Носители Совести

– Угу, – лаконично отозвался мастер, не оборачиваясь.

– А скоро почините?

– Сегодня.

В коротких ответах ремонтника содержался недвусмысленный намек не мешать. Инна потянула Ксюху за собой, спросила:

– Ну, что теперь?

– Придется переписывать.

– Ксюха! Не тормози! Сунь под блузку – и пойдем, – понизив голос, посоветовала Инна. – Никто не заметит, вон какая толкучка у входа. Дома перепишешь, а завтра вернешь на место.

– Нет, что ты! Нельзя так… Получится, что я ее украла.

Подруга демонстративно посмотрела в потолок, показывая всем своим видом: ох, уж мне твои заморочки!

– Ты неисправима! Переписывать – два часа промучаешься, не меньше!

– Я быстро. Ты вот что – меня не жди, иди в «Эпицентр». А я, как закончу, к тебе приду. Ладно?

Тряхнув головой, Инна заключила:

– Ну, хорошо – сижу полчаса, не больше. Потом соблазняю двухметрового голубоглазого блондина и еду развлекаться! А тебе останется только локти кусать!

Ксюха прыснула. Единственным голубоглазым блондином в институте был Анек Роскопа с четвертого курса. Красавец, атлет, надежда баскетбольной команды, он имел один единственный изъян – нестандартную ориентацию. Инне с ним ничего не светило.

Подруга по-отечески похлопала по плечу: дерзай, мол, и ускакала. Ксюха притулилась на маленьком столике у окна, кое-как пристроила тетрадь и начала переписывать.

Слог статей оказался несколько тяжеловатым, потому копирование шло с трудом. За полчаса она одолела едва половину текста.

В поясном кармашке задрожал мобильный. Как выражается Макси – включился бесплатный массаж печени.

Ксюха поднесла трубку к уху.

– Ну, ты скоро? – спросила Инна. – К стулу приклеилась? А тут тебя, между прочим, безутешный кавалер дожидается.

– Кто это?

– Как кто? Савушка. Два раза меня уже пытал, куда я спрятала Ксюху.

– А ты что сказала?

– Сказала, где тебя искать. Он умчался. Так что гляди – скоро прибежит.

– Ксюша, – тихо позвали за спиной.

Она обернулась. Взъерошенный и невыспавшийся Савка выглядел комично. Похоже, и он вчера всю ночь лекции переписывал. Хотя нет, это не в его стиле…

– Извини, – сказала она в трубку, – сейчас не могу говорить. Скоро приду.

– Поняла-поняла, – ехидно ответила Инна и отключилась.

– Мне надо тебе кое-что сказать. – сказал Савка. – Пойдем в «Эпицентр», а?

– Сав, подожди пятнадцать минут, ладно? Сейчас допишу и приду.

Он моргнул, не понимая, как что-то может быть важнее его слов. Присел рядом с Ксюхой на корточки и попытался объяснить.

– Понимаешь, я хотел… ну, тебе объяснить. Пусть все будет, как раньше. Я знаю, ты меня ждешь, и решил… что так будет правильно. Жанка меня замучила совсем, и я решил: лучше уж с тобой, – бормотал Савка, с ужасом понимая, что говорит совсем не то, но слова уже не вернешь. Его несло дальше. – Я и на концерт хотел с ней пойти, но потом передумал.

Ксюха слушала его вполуха, одновременно продолжая переписывать статью. Каким бальзамом были бы для нее эти слова месяц назад! А теперь? Савка обжегся с Жанной, и прибежал туда, где ему всегда было тихо и спокойно, где ждут, верят и все простят. То есть должны – по его мнению. Он так решил и даже тени сомнения не испытывает: Ксюха ждет.

А ждет ли она на самом деле?

Кроме нее, никто не ответит на этот вопрос. А что делать, если ей просто не хочется отвечать?

– Сав, – сказала она, – ты извини, пожалуйста, у меня сейчас голова ничего не соображает. Давай после поговорим?

Савка, похоже, обиделся. Ничего не сказал, просто повернулся и ушел.

Ну да, конечно, когда мужчина начинает с пафосом вещать о своих чувствах, все должны молчать и слушать раскрыв рот. Еще бы – такое событие.

Ксюха поняла, что перегорела. Все, кончился запал. Фитиль тлел слишком долго.

Она почувствовала некоторое облегчение. Слава богу, не пришлось принимать никаких решений – говорить «да» или «нет». А значит, не будет выяснений и «серьезных» разговоров.

Пусть все само решится.

Да по большому счету, уже решилось.

По дороге домой Ксюха решила забежать за продуктами. В окраинном районе, где она снимала квартиру, продуктовый магазин был один, зато уютный и недорогой, не то, что расфуфыренные супермаркеты рядом с институтом. Ксюха часто здесь закупалась.

Она подхватила корзину, прошла вдоль полок с бытовой химией, глянцевыми журнальчиками и смешными безделушками. Главный принцип хорошего магазина – товары первой необходимости надо прятать подальше от входа, чтобы покупатель по дороге к вожделенной буханке или пакету молока, миновал как можно больше полок, забитых не слишком полезным в жизни барахлом. Вдруг что-нибудь купит? Говорят, именно отсюда растут ноги шоппинг-зависимости, страшного синдрома, заставляющего женщин покупать, покупать и покупать.

Ксюха тоже не избежала этой заразы. Ей очень нравилась вот эта маленькая хрустальная вазочка с фигурками играющих котят. В центре у нее располагалась подставка для свечки. Наверное, это очень красиво – букетик живых цветов, а в середине горит свеча…

И стоит недорого, всего двадцать кредиток.

Можно было купить, но стипендия тает на глазах, следующая только через неделю, а до сдачи экзаменов о приработках и думать нечего.

– Простите, вы мне не поможете? – старческий, немного дребезжащий голос заставил Ксению обернуться.

У прилавка стоял сухонький старичок и подслеповато щурился на ценники. Он беспомощно и одновременно с надеждой взглянул на Ксюху и пояснил:

– Я очки дома забыл. Ничего не вижу. Вот у меня список, – старичок протянул скомканную бумажку, – помогите выбрать, пожалуйста.

Ксюха сразу поняла, что дело не в очках. Он говорил по-имперски, чисто, без всякого акцента, да и записка на том же языке. А ценники в магазине написаны по-североморски. Ксюха давно уже не обращала внимания – она спокойно изъяснялась на обоих языках, хотя имперский был ей, конечно, ближе. А вот каково старикам, всю жизнь проговорившим на одном языке, теперь учить другой? В одночасье, когда парламент отменил государственный статус имперского, десятки тысяч пожилых людей неожиданно оказались за границей, без всякого шанса вернутся на родину. Это в восемнадцать лет языки даются легко, а в семьдесят пять или восемьдесят?

Как всегда закон приняли, не подумав о последствиях, поддавшись влиянию момента.

– Сейчас посмотрим, – Ксюха улыбнулась старику и развернула бумажку.

В мгновение ока она сноровисто покидала ему в корзину черный хлеб, молоко, сметану, макароны, пачку манной крупы и сосиски.

– Вроде все. Может, вам помочь донести?

– Да нет, что вы… – испугался старичок. – Вы и так мне очень помогли. Большое спасибо.

Ксюха смотрела ему вслед. В потертом пиджаке давным-давно немодного покроя он почему-то напомнил ей профессора Круковского. Богдан Владиленович вот также всегда пугался, когда она предлагала ему помощь, также пытался делать все сам, чтобы не поддаваться подкрадывающейся старости, не чувствовать себя немощным.

К горлу подкатил комок. Когда стало известно о гибели профессора, многие в институте плакали, не стесняясь. Конечно, обиженные «неудами» звезды старших курсов делали вид, что им все равно, но студенты помоложе, а особенно – преподаватели с трудом перенесли тяжелую весть. Чтобы там не говорили, Круковский был символом мединститута, показателем незыблемости. Он всегда был, и, казалось, всегда будет. Многие сегодняшние аспиранты помнили его таким же седым и таким же веселым в свои студенческие годы.

И вдруг его не стало. Так глупо, так нелепо. Пуля, предназначенная кому-то другому, убила Богдана Владиленовича.

Ксюха видела его в тот день, шутила, смеялась, обещала прийти в конце недели. А через несколько часов его везли в морг, на холодный и равнодушный прозекторский стол. Лишь учебники в пожелтевших обложках на ее столе – вот и все, что осталось от профессора.

Разве это честно?

На глаза навернулись слезы. Ксюха отвернулась к полке, чтобы никто ничего не заметил.

– Девушка, вы берете?

– Да-да, конечно.

Прикинув сколько осталось до стипендии, она строго сказала себе: экономить и еще раз экономить. Шиковать пока не стоит. Быстро отобрав нужное и мужественно отвернувшись от вкусностей, Ксюха пошла к кассам.

Покупателей было много – вечер все-таки. Замороченная напрочь продавщица на полном автопилоте считывала лазером штрих-код на товаре, откладывала в сторону, брала следующий. Ксюха пожалела ее: жара весь день стоит, в магазине душно, а тут еще и не отойдешь никуда. Даже на минуточку.

Мрачный господин в очках с золоченой оправой наконец забрал свои сумки, очередь дошла и до нее.

– Добрый день, мы очень рады, что вы покупаете у нас! – скороговоркой произнесла продавщица.

Покупок у Ксюхи было немного, лазер пискнул всего семь раз. В окошечке кассы высветилось: «36.20».

– Тридцать шесть – двадцать.

Ксюха протянула свою последнюю сотенную. Вынимая из кассы сдачу, продавщица случайно взяла вместо одной бумажки в двадцать кредитов – две. Они просто слиплись. Никто ничего не заметил.

Аппарат выплюнул чек, продавщица дежурно улыбнулась Ксюхе, протянула купюры:

– Спасибо за покупку, заходите к нам еще.

Что такое – двадцать кредиток? Для магазина – исчезающая малая величина, для продавщицы – гроши. Для Ксюхи – вожделенная вазочка или продукты на два дня.

Она пересчитала деньги, посмотрела на чек, потом снова на продавщицу.

– Извините, но вы, по-моему, ошиблись.

– Все точно, девушка. Проходите, не задерживайте людей!

– Да нет же! Здесь больше, чем нужно. На двадцать кредиток. Вот возьмите, это лишнее…

Продавщица взглянула на нее как-то странно, наклонилась к кассе и бегло просмотрела все Ксюхины покупки. Когда она подняла голову, недовольная гримаса сменилась виноватой улыбкой.

– Действительно. Как это я обсчиталась? Аппарат никуда не годится, сколько раз просила поменять. А вам – спасибо, девушка.

– Да не за что, – сказала Ксюха, подумав, что на сэкономленную двадцатку, наверное, можно было купить ту вазочку, но… Смогла бы она потом спокойно на нее смотреть? Поставить на стол, любоваться, зная, что красивая безделушка куплена на чужие деньги?

Скорее всего, нет.

За спиной у Ксюхи переговаривались две молодые женщины, лет двадцати пяти. Первая, брюнетка с полным, добродушным лицом сказала:

– Вот молодец девочка.

– Да ла-адно, – протянула вторая, крашеная блондинка с острым носом, похожая на лисичку. – Продавщица эта за день раз в сто больше на обсчете делает. Сдавая кассу, небось, и не заметит, что двадцатки недостает. Была бы я в такой ситуации…

– Кора! Ты бы на месте этой девочки поступила точно также.

– А вот и хрен! Нас каждый день надувают все кому не лень, а мы, значит, не можем?!

Ксюха их уже не слышала. Она переложила покупки в пакет, кивнула знакомому охраннику и побежала домой. В животе урчало все громче.

Дома она скинула наконец босоножки и с наслаждением сунула ноги в тапки. Фу-ух, до чего хорошо! Все-таки иногда хочется побыть просто человеком, а не женщиной, которой каждую минуту приходится думать, как ходишь, как двигаешься, достаточно ли красиво ты выглядишь в этой позе. А ведь так приятно иногда расслабится и не думать о том, какое впечатление производишь на окружающих.

Не глядя швырнув в комнату рюкзачок, Ксюха прошла на кухню и побросала продукты в холодильник. Несмотря на потраченную сумму, пакетов с едой оказалось недостаточно, чтобы заполнить его даже на половину. В пустом холодильнике они смотрелись сиротливо. Ну ничего, на выходные хватит.

Правда, от стипендии рожки да ножки остались. Дотянуть бы до конца месяца…

5

На столе надрывался телефон. Арсений услышал его еще в коридоре. Он заторопился, забыл, открывая кабинет, придержать дверь, в итоге ключ провернулся лишний раз и застрял.

– Проклятье!

«Ну вот, знакомая картинка: заело изношенный замок. Теперь он может закапризничать и не открываться часами».

Телефон звонил. Арсений, чертыхаясь, дергал ключ из стороны в сторону. Похоже, это надолго.

– О! Суровый прокурор сошелся в неравном поединке с бездушным механизмом. Вали его на бок! Правой бей! В ухо, в глаз, в печень! – радостно выкрикивали над ухом. – Может, помочь?

В этом весь Глеб – просто предложить помощь он, конечно, не мог. Как можно упустить такой прекрасный случай позубоскалить!

– Попробуй. А то у меня сейчас нервы сдадут.

Телефон в кабинете умолк. Глеб присел перед дверью на корточки, с умным видом поковырялся в замке.