управления, которая не отвечала современным условиям, требовала упорядочения и значительного изменения. Когда в 1865 г. путем соединения двух департаментов – Генерального штаба и инспекторского, – был создан Главный штаб, это не вызвало никаких затруднений, давая одновременно экономию в финансах и облегчая согласование распоряжений по строевой и инспекторской частям[69].
Однако со временем функции Главного штаба значительно расширились. Введение всеобщей воинской повинности, мобилизационной системы и создание для этой цели различных разрядов запасных; использование для военных перевозок постоянно расширяющей сети железных дорог; все это при резком увеличении численности армии крайне усложнило работу Главного штаба и заставило довести его состав до таких размеров (по данным на 1905 г. – 27 отделений и 2 канцелярии), что управлять им стало довольно сложно, тем более что начальнику Главного штаба, помимо выполнения своих прямых обязанностей, приходилось постоянно заседать в высших государственных органах, где он заменял военного министра, а также исполнять обязанности последнего во время его болезни или отсутствия. Больше всего от этого страдала служба Генерального штаба. Начальник Главного штаба числился одновременно и начальником Генерального штаба, но фактически не имел возможности выполнять эту обязанность.
Война сразу обнажила все недостатки системы управления армией, и в военном ведомстве началось обсуждение назревшей реформы. Военному министру подавались различные проекты, общая суть которых сводилась к следующему: разделить центральное управление материальной частью и личным составом[70].
Основными, на которых сконцентрировалось обсуждение, стали проекты нового начальника Главного штаба генерал-лейтенанта Ф. Ф. Палицина и флигель-адъютанта императорской свиты полковника князя П. Н. Енгалычева.
Палицын советовал полностью отделить Генеральный штаб от Военного министерства, создав самостоятельное управление Генерального штаба, подчиненное непосредственно императору[71]. Кроме того, он считал необходимым восстановить Военно-ученый комитет, упраздненный в 1903 г.
Суть проекта П. Н. Енгалычева сводилась к следующему: не отделяя Генеральный штаб от Военного министерства, учредить в составе министерства новый орган: Главное управление Генерального штаба, вычленив его из нынешнего Главного штаба. Он совершенно справедливо предлагал сохранить единство власти военного министра как лица, отвечающего за всестороннюю готовность армии[72], но вместе с тем провести разделение труда в оперативной и административно-хозяйственной областях. А также создать Комитет государственной обороны, координирующий деятельность различных государственных учреждений в военных целях. Обсуждение, как водится, тянулось долго, почти всю войну[#], и завершилось уже после Порт-Артура, Мукдена и Цусимы.
Кроме того, в ход обсуждения активно вмешался дядя императора, великий князь Николай Николаевич. Современники характеризовали его как человека интеллектуально ограниченного и психически неуравновешенного[73]. Тем не менее он пользовался большим влиянием при дворе. Благодаря вмешательству Николая Николаевича проведенная в конце концов реформа представляла собой некий гибрид из этих двух проектов, причем не самый лучший.
8 июня 1905 г. был создан Совет государственной обороны СГО, который должен был объединить деятельность Военного и Морского министерств[74]. Совет состоял из председателя (которым стал Николай Николаевич), шести назначаемых императором постоянных членов и ряда должностных лиц; военного министра, управляющего Морским министерством, начальников военно-сухопутного и морских главных штабов, а также генерал-инспекторов родов войск: пехоты, кавалерии, артиллерии и инженерной части. Согласно постановлению от 28 июня 1905 г. на заседания Совета могли приглашаться по распоряжению императора и другие министры, а также лица из высшего командного состава армии и флота[75]. Основная задача СГО заключалась в разработке мер по укреплению мощи русской армии, а также в переаттестации высшего и среднего командного состава. Необходимо отметить, что 1-ю часть задачи СГО не выполнил должным образом. Наиболее значительные меры по реорганизации армии были предприняты уже после его ликвидации[#]. Председатель же СГО основные усилия направил на то, чтобы пристроить на высшие государственные должности своих протеже[76].
20 июня 1905 г. вышел приказ по военному ведомству об учреждении Главного управления Генерального штаба[77]. Как и предлагал Палицын, оно полностью не зависело от военного министра, которому отводилась теперь роль заведующего хозяйственной частью и личным составом. Начальник Генерального штаба сам имел права министра. В состав ГУГШ входили управление генерал-квартирмейстера Генерального штаба, управление военных сообщений, военно-топографическое управление и управление начальника железнодорожных и технических для связи войск[78]. Сверх того ГУГШ подчинялись академия Генерального штаба, офицеры корпуса Генерального штаба, занимающие штатные должности по Генеральному штабу, офицеры корпуса военных топографов, а также железнодорожных и «технических для связи войск».
Создание Главного управления Генерального штаба, несомненно, стало прогрессивным явлением в военной истории России. Вместе с тем полное отделение его от Военного министерства еще более усилило тот беспорядок в военном ведомстве, о котором говорилось в начале главы.
В конечном счете всем стало ясно, что необходимо восстановить единство верховной военной власти, проведя лишь разделение в оперативной и хозяйственной областях. (Именно это и предлагал с самого начала Енгалычев.) И в конце 1908 года император распорядился подчинить начальника Генерального штаба военному министру.
Таким образом, когда в 1904 году началась война с Японией, Россия не имела ни одного союзника из числа зарубежных стран, а внутри самой империи активно действовали те темные, разрушительные силы, которые вызвали трагедии 1917 года. Российское общество, уже изрядно оболваненное либеральной пропагандой, в основной массе противопоставило себя государству. Плохо функционировала устаревшая система военного управления. Не была проведена мобилизация экономики, отсутствовали чрезвычайные координационные органы. Фактически войну на суше вело только Военное министерство. Его организация в описываемый период оставляла желать лучшего. Для военного ведомства в это время характерны децентрализация в управлении, плохая организация труда и рабочего времени. К тому же резкое (почти в 2 раза)[79] сокращение военных расходов в предвоенные годы привело к тому, что военное ведомство находилось в жестких тисках бедности. (Поспешные финансовые вливания в период войны уже не могли существенно улучшить ситуацию.) Бедность военного ведомства пагубно отразилась как на техническом оснащении армии и положении военнослужащих, так и на работе аппарата министерства[#]. Любая просьба военного руководства об увеличении ассигнований встречала ожесточенное сопротивление со стороны Министерства финансов. Правда, накануне войны Военному министерству удалось добиться некоторого увеличения штатов, однако не все штатные должности были укомплектованы. Во время войны разрыв между штатным и списочным составом еще более увеличился из-за откомандирования в действующую армию многих офицеров и классных чиновников.
Война вызвала ряд дополнений в структуре министерства, однако их было немного, и перестройка велась вяло, зачастую не поспевая за ходом событий. Это относилось и к общей реформе военного управления, необходимость которой давно назрела. Вялое обсуждение проектов реформы тянулось на протяжении почти всей войны, и первые нововведения появились уже незадолго до Портсмутского мира. Кроме того, из-за некомпетентного вмешательства великого князя Николая Николаевича она была проведена не в лучшем из предложенных вариантов, что было исправлено лишь спустя несколько лет.
Глава II
ГЛАВНЫЙ ШТАБ В ПЕРИОД ВОЙНЫ
Во время войны с Японией основными направлениями деятельности Главного штаба были: 1) комплектование действующей армии, переподготовка запасных и тактическая подготовка войск; 2) разведка, контрразведка, военная цензура и содержание военнопленных; 3) военные железнодорожные перевозки.
Рассмотрим подробно работу Главного штаба в 1904—1905 годах по основным ее направлениям.
К началу войны всего в русской армии состояло на службе: офицеров 41 тыс. 940, нижних чинов – 1 млн 93 тыс. 359 чел.[80]. Численность войск, находившихся на Дальнем Востоке, была сравнительно невелика: к 1 января 1904 г. в Маньчжурии и Приамурье – всего около 98 тыс. русских солдат[81], которые были разбросаны небольшими отрядами на огромной территории, имеющей более 1000 верст в поперечнике[82]. Япония же тогда имела наготове 4 армии общей численностью свыше 350 тыс. человек[83]. С начала войны для усиления действующей армии и пополнения убыли Главный штаб начинает мобилизации запасных.
Сразу заметим, что мобилизации запасных во время Русско-японской войны являлись основным источником комплектования действующей армии, так как в связи с обострением внешней и внутренней политической обстановки правительство не решалось двинуть на Дальний Восток кадровые части, оголив другие границы и центр страны.
В период войны с Японией проводились так называемые «частные мобилизации».
При частной мобилизации призыв запасных осуществлялся выборочно по местностям, т. е. из какого-либо уезда или волости вычерпывались полностью запасные всех призывных возрастов, а в соседней местности призыва не было вовсе[84]. Всего за время войны произошло 9 таких мобилизаций (последняя – буквально накануне заключения мирного договора 6 августа 1905 г.)[85]. Система частных мобилизаций была разработана теоретиками Главного штаба в конце XIX в. на случай «локальных войн, не требующих напряжения всех сил страны». Но на практике она не только оказалась неэффективной, но и повлекла за собой множество негативных последствий. В результате частных мобилизаций в действующую армию попало множество запасников старших сроков службы в возрасте от 35 до 39 лет, уже давно утративших боевые навыки и незнакомых с новым оружием, в частности, с 3-линейной винтовкой, принятой на вооружение русской армией в 90-х годах XIX века[86].
Огромное число бородатых великовозрастных солдат, оправданное в случае тотальной войны, но совершенно необъяснимое во время локального конфликта, повергало в изумление иностранных военных агентов, находившихся при штабе главнокомандующего[87].
В то же время в уездах, не охваченных частными мобилизациями, оставались по домам молодые и здоровые парни, совсем недавно закончившие действительную службу. Боевые качества призванных запасных оставляли желать лучшего. По признанию Военного министерства, они были «физически слабыми „...“ мало дисциплинированными и „...“ недостаточно обученными»[88]. Причины крылись в слишком продолжительном пребывании нижних чинов в запасе, а также в слабости подготовки, получаемой на действительной службе (об этом мы еще будем говорить в дальнейшем). Все это не прошло мимо внимания широкой общественности. Поскольку истинная подоплека дела тогда была неизвестна, ходили упорные слухи, что военный министр В. В. Сахаров враждует с главнокомандующим А. Н. Куропаткиным и потому нарочно посылает на Дальний Восток самые плохие войска. Слухи были так настойчивы, что Сахарову в беседах с корреспондентами приходилось усиленно оправдываться[89].
Закон о воинской повинности не делал различия между категориями запасных по семейному положению, что вызывало недовольство и возмущение многосемейных запасников старших сроков службы, вынужденных бросать семьи без средств к существованию. Это в немалой степени способствовало беспорядкам, принявшим при проведении частных мобилизаций самые широкие размеры.
Порочная система частных мобилизаций вкупе с революционной ситуацией и отрицательным отношением народа к войне привела к тяжелым последствиям. В отчете Главного военно-судного управления за 1904 г. говорилось, что мобилизации сопровождались «буйствами, разгромом винных лавок и частных жилищ, а также порчей железнодорожных приспособлений и тяжкими нарушениями воинской дисциплины»[90]. Уже в феврале 1904 г. командующий войсками Сибирского военного округа сообщал о разграблении запасниками нескольких станций[91].
В. Вересаев в книге «На войне» так описывал поведение призванных запасных: «Город все время жил в страхе и трепете „...“ Буйные толпы призванных солдат шатались по городу, грабили прохожих и разносили казенные винные лавки, они говорили: „Пущай под суд отдают – все равно помирать „...““ На базаре шли глухие слухи, что готовится большой бунт запасных»[92]. В следовавших на Дальний Восток эшелонах наблюдалось повальное пьянство; солдаты активно занимались мародерством[93]. Главный штаб попытался навести порядок, правда, как водится, с изрядным опозданием. 23 ноября 1904 г., то есть уже после сражений под Ляояном, на реке Шахе и за месяц до сдачи Порт-Артура, он подготовил указ (сразу утвержденный императором), который давал командующим военными округами, не объявленными на военном положении, право предавать мобилизованных военному суду за участие в беспорядках. К ним разрешалось применять такие меры наказания, как смертная казнь и отправка на каторжные работы[94].
Впрочем, сопровождавшая мобилизации вакханалия беспокоила государя с самого начала. По личному распоряжению Николая II для наблюдения за ходом частных мобилизаций были командированы флигель-адъютанты императорской свиты, представившие впоследствии ряд ценных замечаний и предложений по улучшению мобилизационной системы в России. В дополнение к инструкции им предписывалось «упорядочить и облегчить для народа тяжести призыва запасных и удалить по возможности условия, могущие давать повод к беспорядкам»[95].
Многие из командированных флигель-адъютантов пытались частными мерами восстановить справедливость при призыве, неоднократно ходатайствуя перед военными властями об освобождении запасных старших сроков службы и многосемейных[96]. Однако и здесь не обошлось без недоразумений. Освобождение по ходатайствам флигель-адъютантов проводилось не на сборных пунктах, а из частей войск или с пути следования эшелонов на Дальний Восток, что вызывало путаницу и недоразумения. Были случаи освобождения материально обеспеченных и даже зажиточных запасных, тогда как в тех же уездах более нуждающиеся и многосемейные отправлялись на войну, что, естественно, вызывало недовольство населения[97]. Распоряжения лиц свиты нередко противоречили друг другу и не всегда согласовывались с существующими законами. Начальник мобилизационного отдела управления 2-го генерал-квартирмейстера Главного штаба генерал-майор В. И. Марков в письме от 25 ноября 1904 г. просил начальника Военно-походной канцелярии Е. И. В. предписать командированным лицам свиты, в случае выявления значительного числа запасных старших сроков службы и многосемейных, ограничиться освобождением от службы лишь минимального числа, относительно же остальных сообщить соответствующим органам МВД для оказания помощи семьям[98]. Впоследствии для наблюдавших за мобилизациями флигель-адъютантов была выработана новая инструкция, где им категорически запрещалось вмешиваться в распоряжения воинских начальников, а «в случае обращения призывных с какими-либо личными ходатайствами „...“ направлять таковых к воинскому начальнику или надлежащим властям, осведомляясь затем о решении их по этим ходатайствам»[99].
В середине войны была предпринята попытка несколько сгладить недостатки самой мобилизационной системы. Высочайшим повелением от 30 ноября 1904 г. ограничен призыв запасных старших возрастов (освобождались от призыва лица, закончившие срочную службу в 1887, 1888, 1889 гг.)[100]. Однако они освобождались от призыва лишь в случае наличия на призывных пунктах избытка физически годных к несению службы запасников. Запасные трех старших возрастов были полностью освобождены от призыва только во время 9-й частной мобилизации[101], т. е. за неделю до подписания Портсмутского мирного договора.
Принимаемые меры существенно не улучшили положения. Беспорядки продолжались. Значительных размеров достигло членовредительство. Так, число членовредителей в одном лишь Житомирском уезде во время 7-й частной мобилизации достигло 1 100 человек на 8 800 призванных[102], т. е. 12,5%.
Вплоть до конца Русско-японской войны частные мобилизации оставались основным источником комплектования действующей армии. Всего за это время призвали из запаса на действительную службу 1 045 909 нижних чинов[103].
Теперь посмотрим, как обстояли дела с переподготовкой запасных, предназначенных для комплектования действующей армии и пополнения убыли в частях. По существующему порядку некомплект в частях действующей армии пополнялся из особых частей – так называемых запасных (или учебных) батальонов, формируемых в местностях, ближайших к театру военных действий[104]. В этих батальонах мобилизованные запасные перед отправкой в действующую армию должны были пройти необходимую переподготовку: освежить знания, полученные на действительной службе, и изучить новую военную технику. В начале войны в наместничестве и Сибирском военном округе существовали 19 учебных батальонов (11 в наместничестве и 8 в Сибирском в.о.), в которые поступали на переподготовку запасные нижние чины, проживающие на данной территории. В начале войны батальоны наместничества являлись единственным источником пополнения убыли в войсках. Подобное положение вещей заставило А. Н. Куропаткина сразу по прибытии в Маньчжурию телеграфировать военному министру об острой нехватке учебных частей. В ответ В. В. Сахаров сообщил: « „...“журналом мобилизационного комитета от 13 февраля 1904 г. выработан общий порядок укомплектования, в силу которого действующая армия будет пополняться исключительно из запасных батальонов наместничества, число которых увеличивать не предполагается». Далее он «успокаивал» Куропаткина тем, что «будут поступать пополнения из сибирских запасных батальонов»[105]. В конце концов в связи с настойчивыми просьбами А. Н. Куропаткина в Харбине сформировали еще 6 запасных батальонов, но этого явно не хватало. С упорством, заслуживающим лучшего применения, Главный штаб стремился сохранить прежний порядок и воздерживался от формирования новых учебных частей. Было решено ограничиться расширением штатов учебных батальонов в 3,5 раза, что пагубным образом отразилось на боевой подготовке. Запасные батальоны утратили значение учебных частей и превратились скорее в «депо» запасных, где солдаты только снабжались обмундированием, вооружением и снаряжением. И очень нескоро Главный штаб понял, наконец, свою ошибку. Уже после сдачи Порт-Артура, к концу декабря 1904 г. в Европейской России все же сформировали 100 запасных батальонов для пополнения убыли в частях действующей армии (правда, с удвоенным против штатного составом[106]).
Упорное нежелание Главного штаба своевременно увеличить количество учебных частей привело к тому, что на протяжении большей части войны запасные попадали в действующую армию фактически без переподготовки, что крайне отрицательно сказалось на их и без того невысоких боевых качествах.
Кроме того, сама система переподготовки, разработанная в свое время Главным штабом, по оценкам военных специалистов, была далеко не совершенна. Наиболее слабой ее стороной являлось отсутствие связи между полком и его запасным батальоном, в результате чего полк получал пополнение, так сказать, случайное, а запасной батальон не знал, на кого конкретно работает. Это не лучшим образом отражалось как на подготовке, укомплектовании, так и на сохранении традиций части[107].
Помимо частных мобилизаций были и другие источники комплектования армии (как действующей, так и оставшейся на мирном положении). В 1904 г. правительство разрешило широкий прием на службу добровольцев, как подданных империи, так и иностранцев. Кроме того, лицам, находящимся под гласным надзором полиции по политическим делам, было разрешено поступать на службу в войска действующей армии. За это с них снимался надзор полиции со всеми его последствиями. Всего за время войны поступили на службу 9376 добровольцев. Из них иностранных подданных – 36, лиц, состоявших под гласным надзором полиции по политическим делам, – 37[108].
В 1904—1905 гг. для пополнения армии (в основном войск, не участвующих в войне) проводились призывы новобранцев. Призывались лица рождения 1882—1883 гг. (из них примерно 48% имели льготу по семейному положению и не были призваны). В результате в 1904 г. на действительную службу поступили 424 898 человек. Недобор составил 19 301 человек, так как планировалось набрать 444 199 человек[109].
В 1905 г. было призвано 446 831 человек. Недобор – 28 511 человек[110].
В период Русско-японской войны остро встал вопрос комплектования офицерского состава. Только в частях, оставшихся на мирном положении, некомплект офицеров составил 4 224 человека[111]. Это объяснялось формированием новых частей – для действующей армии, недостаточным выпуском из военных и юнкерских училищ, а также стремлением некоторых строевых офицеров переходить на нестроевые должности в управления, учреждения и заведения военного ведомства[112].
Одним из способов пополнения офицерского корпуса в военное время стали уже известные нам частные мобилизации. Призыв офицеров запаса при частных мобилизациях проводился согласно поименным распределениям, сделанным в мирное время. Однако из-за значительного числа разрешенных отсрочек, неявок на призывные пункты по уважительным и неуважительным причинам, а также прямого уклонения от службы Главному штабу пришлось прибегнуть к дополнительным нарядам, главным образом посредством укомплектований, предназначенных по общему расписанию в те войсковые части, которые не переводились в военный состав по частным мобилизациям. Эти дополнительные наряды, не предусмотренные заранее, осложнили и без того нелегкую работу уездных воинских начальников. К тому же мобилизационная потребность значительно превысила ресурсы данного источника[113].
Поэтому 27 октября 1904 г. Главный штаб объявил призыв всех офицерских чинов запаса пехоты (кроме гвардейской), но его хватило ненадолго, и уже к 1 ноября 1904 г. он был полностью исчерпан. Необходимо отметить, что из всех пехотных офицеров запаса, фигурировавших в списках военного ведомства, удалось призвать только 60%. Причины неявки остальных были следующие: 1) освобождение и отсрочки до окончания образования; 2) по ходатайству государственных учреждений; 3) по ходатайству Красного Креста; 4) неявки по очевидной негодности к службе в армии вследствие низкого нравственного ценза (неизлечимые алкоголики, впавшие в нищенство) и т. д.[114]
Тогда для пополнения офицерского корпуса Главный штаб предпринял ряд дополнительных мер, а именно: ускорил выпуск из военных и юнкерских училищ путем сокращения срока обучения; главнокомандующему на Дальнем Востоке предоставили право своей властью производить в очередной чин обер-офицеров вплоть до капитана включительно[115]. На время войны были созданы штаты зауряд-прапорщиков. К производству в зауряд-прапорщики допускались унтер-офицеры, имеющие необходимый уровень образования. Кроме того, пополнение проводилось путем зачисления на службу из отставки, а также переименованием из гражданских в военные чины[116]. Было запрещено увольнение из запаса в отставку, кроме увольнения по болезни и лишения по суду права поступать на государственную службу[117].
Поделиться книгой: