Помоги проекту - поделись книгой:
Юлий Буркин
Просто насыпано
«Только в тот период моей жизни, когда в ней была Элька, все как-то связывалось воедино, нанизывалось на общую нить. А до и после – просто насыпано. Это факт, он никак не умаляет прелести нынешней жизни. Но это факт».
«В нашей жизни возможны две трагедии. Одна – когда не получаешь того, что хочешь, вторая – когда получаешь. Вторая хуже».
«Пустой ум гораздо лучше приспособлен к отысканию жемчужин, хвостов и прочих вещей, потому что он ясно видит то, что находится у него под носом. Ум же, до отказа набитый информацией, сделать это не в состоянии».
Как-то я ехал в поезде с Вадиком К.[1]. Вадик – энциклопедист: эрудит и интеллектуал. В разговоре я ляпнул что-то, что его насмешило. Сказал какую-то ерунду, ошибся… Тогда он осторожно задал мне пару вопросов из той же области знаний… Потом он стал серьезно экзаменовать меня – по географии, по химии, по физике, по истории, по литературе и прочим дисциплинам. По окончании этого процесса он был просто в шоке. Он говорил:
– Юлий, ты же ни хуя не знаешь! Ни ху-я! Ни в какой сфере! Как ты пишешь книги?!!
Я, конечно, и сам был удивлен. Я и раньше замечал, что иногда не знаю очевидных для окружающих вещей, но никогда не придавал этому особого значения. Но лучшая защита – нападение:
– Потому я и пишу книги и, заметь, хорошие книги, что ни хуя не знаю. А ты знаешь все, а вот книг не пишешь. А зачем тебе их писать, ты ведь и так все знаешь? Но всё это ВСЁ ты где-то вычитал. То есть все, что ты можешь написать, уже где-то написано, и ты это прекрасно понимаешь…
Интуитивно я всегда чувствовал, что знания мешают творчеству. Музыку я начал писать, когда учился игре на классической гитаре. Мне было лень разбирать пьесы до конца, и, заучив примерно треть, оставшиеся две трети я обычно досочинял. Преподаватель сначала ругался, а потом и вовсе отказался меня учить… Гитариста-виртуоза из меня не получилось, зато я пишу песни. За десять лет учебы в общеобразовательной школе я не смог выучить наизусть ни одного стихотворения. НИ ОД-НО-ГО. Но сочинения «на вольную тему» я всегда писал на пятерки.
Так что, не судите этот текст строго. Все предыдущие мои книги были хотя бы немного навеяны какой-либо другой литературой. Как бы хороши они не были. То есть, в какой-то степени, принимаясь за новую вещь, я примеривал на себя чью-то маску. Этот же текст написан мной-настоящим. Он глупый (и текст, и я-настоящий). Если считать глупостью отсутствие знаний. Однако глупый человек по-своему совершенен, спросите у Винни.
… Когда мне было года три, я нашел в кладовке нашего дома мешок с чем-то напоминающим сухофрукты. Попробовал жевать, вкус оказался другой, не фруктовый. Потом я узнал, что это – сушеные грибы. Этот вкус так запомнился, что я и сейчас люблю пожевать кусочек сушеного гриба, и, если не делать это часто, то этот вкус вызывает ощущение детства.
Еще помню, я был уверен, что наша кошка – заколдованная принцесса, но подобные воспоминания, наверное, есть у всех, ничего уникального в них нет. Детство вспоминается в основном именно ощущениями, а не фактами.
Потом я учился в школе, потом в музучилище – играть на фаготе, потом пошел в армию, пришел обратно домой – поступил на отделение журналистики, женился, работал в газете «Молодой ленинец»… Все воспоминания о том периоде у меня какие-то инфантильно-смешные. Ну, вот, например.
«Антошке мирное небо», зеленка и рак Вова
Студентами мы с моим другом Костей Поповым работали на полставки в многотиражке Института автоматизированных систем управления. Газета называлась «Радиоэлектроник».
Редактор дала мне задание написать портретный очерк о некоей отличнице. Говно вопрос. Я нашел ее в общежитии. Оказалось, она замужем, у нее есть сынишка Антон. Ей бы взять академ и сидеть с ним дома, но она крутится, как может, так как повышенная стипендия семье не лишняя.
Как смог написал о ней. Статейка вышла серенькая, под замечательным искрометным, прямо-таки, названием «Отличница Таня». Однако, несмотря на ублюдочность и банальность ее взяли в печать. Да, собственно, тогда только ублюдочность и банальность и печатали.
В последний момент перед сдачей номера редакторша вспомнила: «Ёлки! Газета выходит в День защиты детей, а мы ни слова, ни полслова! Надо было огромный материал на эту тему засандалить!.. Что же делать?» Она принялась лихорадочно просматривать тексты номера. Наткнулась на мой и вскричала:
– Вот! То, что нужно!
Быстренько вымарав в середине материала упоминание о сынишке героини, в самом конце она вписала: «А еще у Тани есть сын Антошка. И самое главное, чтобы над его головой небо всегда было чистым!»
Затем она поменяла заголовок с «Отличницы Тани» на «Антошке – мирное небо!», а сверху обозначила рубрику: «Ко дню защиты детей».
От такого профессионализма я просто охуел.
С тех пор, когда мы с Костей Поповым обнаруживали, что что-то шито белыми нитками, мы, переглянувшись, констатировали: «Антошке – мирное небо»…
После первого курса я явился на практику в районную сельскохозяйственную газету «Правда Ильича».
– Вот и славно, – сказал редактор, – садись в машину, будешь делать интервью с пастухом.
– С каким пастухом?! – запаниковал я, – я же ничего в коровах не понимаю!
– А хули в них понимать, в коровах? – ответил редактор. – Вот езжай и учись.
И я поехал.
Пастух курил на скамеечке, коровы бродили по полю.
– Здравствуйте, – сказал я. – Я корреспондент газеты «Правда Ильича».
– Здравствуйте, – кивнул пастух и выкинул окурок.
– Скажите, вот тут коровы… Питаются…
– Ну?
– А что они пьют? – спросил я, чувствуя себя полным идиотом. Видимо пастух почувствовал про меня то же самое. Он ответил:
– Воду.
– А где вы ее берете? – спросил я, чуть не плача.
– Из города привозят, – ответил пастух уверенно.
– Бесперебойно? – поинтересовался я, слегка воодушевляясь.
– Кого там! – скривился пастух. – Еще с какими перебоями! Жара стоит, бывает, коровы маются от жажды, а воды все нет и нет!..
Обрадованный «наличием проблемы», ведь нас учили, что проблема – основа журналистики, я все это скоренько записал и «продолжил расследование»:
– А еще какие у вас есть трудности?
– Зеленки нет совсем, – драматично вздохнул пастух.
– Понятно! – кивнул я, как мог деловито, и отметил названный факт в блокноте. Затем, решившись блеснуть знанием единственного известного мне сельскохозяйственного термина, спросил: – А как, извините, травостой?
– Какой тут, на хуй, травостой, – горестно покачал головой пастух. – Травы нет совсем… Зато крапивы много! Крапивой коров и кормлю!
Всё. На этом наш предельно содержательный разговор закончился, я сел в машину и вернулся в редакцию. Там я принялся за материал. К вечеру он был готов, а утром я вручил его редактору. Тот начал читать…
– Ты что с ума сошел? – спросил он меня для начала. – Где это видано, чтобы коровам в деревню воду из города возили?
– А где же они воду берут? – усмехнулся я с чувством явного превосходства.
– В пизде! – рявкнул редактор. – В речке они воду берут! Где же еще? Ты с пастухом этим где разговаривал? На скамеечке, небось? Возле домика?
– Да, – признался я, несколько обескураженный.
– А шаг бы шагнул от скамеечки, заметил бы, что луг этот находится на берегу реки!
Я понял, что топографию своего района редактор знает в масштабе 1:1.
Он продолжил чтение… И вздрогнул:
– А это что еще такое? «Коровам не хватает зеленки, куда смотрит сельская аптека!» Что такое зеленка, ты знаешь?
– Конечно знаю, – пожал я плечами. – Лекарство. Ею ранки мажут, лишаи разные…
– Дурак ты! Зеленка – это озимая рожь. Корм это!
Прочитав еще пару строк, он схватился за сердце и процитировал:
– «Передовой метод! Нет травы, кормим коров крапивой! Крапивы у нас навалом!» Да ты опизденел, что ли, практикант хуев?! Да нас с тобой обоих за это посадят! Ты знаешь, что от крапивы молоко становится вредным для здоровья, ядовитым почти?! От такого молока подохнуть можно!
Я к этому моменту уже осознал, что пастух сразу, с первых слов разговора, понял, какой к нему приехал лопух… Я стоял перед редакторским столом красный, как рак… Какого же было мое удивление, когда он, основательно мой материал почиркав и оставив в нем только общие бессмысленные фразы, отдал его в печать… Ну нечем, нечем ему было заполнять свою убогую районку.
… А эта история случилась, когда я уже работал корреспондентом отдела учащейся молодежи газеты «Молодой Ленинец».
Пришла ко мне девушка-практикантка по имени Оксана. «Дайте мне задание», – говорит. Ну, и дал я ей задание: написать про студенческий клуб подводников.
Через пару дней она принесла мне материал, но меня на месте не оказалось, и она оставила текст у меня на столе. Я пришел, прочитал. Нормально. А особенно понравилось, что в клубе этом, в аквариуме, живет рак по имени Вова. И я, редактируя, поставил абзац про рака Вову в начало корреспонденции.
Спустя несколько дней девочка звонит мне:
– Юлий Сергеевич, ну как, понравился вам материал?
– Нормально, Оксана, молодец! – отвечаю я с воодушевлением. – Только я решил начать с рака.
Чувствую при этом, что какое-то слово странное у меня в конце фразы получилось и, на всякий случай, как бы пробуя его на вкус, еще раз повторил: «Срака…»
– Не поняла, – испуганно говорит Оксана на том конце провода. Тогда я судорожно стараюсь понять, как мне сказать, чтобы все вышло прилично. Как-то падеж надо поменять. Не «с чего начать», а «чем начать», решаю я и быстро говорю:
– Я решил начать раком.
Девочка трубку бросила, и не появлялась у меня, пока я не нашел ее сам в университете. Правда, она было шарахнулась от меня, но я ее догнал и объяснил, что ничего дурного в виду не имел. Но все равно она больше со мной не сотрудничала.
Самолет в Стрежевой
Я отправился в командировку в город нефтяников Стрежевой. Добраться туда можно было только таким образом: на автобусе доехать до районного центра «поселок Александровский», а оттуда – на самолете.
До Александровского я доехал. Нашел «аэропорт» – длинный дощатый барак. Купил билет до Стрежевого и стал ждать, сидя на скамеечке и читая «Мертвую зону» Кинга. Через некоторое время раздался звонкий девичий голос:
– Рейс номер четыре, за мной!
Я глянул в билет. Рейс номер четыре.
– За мной! – вновь выкрикнула дивчина, и теперь я увидел ее. Точнее – ее спину: она уже бежала к выходу, а за ней спешили трое мужчин и собака дог. Я вскочил со скамейки и кинулся за ними. Догнал уже на взлетном поле.
Когда я увидел самолет, я понял, почему нас, пассажиров, только четверо: это был «кукурузник» АН-2. Никогда я на таком не летал. Пропеллер уже вовсю ревел. Из кабины высунулся летчик и заорал:
– Быстрее, смертнички!
«Нехорошая шутка», – подумал я, и мы забрались в самолет. Сиденья были жесткими, откидными, мы уселись друг против друга, прислоняясь спинами к стенкам самолета. Дог улегся на пол между нами. Внезапно гофрированная картонная перегородка между салоном и кабиной сложилась в гармошку, и оказалось, что летчик находится от меня на расстоянии вытянутой руки.
– Пристегнитесь! – сказал он, отвернулся, и кукурузник побежал по взлетной полосе. Когда его шасси оторвались от почвы, и самолет выровнялся, кто-то из пассажиров осторожно спросил:
– Шеф, а куда мы так торопимся?
– В могилу, – отозвался добрый летчик. – У меня оклад сдельный. Сейчас гроза начнется, могли рейс отменить.
– А почему не отменили?
– Дурни потому что. Не заметили еще.
– А заметят?
– Поздно будет. Уже летим…
«Так. Встряли», – поняли мы.
И тут началось. Резко стемнело… Грянул гром, засверкали молнии, сплошной поток воды застлал видимость в окошках… Воздух стал сырым и спертым. Казалось, наш самолетик кувыркается в этом черном мокре то так, то сяк. Собака принялась скулить, а потом и блевать. Тесный салон наполнился вонью.
– Крепче за баранку держись, шофер! – немузыкально орал пилот, вновь отгородившись от нас фальшивой стенкой, и от его пения становилось особенно плохо.
… От этого полета я отходил двое суток, пластом лежа в стрежевской гостинице, прозванной постояльцами «Бастилией». Приверженность местных жителей к экстриму подтверждала «памятка», висевшая над кроватью. Посвящена она была тому, как следует вести себя при пожаре. Шокировала последняя обнадеживающая строка: «Если коридор уже объят пламенем и выйти из комнаты не представляется возможным, откройте окно и громко взывайте о помощи».
Про ежа
Примерно в то же время я написал свою первую фантастическую повесть «Ёжики в ночи»[2]. А на самом деле ежа я вообще видел только один-единственный раз в жизни. Я откуда-то ехал через станцию Тайга. Сижу на вокзале, рядом – молодая пара. У них под ногами – сумки и ящик из-под посылки, стандартный. И что-то в нем шебуршится. Я спросил:
– Кота везете?
– Нет, – говорят, – ежа.
– Ой, – обрадовался я, – покажите! Я ежей ни разу в жизни не видел!
Они удивились очень, парень взял плоскогубцы и вытащил несколько гвоздей. После этого снял крышку.
Раньше я думал, что еж, это такой маленький забавный зверек, который бегает по лесу, собирает грибы, ягоды и несёт их своим ежатам… Мультиков насмотрелся. Когда парень открывал ящик, я думал, что увижу именно этого зверька, кругами бегающего по дну коробки…
Не тут-то было. Величиной «зверек» оказался ровно с коробку. Он стоял в ней боками впритык к стенкам, не имея возможности повернуться. Он только злобно поскребывал когтями дно и мрачно смотрел вверх, прямо на меня. Это был очень неприятный и далеко не глупый взгляд. Взгляд беспощадного хищника. У меня по спине побежали мурашки, и я попросил хозяина побыстрее ящик закрыть.
Печальная история о детях
Этот случай я запомнил на всю жизнь. Мои сыновья были тогда еще совсем маленькие, младшему – Стасу – год, старшему – Косте – два. Сижу я как-то на кухне, книжечку почитываю, дети возятся в соседней комнате. Потом слышу, Стас разревелся. Ну, это дело обычное. Вскоре он на кухню входит, зареванный, жалуется:
Поделиться книгой: