– Ничего, – пожал плечами мужик. – Образно выражаясь, «мерзость запустения».
– А попроще?!
– Начали ремонтировать, потом бросили. Бригадир, говорят, заболел.
– Загляни внутрь! – Физиономия личного повара напряглась, пота на лбу стало больше.
«Как бы не учудил чего!» – с тревогой подумал я.
«Поваренок» тем временем послушно подошел к двери и пнул ее ногой.
– Заперто, – сообщил он. – Попробовать взломать?
– Не надо, иди! – неожиданно успокоился Яков Маркович. Дождавшись, пока подручный удалится на достаточное расстояние, он поставил чашку с кофе в раскаленный песок и воровато сунул руку в карман.
– …У мангала… правая… давай! – бросил я Петру Васильевичу.
Мощным броском проломив стену, полковник вылетел из раздевалки (изображение на мониторе заволокло клубами штукатурочно-побелочной пыли) и спустя секунды позвал:
– Иди сюда, Дмитрий. Финита ля комедия!
Спокойно пройдя сквозь широкий пролом, я чихнул пару раз и осмотрелся по сторонам. На кухне наблюдалась немая сцена, как у Гоголя в «Ревизоре». Повара с подручными таращились на нас, широко разинув рты. О служебных обязанностях они начисто позабыли. Так, неподалеку от места происшествия, в кипящем котле супа, плавал чей-то засаленный колпак, но никто не обращал внимания на столь вопиющее безобразие. На противнях потихоньку подгорала картошка. На гигантской сковороде медленно обугливались не перевернутые вовремя куски мяса… А торжествующий Логачев крепко держал пойманного с поличным отравителя. Одной пятерней за горло, а другой за кулак с зажатым в нем темным флаконом из небьющегося стекла…
ГЛАВА 4
– Попался, сучий потрох, – встряхнувшись от пыли, мурлыкнул Васильич. – Предлагаю два варианта. Либо ты с ходу начинаешь колоться, либо мы зажмем тебе нос и силком вольем в глотку содержимое твоей бутылочки. Считаю до трех. Раз…
– Б-буду к-колоться, – задушенно прохрипел Яков Маркович. – Г-горло от-пустите!!!
Логачев слегка ослабил хватку.
– Тут слишком много посторонних, – сказал он. – Пойдем-ка, любезный, в раздевалку. Там и «исповедуешься». А ты, Дима, постой на стреме. Нейтрализуй все, что попробует приблизиться на расстояние ближе двадцати метров.
– Каким образом? – деловито уточнил я.
– Бошки отстреливай, – с серьезным видом ответил Петр Васильевич, развернул пленника лицом к пролому, забрал у него флакон, хотел придать ускорение пинком колена под зад, но… не успел. Свистнул рассеченный воздух. Яков Маркович дернулся и рухнул лицом вниз. В спине у него торчал кухонный тесак, брошенный, как я заметил, одним из поваров: мордастым, пузатым, черноволосым, с мохнатыми «брежневскими» бровями. Сразу после броска убийца ломанулся к выходу, без труда расшвыривая попадавшихся по дороге людей.
– Постарайся вытянуть из него хоть что-то! – крикнул я Логачеву, кидаясь вдогонку…
Мысленно ругая себя за леность (не заучил намертво план дома. –
«Ничего! – посмеиваясь, думал я. – Куда ты на фиг денешься! Растряси жирок напоследок». Сам я дышал ровно, бежал размеренной рысью и даже не вспотел. В конце концов силы у повара иссякли. Он с разбегу ворвался в какое-то помещение (не забыв, однако, прихлопнуть за собой двери) и остановился там, дыша, как загнанная лошадь.
«Попался, кабанчик!» – усмехнулся я и вдруг насторожился. Почему, спрашивается, он носился взад-вперед по зданию, но ни разу не попытался выскользнуть наружу?! Допустим, через черный ход, который вел не на известный читателю двор, где в изобилии водились дятлы-караульные, а на глухие задворки с различными хозяйственными постройками. Они (постройки) представляли собой нечто вроде небольшой деревушки, и убийца мог бы там на время затеряться (или затаиться в одном из сараев), чем, несомненно, увеличил свои шансы на спасение. А он предпочел второй этаж, предварительно намотав с десяток кругов по особняку! Странно, не правда ли? Или очередной «спящий» совершенно обезумел от страха?.. Гм!!! «Никогда не считай противника глупее себя, пока не убедишься в отсутствии у него пульса», – мысленно перефразировал я любимое высказывание Логачева, горько пожалел, что не умею проламывать стены, подобно Васильичу, и за неимением иного варианта рыбкой нырнул в чуть приоткрытые двери, по ходу привычно переходя в длинный кувырок. Предосторожность оказалась совсем не лишней. Сухо протрещала автоматная очередь, и синхронно рявкнули два «вектора»[15]. Пули разорвали воздух как раз в тех местах, где должны были находиться моя голова и грудь, если бы я входил в помещение обычным способом. «Шустрые, засранцы», – подумал я, выхватив оба пистолета, приняв положение для стрельбы лежа и открыв огонь на поражение по разворачивающимся в мою сторону вооруженным «засранцам». Всего их было трое. Худощавый, но жилистый тип с «калашниковым» и два толстомясых амбала с «векторами», удивительно похожие друг на друга. Не иначе братья-близнецы.
В глазах повара сверкнуло откровенное торжество, мол, «ща-а-ас они тебя в три смычка! Никуда, падла, не денешься!».
Однако толстяк рано обрадовался – не учел уровень подготовки и боевой опыт противоборствующих сторон. Вернее, практически полное отсутствие последнего (с моей точки зрения) у его подельников. Я прожил в «режиме войны» более двенадцати лет, с того самого момента, как восемнадцатилетним мальчишкой попал в учебку спецназа ГРУ, в теплые объятия сержанта Бунина (муштровавшего новобранцев до потери сознания. В прямом смысле слова. –
«Похоже, профессионал-рукопашник, – подумал я. – Может, продырявить ему плечи на всякий пожарный или…»
– Слабо взять голыми руками? – словно прочитав мои мысли, тускло осведомился он. – Стрелять-то ты мастак, ну, а как насчет подраться? Не боязно?
– Все зависит от обстоятельств, – в тон ему ответил я. – И от степени целесообразности. На дешевые приколы меня не купишь. Зря стараешься… Ты лучше скажи, друг ситный, как у тебя со здоровьем? Сердце не беспокоит?
– Беспокоит, да еще как! – утвердительно кивнул повар. – Пропил я его, прогулял. И здоровье никудышное. Так что если прострелишь плечи – могу загнуться от болевого шока. Не получится допросить как положено!
– Так чего же ты на драку напрашиваешься?! – удивился я. – Побереги остатки сил и сдавайся по-хорошему! Мордой к стене, ладони на затылок, ноги широко раздвинь…
– Ишь, размечтался! – скривил губы он. – Ты сперва возьми старого льва, а уж потом раком ставь… Оп-па! – Нога в жестком ботинке молниеносно атаковала нервный узел на моем туловище. Защитившись подставкой локтя, я тут же провел контратаку, но она не достигла цели, а сам я пропустил мощную лодочку[16] в лицо и, с трудом удержавшись на ногах, поспешил уйти на дальнюю дистанцию, в процессе чисто случайно заблокировав точный, жесткий пинок носком в пах.
– Ну, иди… иди сюда, щенок, возомнивший себя волкодавом, – хохотнул повар. – Куда же ты убежал?!
– Хорошо смеется тот, кто смеется последним, – усилием воли разогнав сгустившийся перед глазами туман, ответил я, отразил очередной удар и начал кружить вокруг толстяка, нанося удары с дальней дистанции (не стараясь обязательно попасть), провоцируя его на атаки, моментально уходя от них (назад, вбок) и ехидно посмеиваясь над «старым, спившимся боровом, нацепившим львиную шкуру». Подобная тактика постепенно возымела успех. Минут через пять противник начал задыхаться, накаляться злобой и в конечном счете совершенно осатанел. Лицо у него исказилось, побагровело, с губ срывались страшные проклятия, а атаки стали бешеными, беспорядочными, имеющими целью поскорее прикончить наглого щенка. Именно этого я от него и добивался. Он начал допускать одну ошибку за другой и на седьмой минуте попался – пропустил жесткий тычок пальцами в солнечное сплетение, утробно захрипел, получил «добавку» кулаком в голову, упал на колени, и я завершил поединок мгновенным (но не смертельным) удушением, использовав вместо удавки воротник его собственного халата. Тяжелое, бесчувственное тело шумно повалилось на пол.
– Силен… собака! – уложив повара лицом вниз, защелкнув у него на кистях наручники и стянув ему щиколотки брючным ремнем, хрипло выдохнул я, устало выпрямился и вытер рукавом залитое потом лицо. Потом осмотрелся по сторонам. Комната, где состоялось недавнее побоище, не имела мебели и представляла собой подобие спортзала, с вычерченным посередине красным кругом и с чьим-то фотопортретом (типа плаката) на стене. Запечатленная там физиономия показалась знакомой. Я присмотрелся к изображению и… узнал повара. Стройный, подтянутый, с чемпионским кубком в руке и золотой медалью на шее. «Капитан Алексей Барсуков. Победитель ведомственных соревнований ФСБ по боевому самбо. 1995 год» – гласила напечатанная внизу надпись.
– Ни фига себе номера! – опешил я. – А ведь действительно «Лев»! Пускай бывший, растранжиривший здоровье, но тем не менее… Везунчик я, однако! Ветерана одолел. Чудеса, да и только!!![17]
В следующее мгновение в зал ворвался Логачев, не сбавляя скорости, бросился ко мне, бесцеремонно задрал рубашку, внимательно осмотрел мое тело, осторожно, на ощупь проверил некоторые точки, прослушал грудь. Оттянув веко, заглянул в глазное яблоко, облегченно вздохнул и хмуро поинтересовался: – Ты почему не отвечал на мои звонки?! До инфаркта решил довести?! Или… не до того было?!
– Мобильник выпал где-то по дороге, – проверив карманы, ответил я. – Господин Барсуков заставил за собой побегать, пока не привел прямиком в засаду.
– Хорошо, что ты догадался его пристрелить, а не полез в рукопашную, – сказал Петр Васильевич. – Я, знаешь ли, успел привязаться к тебе, как к младшему брату, и не хотел бы…
– Пристрелить?! – невежливо перебил я. – С чего ты взял?!
– С того, что ты жив-здоров, – отрезал Логачев и более миролюбиво пояснил: – Травм нет, кости целы, а главное – ни один из нервных центров не поражен и отсроченная смерть[18] тебе не грозит.
– Зря ты так, я не убивал Барсукова, – укоризненно покачал головой я. – Вон он в наручниках, мордой в пол уткнулся, «отдыхает перед допросом». Взял я его тепленьким, без единой царапины, хотя и пришлось повозиться…
Полковник дико вытаращился на меня, как на некое сверхъестественное существо, и простоял так секунд десять. Потом опомнился, подбежал к Барсукову, проверил пульс, посмотрел в лицо, вернулся ко мне и ошалело пробормотал: – Ну ты… ну ты даешь! Буквально слов нет! Никогда бы не поверил!!!
– Ты знал его раньше, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес я.
– Ага… знал, – немного заторможенно подтвердил Петр Васильевич. – Уроженец Н-ска, на десять лет старше меня… В начале девяностых служили вместе в одном подразделении. Барсуков был у нас инструктором по боевому самбо, как я сейчас в спецназе Ерохина… ФСБ тогда травили и пинали все, кому не лень, постоянно реорганизовывали, платили мало… После победы в ведомственных соревнованиях Барсуков уволился со службы и некоторое время участвовал в зарубежных турнирах по боям без правил… Получил там прозвище «Русский Лев»… Постоянно побеждал, зарабатывал большие деньги… В девяносто седьмом, в Лос-Анджелесе ему достался очень сильный противник… негр, гражданин США, натасканный бразильским тренером. Да и вес – сто пятьдесят килограмм… В общем – натуральное чудовище! Барсуков, недолго думая, сделал ему инсульт, одновременно, для конспирации, проведя удар кулаком в лицо. Дескать, от него помер… Тамошние судьи в «отсроченной смерти» ни в зуб ногой… Тем не менее они заподозрили неладное и хотя победу Барсукову присудили, гонорар выплатили, но по газетам пополз слушок – Русский Лев использует в поединках тайные, смертельные приемы из арсенала российских спецслужб, где он, кстати, и служил в недавнем прошлом…" Путь на ринг Барсукову негласно перекрыли, а сам он спешно вернулся в Россию… След его вскоре затерялся… И вот теперь нашелся. – Логачев замолчал, отрешенно глядя куда-то вдаль.
– А как твой отравитель? Удалось вытянуть хоть что-нибудь?! – спросил я.
– Нет. Смерть наступила мгновенно, – выпал из прострации Петр Васильевич. – Тесак проткнул ему сердце и, в прямом смысле, пригвоздил к полу. Тогда я заинтересовался личностью метателя, расспросил о нем поваров и, поняв, КТО он, пустился вдогонку за тобой, по ходу названивая по мобильному. В ответ длинные гудки. Я, признаться, тебя уже похоронил, но внезапно наткнулся на этот зальчик и… глазам своим не поверил!
– Твой выкормыш, Петя? – послышался сиплый голос очнувшегося Барсукова.
– Мой, – подтвердил Логачев, – но не "выкормыш", а ученик.[19]
– Не цепляйся к словам! – Барсуков поелозил брюхом по полу и посетовал: – Хорошо ты его подготовил… Вырубить Русского Льва до сих пор никому не удавалось, хотя выставляли против меня самых-пресамых! В девяносто шестом, например…
– Вечер воспоминаний отложим на потом, – грубо перебил Логачев, – если жив останешься после "сыворотки". Ты ведь не будешь добровольно сотрудничать? Или я ошибаюсь?!
С презрительной усмешкой Барсуков промолчал.
– Так я и думал! – вздохнул Петр Васильевич, взвалил тушу бывшего коллеги на плечо и знаком предложил мне следовать за ним…
ГЛАВА 5
У дверей бывшей гостиной, где обосновались мы с Логачевым, нас поджидали четверо в гражданских костюмах, подтянутых, с непроницаемыми лицами.
– Полковник Субботин, – продемонстрировав удостоверение, сухо представился старший из них, лет сорока, с правильными чертами лица. – У нас приказ генерала Нелюбина, заменить вас и забрать пленного.
Мы с Логачевым коротко переглянулись. Ни я, ни он о происшествии на кухне доложить начальству не успели. Или Борис Иванович тайком прицепил нам жучки и таким образом отслеживал наши действия? Гм!!! Не похоже на него! И ко мне, и к Логачеву Нелюбин относился с полным доверием и, если б счел нужным использовать жучки, поставил бы нас в известность…
– Тяжел, зараза, – проворчал Петр Васильевич, снимая с плеча Барсукова и усаживая его на пол, спиной к стене. – Так как, говорите, ваша фамилия?
– Субботин.
– А приказ, надеюсь, письменный?
– Обязательно! – тонкие губы "старшего" изобразили подобие улыбки. – Вот, пожалуйста, извольте ознакомиться.
Он протянул Логачеву сложенный вчетверо лист.
Развернув бумагу, Петр Васильевич углубился в чтение.
– Ага. Так, значит, вот, – спустя некоторое время пробормотал он.
Я весь подобрался. На нашем кодовом языке эта бессмысленная фраза означала сигнал тревоги.
– Там всего несколько строк! Долго вы будете в них разбираться?! – не выдержал самый молодой из четверых – тонконосый блондин с модельной стрижкой. Стоящий рядом с ним скуластый, широкоплечий тип глупо хихикнул. Старший группы и четвертый сменщик, бритоголовый детина лет тридцати, сохранили казенно-вежливый вид.
– Доку#мент серьезный. Нельзя с бухты-барахты решать, – делая вид, будто ничего не заметил, проворчал Петр Васильевич и обратился к старшему с вопросом, который я пропустил мимо ушей, начав ломать комедию. Кисло сморщился, потрогал низ живота и, нетерпеливо перебирая ногами, уставился на Логачева.
– В сортир приспичило? – прервав беседу с Субботиным, отечески улыбнулся он.
– Ужасно!!!
– Ну, давай, облегчись. Только не рассиживайся там…
С виноватым видом я устремился за угол в туалет, одновременно нащупывая за пазухой прибор экстренной связи с Нелюбиным, надежно прикрепленный к нагрудному карману, а потому не потерянный, как мобильник, во время погони за "поваром". Дело в том, что неправильно поставленное ударение (это Логачевым-то! Блестяще образованным человеком! –
– Давайте быстрее. Я на совещании, – не слишком дружелюбно среагировал на вызов Борис Иванович.
Я вкратце обрисовал ситуацию, и неожиданно мне почудилось, будто из мембраны повеяло полярным холодом.
– Я никого не посылал. Приказ – подделка, – перед кем-то извинившись и, видимо, отойдя в сторону, прошептал Нелюбин. – Немедленно нейтрализовать их! Хотя бы одного взять живым! Высылаю к вам Ерохина с группой. Удачи! – Генерал дал отбой.
Спрятав прибор, я изготовился к стрельбе по-македонски[20]. С криком «Унитаз засорился!» (в переводе с кодового языка – «Это враги!» –
– Подойди… Петя!.. Наклонись!..
– Займись раненым, – бросил мне Логачев, спокойно стряхнул с лица ошметки мозгов "полковника Субботина" (когда надо, наш "кот-чистюля" умел подавлять в себе брезгливость. –
"Бритоголовый" между тем очухался от первоначального шока и громко, болезненно стонал, время от времени скрежеща зубами.
– Не заткнешься – язык подрежу, – "ласково" пообещал я, ощупал воротники рубашки и пиджака, зашитых ампул с ядом не обнаружил, достал два ИПП, тщательно перевязал раны и в заключение вколол промедол – не скупясь, по шприц-тюбику в каждую руку. Затем, на всякий случай, проверил пульс у "блондина" и "скуластого". Как следовало ожидать, оба были "двухсотыми". Все выстрелы Логачева оказались смертельными, и почему оборотни умудрились нагадить напоследок, ума не приложу! Вероятно, проказница-судьба сыграла с нами очередную злую шутку.
– …сам убедишься! – вдруг отчетливо произнес Барсуков, выронил изо рта сгусток крови и забился в недолгой агонии.
Петр Васильевич медленно распрямился. Перепачканное лицо его застыло в мрачном раздумье.
– Тебе бы умыться, – осторожно посоветовал я.
– Успеется, – глухо ответил полковник. – Тут такое выясни… – Взглянув на пленного, он осекся на полуслове, прокатал на скулах желваки и буркнул: – После поговорим…
Спустя секунд двадцать в кармане у него заиграл мобильник.
– Четыре "двухсотых", один "трехсотый" в коридоре у наших дверей, один "двухсотый" на кухне и еще три "двухсотых" в спортзале, на втором этаже, – сквозь зубы процедил он в трубку. – Нет, у нас без потерь… Почему голос такой?.. Извини, Виталий, но это мое личное дело!.. Ладно, ладно, не обижайся!.. Понимаешь, старая рана разболелась… Нет, не надо врача, сам обойдусь, не впервой. – Логачев нажал "сброс".
– Ты не умеешь врать, – заметил я. – Сразу фальшь чувствуется. И как ты в нашей системе можешь работать?!
– Я не умею врать только друзьям, – отрезал Петр Васильевич. – И прошу тебя, Дмитрий, помолчи немного. Я же сказал – после поговорим. – Он недвусмысленно покосился на "бритоголового"…
Через три минуты в коридоре появился Ерохин с подручными, встревоженно посмотрел на Логачева, но спрашивать его больше ни о чем не стал. Виталий Федорович лишь раздал подчиненным соответствующие указания, молча пожал нам руки и покинул особняк.
– Давай в комнату, – прежним тоном предложил мне Петр Васильевич. – Потолкуем. Теперь можно.
– Может, в душ сначала наведаешься? – Я выразительно глянул на вымазанное в крови лицо напарника. – Видок у тебя, не приведи господи!
– Ах да, совсем забыл. Спасибо, что напомнил. – Логачев зашел в наше пристанище, взял пакет с умывальными принадлежностями, махровое полотенце, одеколон, чистый комплект одежды и, направляясь в душ, попросил: – Завари, пожалуйста, чай покрепче, а то у меня во рту словно банда "духов" переночевала!..
Поставив чайник на электроплитку, я подсел к монитору. Новицкий горбылем съежился на постели, кутался в одеяло и выслушивал бодрый доклад дворецкого о новых, удачно предотвращенных покушениях. Невзирая на хорошие новости, Вилен Тимурович выглядел прескверно. Пепельно-серая физиономия передергивалась в нервном тике, зубы по-собачьи лязгали, глаза затравленно бегали по сторонам, и даже через одеяло было видно, что его колотит лютый озноб…
– Отныне можете кушать спокойно, – завершил свою речь дворецкий.
– Кушать?! – истошно взвизгнул олигарх. – После всего случившегося?! В вашей проклятой кухне повсюду отрава! Ве-е-е-е… – Он выплеснул фонтан блевотины на живот дворецкому, издал громкий неприличный звук и зашелся в слезливой бабской истерике.
Из угла выступил дежурный кремлевский врач с наполненным шприцом в руке, незаметно подкрался со спины и ловко вонзил иглу в вену. А один из караульных (видимо, заранее предупрежденный) почтительно, но крепко сдавил Новицкого в железных объятиях. Дабы не трепыхался и не мешал доктору.
– Ну вот, – введя лекарство, удовлетворенно улыбнулся "кремлевец". – Сейчас вам станет гораздо лучше!
Вилен Тимурович разразился грязными ругательствами, в перерывах между ними обвиняя врача, охранника и остальных присутствующих в коварном заговоре, имеющем целью погубить его драгоценную особу. В этот момент закипел чайник. Я ненадолго отлучился от монитора, щедро насыпал зеленого чая в заварной глиняный кувшинчик, залил кипятком, прикрыл крышкой, поставил настаиваться на еще горячую плиту, и, когда вернулся к экрану, известный предприниматель уже притих: перестал трястись, визжать, обличать, матюгаться и сделался похожим на сонного олигофрена.
– Пару часов пациент будет находиться в полной прострации, послушный, с заторможенным сознанием, – резюмировал кремлевский эскулап и обратился к облеванному дворецкому: – Принесите чашку мясного бульона. Накормим, пока он спокоен. Да, еще прикажите слугам поменять на нем белье, протереть тело влажной губкой и надеть Вилену Тимуровичу памперсы для взрослых. От запахов пота и экскрементов тут дышать нечем. Даже кондиционер не спасает!..
– Кинишком забавляешься?! – послышался с порога голос Логачева. Отмывшийся, переодевшийся и благоухающий французским одеколоном, Петр Васильевич выглядел заметно посвежевшим, но по-прежнему угрюмым. На лбу залегли глубокие складки. Светлые глаза горели недобрым огнем.
– Это же наша обязанность, – пожал плечами я.
– Уже нет.
Поделиться книгой: