Нелюдь

– Ничего не поделаешь, – философски протянул Резников, с наслаждением затягиваясь сигаретой. – Закон биологической закономерности.

– Что-о?!

Иван Владимирович загадочно прищурился.

– У меня есть собственная теория насчет серийных убийц. Могу поделиться!

– Конечно! – встрепенулся Александр. – Большое спасибо!

– Периодически на свет рождаются индивиды, в которых больше звериного, нежели человеческого. Это закономерно. Для выживания вида необходимо избавляться от ряда особей, мешающих его развитию. Маньяк изначально запрограммирован на убийства, а когда отработает заложенную в него программу, – его ловят...

– Да что вы такое говорите, дядя?! – возмутился Александр. – Выходит, эти монстры необходимы обществу? Этакие «санитары леса»! Чистейшей воды бред!

– Много ты понимаешь! – нахмурился Иван Владимирович. В глазах отставного генерал-майора появились недобрые огоньки. – И вообще топай домой, я себя плохо чувствую!

Выйдя на улицу, Беляков чертыхнулся, в сердцах сплюнул на газон и быстро зашагал в сторону прокуратуры. «Поехала крыша у дяди, доигрался со своими исследованиями!.. Необходимы для выживания вида!.. Отрабатывают заложенную программу! Может, для них специальные питомники организовать, дабы не переводились? Но в одном старик прав. Серийный убийца с виду добропорядочен и до отвращения положителен!»

Глава 5

Владимир Красиков тяжело переживал неудачу, жалел несчастного психа, пристреленного ни за что ни про что, однако не спешил отказываться от первоначальной версии и продолжал тщательно проверять лиц, состоящих на учете в психоневрологических диспансерах. Правда, теперь он действовал осмотрительнее, старательно анализировал информацию, не торопился с выводами...

За последние дни Владимир осунулся, похудел, потерял аппетит. В глазах следователя появился лихорадочный блеск, по ночам мучили кошмары. Когда-то он слышал краем уха, будто многие врачи-психиатры сами сходят с ума, но не верил, думал – обычная сплетня. Просмотрев десятка три историй болезни, наслушавшись вдоволь бредовых откровений шизофреников и параноиков, Владимир убедился – никакая это не сплетня, а истинная правда! Если через несколько дней ум за разум заходит, то что же будет лет этак через пять?

Закрыв очередную папку из больничного архива, Красиков глубоко вздохнул, протер измученные покрасневшие глаза и устало откинулся на спинку ветхого, жалобно скрипнувшего стула.

– Работаете, молодой человек? Ну-ну! – В комнату зашел главврач Афонин собственной персоной.

Владимир непроизвольно вздрогнул, опасаясь услышать очередную лекцию по части сексуальных извращений, брюзжание в адрес следственных органов и тому подобное.

Однако сегодня, вопреки обыкновению, Александр Владимирович был настроен дружелюбно.

– Я тут подумал на досуге, вспомнил некоторые случаи из своей практики и обнаружил интереснейший экземпляр, – скупо улыбнувшись, сказал он. – Сергей Сикушенко, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, гнуснейший тип! Прошел через мои руки, знаю как облупленного. Если хотите – просмотрим вместе историю болезни, там много подозрительного, даже странно – почему раньше на это не обращали внимания?

– Конечно! Огромное вам спасибо! – едва не подпрыгнул от радости Красиков. Минуту спустя они склонились над подшивкой документов. Профессор зачитывал вслух абзацы, отмеченные красным карандашом, и комментировал их по ходу дела.

– «...В школе Сикушенко учился плохо, проявлял агрессивность, с товарищами не дружил, вскоре переведен во вспомогательную школу, со второго класса имеет диагноз – «олигофрения». Дома вел себя безобразно, часто сбегал. Единственно, кого любил, – бабушку... Через несколько дней после ее похорон услышал стук в окно, затем почувствовал, как кто-то сел рядом на кровать. Отчетливо увидел бабушку, гладившую его по голове... С тех пор появились периоды сниженного настроения, длившиеся один-два дня. В это время ничем не занимался, не выходил из дома»...

Афонин на мгновение прекратил чтение и торжествующе поглядел на Красикова:

– Это, молодой человек, так сказать, прелюдия, сейчас начнется самое интересное!

Толстый, пожелтевший от никотина палец уткнулся в бумагу:

– Смотрите! Вот где собака зарыта!

«...Сикушенко часто приносил с кладбища человеческие кости, подолгу любовался ими, периодически ходил в морг, где его дед работал сторожем, с наслаждением наблюдал за вскрытиями. Любил рассматривать покойников на кладбище, собирал фотографии мертвецов. Дома вскрывал и препарировал птиц и животных, делал чучела...»

Итак, молодой человек, налицо явная склонность к некрофилии вперемешку с плохо скрытым садизмом.

Александр Владимирович прикурил «беломорину» (сигареты он не признавал), глубоко затянулся, гулко закашлялся и продолжал прерванный монолог:

– Мне недавно довелось беседовать с коллегой, обследовавшим маньяка-убийцу Головкина. Эта свинья отличалась редкостной нечистоплотностью. Головкин не любил мыться, знакомые отмечают постоянно исходивший от него тяжелый запах. Теперь посмотрим с данной точки зрения на Сикушенко: «...Был лишен брезгливости, мог сесть за стол с окровавленными руками, внешне неряшлив, грязен». Каково?! Прямо один к одному! Но главное впереди! «...В 1982 г. Сикушенко задержан милицией за совершение развратных действий...» Проще говоря, дрочил возле детского садика, глядя на детишек. Сволочь! Судебно-медицинская экспертиза признала его невменяемым и направила на лечение в нашу больницу. Я немало с ним общался. И вот что интересно... – Афонин бросил на стол две тонкие тетрадки. – В зеленой – результаты наблюдений за Сикушенко, в желтой – заметки моего коллеги о характере Головкина. Давайте сравним.

Сикушенко: «...Держится обособленно, к контакту не стремится, подозрителен, внутренне напряжен, непомерно высокое самомнение...»

Головкин: «...Замкнутый, скрытный, плохо идет на контакт, болезненно самолюбивый, критики не приемлет. На замечания допускает резкие высказывания, заявляя, будто этим унижают его достоинство».

Афонин закурил новую папиросу.

– Сикушенко выписан из больницы 26.09.1986 г. в связи с отменой принудительного лечения. Я не берусь утверждать, что это именно тот, кого вы ищете, однако многие факты настораживают...

Красиков и сам придерживался подобного мнения. Горячо поблагодарив главврача за помощь, он незамедлительно принялся за работу. Уже через два часа было выяснено, что подозреваемый проживает по прежнему адресу, работает сторожем в морге. За ним установили круглосуточное наблюдение...

В замусоренной, не убиравшейся месяцами комнате тяжело пахло потом, грязными носками, клопами и пылью. За заваленным немытой посудой столом сидел жилистый худощавый мужчина тридцати с лишним лет. Он изо всех сил стискивал руками патлатую голову и прерывисто дышал. Ноздри длинного кривого носа лихорадочно раздувались, в уголках тонких змеиных губ скапливалась слюна.

Сегодня Сергей окончательно решил – долго так продолжаться не может! Сексуальное напряжение достигло апогея. Трупы в морге больше не приносили удовлетворения. Они холодные, неживые, бесчувственные! Сикушенко хотел «собственный» труп, убитый лично, жаждал насладиться агонией жертвы, ее беспомощностью, ощущением безграничной власти, вседозволенности... Перед глазами неотступно стоял «идеальный» образ, сформировавшийся во время последних мастурбаций, – мальчик лет восьми-десяти, худенький, среднего роста, темноволосый, имеющий черты, обратно противоположные его собственным. Ребенок должен быть любопытным, неосторожным, лишенным должного надзора со стороны взрослых.

Сикушенко заскрипел зубами от вожделения, по телу пробежали мурашки... Он сделает это – сегодня, сейчас! Но для успеха задуманного нужно иметь благопристойный вид. Сергей с отвращением умылся, причесался, разыскал в шкафу относительно чистую одежду. Затем положил в карман веревку, остро заточенный нож и решительно вышел на улицу.

* * *

– Первый, Первый, я – Третий. Как слышите? Прием!

– Вас слышу, какова ситуация?

– Объект движется вдоль улицы Планерная, периодически заговаривает с малолетними детьми.

– Продолжайте наблюдение, при попытке нападения на ребенка – немедленно хватайте, но только живым!!!

– Вас понял!..

* * *

– Мальчик, хочешь посмотреть видик? Мультики «Том и Джерри», «Черепашки ниндзя»!

– Да! Хочу «Черепашек»!

– Пошли ко мне домой, я тут рядом живу.

– Мама не разрешает ходить в гости к незнакомым людям.

– Э, да ты трус, маменькин сынок!

– Я не трус!

– Тогда чего боишься? Идем!

Сикушенко давно приметил этот дом – старый, замызганный, с подъездом черного хода, которым никто не пользовался. Только алкаши зимой, осенью и в дождливую погоду распивали там сивуху, но сейчас на дворе стояли ясные теплые деньки, и вся пьянь перебазировалась в ближайший парк культуры и отдыха.

Очутившись на грязной, пропахшей мочой лестнице, Сикушенко мгновенно сбросил маску.

– Только пикни, гаденыш, убью! – прошипел он, вытаскивая из кармана нож и веревку. – Снимай штаны, а то...

Закончить фразу Сергей не успел. Появившиеся как из-под земли оперативники выбили нож, вывернули назад руки...

Сикушенко раскололся быстро: рассказал о задуманном злодеянии, о половых актах с трупами в морге. Однако, к великой досаде следователя Красикова, он оказался непричастен к недавним убийствам, поскольку именно в те дни и часы находился на работе, что подтвердили несколько свидетелей. Анализы спермы и крови также говорили в его пользу.

«Ладно, – подумал Красиков. – Пусть не тот, но дерьмо исключительное! Вовремя гада остановили, спасли жизнь ребенку и, возможно, многим другим. Сикушенко невменяем, к уголовной ответственности привлечь нельзя. Отправится в психушку!»

Сергею Сикушенко не суждено было пройти курс лечения. В камере следственного изолятора, куда его поместили до оформления необходимых формальностей, прочно обосновались три матерых уголовника: Винт, Лысый и Лимон. Все они специализировались на кражах со взломом, высокой нравственностью не отличались, но, узнав от надзирателя, кого к ним сажают, пришли в ярость.

– Удавить падлу! – процедил сквозь зубы Винт, кряжистый сорокалетний мужчина, густо усеянный наколками.

– Точно! – подтвердил худощавый тридцатилетний Лимон.

– Но сперва отпедерастим! – добавил Лысый.

В первую же ночь Сикушенко заткнули кляпом рот, связали простыней руки и, спустив штаны, поставили на четвереньки.

– Мальчишку хотел трахнуть, козел! – усмехнулся Винт, доставая наружу огромный, бугристый от вживленных шаров пенис. – Сейчас мы тебя попробуем...

Сергея гоняли по кругу всю ночь и лишь под утро задушили.

Судебно-медицинская экспертиза признала факт самоубийства.

На выдаче тела родственники не настаивали...

Глава 6

Давление на голову становилось все сильнее. Перехватывало дыхание, руки дрожали, сердце бешено колотилось. Подобные состояния повторялись у него регулярно, с раннего детства, но тогда было проще.

Для разрядки хватало убитой кошки, сваренных живьем рыбок из аквариума или онанизма. Когда пьяница Петрович умер, захлебнувшись собственной блевотиной, и на его место наняли другого сторожа – окно в морге закрасили как следует. Подглядывать за женскими трупами стало невозможно. Он сперва страшно огорчился, но вскоре нашел выход: он представлял, как мучает и насилует своих одноклассников (мальчиков или девочек – безразлично), потом голыми поджаривает их на огромных сковородках, сжигает в печке...

Однако со временем этого перестало хватать. Он понял – нужны реальные «объекты», но удерживал страх разоблачения. Рассеять их помог «темный друг», неоднократно являвшийся во сне. Он успокаивал: «Не бойся, ничего не будет, ты не такой, как все, хотя свиньи-людишки считают тебя ничтожеством. Ничего! Пусть считают! Меньше подозрений!»

В первый раз маньяк вышел на «охоту» в 21 год. Отъезжал на отцовской машине подальше от города, часами бродил в лесах или возле пионерских лагерей. При этом туманилось в голове, сам процесс подготовки вызывал приятные ощущения. Во время поисков жертвы он постоянно пребывал в половом возбуждении, жил ожиданием встречи с возможной «добычей», предвкушал наслаждение. Несколько раз попадались подходящие кандидатуры, но всегда что-нибудь да мешало. Или некстати появившийся грибник, или охотник, или развеселая подвыпившая компания, жарящая шашлыки. Повезло через год.

Первой жертвой стал одиннадцатилетний мальчик, собиравший березовый сок.

Он неожиданно набросился на ребенка, угрожая ножом, связал, изнасиловал, а затем вспорол живот и, усевшись верхом на голову умирающего мальчика, хохотал, наблюдая за конвульсиями изуродованного тела. Натешившись вдоволь, тщательно спрятал труп, вернулся домой. И долго потом во время мастурбации смаковал подробности содеянного. Через два месяца, отдыхая в Крыму, он заманил в кусты восьмилетнюю девочку, ударил по лицу, придушил, перерезал горло, после чего изнасиловал умирающую, чувствуя, как вливается в него странная, дикая энергия.

Особое наслаждение доставляло убийце осознание абсолютного господства над девочкой, ощущение вседозволенности.

Вернувшись домой, в Н-ск, он с ужасом обнаружил в газете собственный фоторобот, бледный, расплывчатый, похожий лишь отдаленно, но все-таки похожий. Тогда он затаился, изменил прическу, начал носить темные очки, несколько месяцев жил в состоянии непрерывного страха, вздрагивал от малейшего шороха...

Опасения оказались беспочвенны. Следствие изначально пошло по неверному пути, разыскивая маньяка среди бомжей, недавно освободившихся уголовников и психически больных. Никому не пришло в голову проверить студентов престижного, элитного вуза! Постепенно расследование зашло в тупик, дело положили на полку. Но он все равно выжидал. Когда становилось совсем невтерпеж – зверски мучил бездомного котенка или щенка и лишь недавно осмелился повторить прежний опыт. Удача! Еще раз... Снова удача! Тогда он понял, что неуязвим, как бы скрыт от подозрений окружающих магическим черным колпаком...

Психическое напряжение усилилось. Поднялось давление. Казалось, голова вот-вот лопнет. Он резко встал, раздраженно отпихнув в сторону дорогое, расшитое серебряным узором кожаное кресло. Нужно было заехать в магазин, предстояла важная встреча с поставщиком товара, но сексуальное желание вытесняло все прочие заботы. Поспешно набрав номер телефона, он поручил вести переговоры старшему продавцу. Быстро причесался, подушился французским одеколоном и вышел на улицу. Его новенькая «девятка» ослепительно сияла в лучах полуденного солнца. Детишки младшего школьного возраста весело визжали, играя в салки. Девочки в коротких летних платьицах, мальчики в шортах... Тело маньяка охватила лихорадочная дрожь, пенис напрягся, разбух, на лбу выступили капли пота. Появилось острое желание наброситься на них, разорвать, раскидать по двору внутренности, а голову вон той белокурой семилетней девчушки оставить на память, заспиртовать и онанировать, глядя на нее ночью при свете луны... «Нельзя, этих нельзя, – с трудом сдерживаясь, успокаивал он себя. – Кругом люди... Нельзя!.. Надо искать других, бездомных, обиженных, никому не нужных...»

Кое-как успокоившись, он забрался в машину и неторопливо покатил по городу, удаляясь от центра...

– Какой приятный парень! – сказала женщина лет пятидесяти своей подруге.

Они сидели на лавочке, лениво наблюдая за резвящимися во дворе внуками.

– Да, – тяжело вздохнула подруга. – Не то что мой зять! Денег приносит мало, пьет, недавно в милицию забрали за драку...

– Точно, точно! – оживилась первая кумушка. – Мой тоже не подарок! А у этого машина, собственный магазин и сам культурный, вежливый, всегда трезвый... Везет же некоторым. И-эх, жизнь наша жестянка!

Обе тетки горестно завздыхали...

* * *

Десятилетний Алеша Васильев уныло брел куда глаза глядят. Несмотря на летний зной, худое тело мальчика дрожало в ознобе. Вчера Алеша окончательно и бесповоротно сбежал из дома. С тех пор он ничего не ел, но все равно это было лучше, чем терпеть побои вечно пьяного отца. Васильев-старший, уволенный с работы за пристрастие к «зеленому змию», решил, что достаточно потрудился на своем веку, и назначил Алешу кормильцем, вернее, поильцем семьи. Каждый день спозаранку он выгонял ребенка из дома добывать деньги на опохмелку. Способ, каким мальчик этого добьется, предка не интересовал. «Хочешь – проси милостыню, хочешь – воруй, хочешь – собирай и сдавай пустые бутылки, но если через час не вернешься с пузырем – измордую!»

Мать не вмешивалась.

Грязная, растрепанная, выглядящая лет на двадцать старше своего возраста, она могла часами тупо смотреть на стенку с ободранными обоями и оживала только после второго стакана.

Если Алеше не удавалось достать денег, отец добросовестно выполнял обещание «измордовать», если удавалось – родители напивались и дрались между собой.

Раньше, при жизни бабушки, мальчику жилось гораздо легче. Матрена Петровна кормила Алешу «чем бог послал», оставляла у себя ночевать, устраивала нагоняи непутевому сыну и снохе, да и папаша в прежние времена мог самостоятельно заработать на пол-литру.

Год назад бабушка умерла, отец спился окончательно, и начался кошмар.

Просить милостыню или воровать Алеша так и не научился. Мог только собирать пустые бутылки, но в данной сфере бизнеса царила жестокая конкуренция. Алкоголики и бомжи, с волчьим остервенением рвавшие друг у друга из рук драгоценную стеклотару, отгоняли пинками мешавшегося под ногами мальчишку...

Он считал праздниками дни, когда к родителям приходили в гости друзья-собутыльники. Те частенько приносили немудреную закуску, и ее остатками ребенку удавалось иногда подкрепиться... А так... Корка хлеба от внезапно расщедрившегося отца, найденные на помойке объедки... Очень и очень редко, в случае особой удачи при сборе стеклопосуды, после покупки водки для папы с мамой у Алеши оставалось немного лишних денег. Тогда мальчик покупал кусок хлеба и жадно съедал, тревожно озираясь по сторонам...

Голод мучил все сильнее, слипшийся желудок скручивали спазмы. Как назло, ни вчера, ни сегодня ему не удалось раздобыть ни одной пустой бутылки.

Алеша остановился напротив продовольственного магазина, тоскливо глядя на подавляющую коммерческим изобилием витрину. Внезапно, набравшись храбрости, он подошел к хорошо одетому молодому мужчине, под руку с надутой спесью супругой вышедшему из дверей. Опытный рэкетир мгновенно распознал бы в них преуспевающих торгашей.

– Дяденька, дайте, пожалуйста... – заплетающимся от волнения языком начал ребенок, но мужчина брезгливо оттолкнул его в сторону.

– Пошел прочь, попрошайка! – И обернулся к жене: – Садись в машину, Бэлла!

Алеша отошел в сторону и горько заплакал. Рядом затормозила белая «девятка».

* * *

Когда маньяк увидел изможденного оборванного мальчика, его сердце сжалось в сладострастном предвкушении. Чутье подсказывало – вариант беспроигрышный, этот поедет куда угодно, лишь бы накормили. Набухший член распирал брюки, руки мелко дрожали, взгляд затуманился, во рту пересохло.

– Почему ты плачешь?

– Кушать хочу...

– А где папа с мамой?