Помоги проекту - поделись книгой:
Если бы на месте Родиона был другой человек (как сказал некогда этот увалень Пьер Безухов: «Если бы я был не я, а другой человек, лучше, умнее, красивее!» – или что-то в этом роде), он бы, конечно, откровенно признался: «Потому что хотел вас увидеть. Потому что думал о вас все это время. Совесть меня грызла, конечно, но дело не только в совести…» И это была бы правда. Но он счел такой ответ дурацким и пробормотал иной – тоже вполне правдивый, но более толковый:
– У меня к вам деловой разговор. Мне нужна консультация насчет бешенства.
Она какое-то мгновение смотрела на Родиона не мигая, потом два раза растерянно хлопнула ресницами. И в это мгновение он понял, совершенно точно, безошибочно понял, что она ждала совсем другого ответа – того, первого, дурацкого! Но не дождалась и теперь снова рассердилась – вон даже ноздри раздулись. Может, вспомнила, что Мыльников явился арестовывать ее именно в тот момент, когда какой-то злополучный студент не мог объяснить, как называется болезнь, вызванная укусом бешеной собаки. Плел что-то про гидрофобию – а дальше ни тпру ни ну.
– А зачем вам это? – холодно спросила Ольга Михайловна. – Разве Галина Викторовна не сказала вам, что Нике все прививки были сделаны? Не предупредила – ну, так, по-соседски?
– Я не насчет Ники. – Родион оценил злую насмешку, но отвечал спокойно, решив теперь ту, вторую правду резать до победного конца. – Я хотел точно узнать, узнать в подробностях, можно ли специально заразить человека бешенством.
– Что? – спросила она испуганно и осеклась, потому что в дверь заглянуло странное приземистое существо в замызганном халате и со шваброй в руках. Существо было женского пола, что определялось прежде всего нелепым сооружением на голове. С каким-то отстраненным изумлением Родион констатировал, что это высоко начесанный парик – очень красивого рыже-каштанового цвета, однако явно маловатый его носительнице, из-за чего на ее висках и на шее торчали в стороны неопрятные седоватые пряди.
– Ольга Михайловна! – громко вскрикнуло существо. – Там кошку привезли на стерилизацию. Сделаете?
– У меня же прием! Валерий-то Александрович где?
– Да там хозяйка просит, чтобы именно вы сделали, – пожала плечами санитарка в парике.
– Именно я?
Ольга Михайловна задумчиво посмотрела на периодически дергающегося у порога Родиона. И вдруг лицо ее приняло мстительное выражение.
– Хорошо, я сделаю операцию. А вы… если хотите меня о чем-то спросить – ждите. Понятно? Не меньше часа ждать придется! – злорадно уточнила Ольга Михайловна. – Не нравится? Тогда уезжайте. Вместе с Никой. На «Жигулях»!
– Я отправлю Нику с хозяевами, а сам подожду вас, – ответил Родион.
Ольга Михайловна только плечами передернула, проходя мимо, но он совершенно точно, определенно, стопроцентно знал, что ей был приятен его ответ. Откуда? Неведомо. Но – знал!
Валентина Абдрашитова
Январь 2001 года, Северо-Луцк
Валентина никак не могла собраться с мыслями и найти нужный тон. Ее возмущало, что она лепечет жалким голоском, смотрит на Надежду снизу вверх (правда, по-другому смотреть на эту женщину с модельным ростом и на высоких каблуках Валентине было затруднительно при ее 165 сантиметрах роста и ботиночках на плоской подошве), ведет себя как просительница, в то время как права ее детей и в самом деле были беззаконно ущемлены! Тут должны быть какие-то исключения из правил, даже из закона, если речь идет о детях. Сейчас Валентина ругательски ругала себя за то, что ринулась из Нижнего, не подковавшись предварительно теоретически, не проконсультировавшись у хорошего юриста, чтобы спокойно поставить Надежду на место, процитировав ей соответствующие статьи Гражданского кодекса. Она знала, чуяла, что налицо какая-то махинация: внешне вполне благопристойная, легальная, а на самом деле – противозаконная. Вот ведь была, по сути дела, противозаконной формальная передача Алимом всего своего богатства Надежде, когда он решил баллотироваться в Госдуму. В декларации о доходах и имуществе он с тех пор мог указывать какие-то копейки и квартиру на Овражной. Определенно Алим был не полный дурак (хоть Васька и уверял, что он поразительно поглупел перед смертью, сделался истинно бешеным и сумасшедшим) и сохранил какие-то тайные рычаги влияния на Надежду, чтобы та не посмела присвоить его добро. Однако Алим умер, и Надежда теперь имеет все: и ночные клубы, и дом в окружении живописных яблонь, и черный «Мерседес», и жакетик из серебристой норки, и косметику от Элизабет Арденн или даже от Элен Рубинштейн. В то время как детям Алима не досталось ничего! И ей, Валентине, тоже никогда не пользоваться дороженными капсулками для избавления лица и век от морщинок, которые залегли там от множества пролитых по Алиму слез…
Она зло сморгнула эти предательски набежавшие слезы и повторила уже тверже:
– Я считаю, что права детей Алима должны быть соблюдены.
– Вы так считаете? – ясным, приветливым голосом повторила Надежда. – Очень может быть… А впрочем, что же мы разговариваем на холоде? – Она демонстративно передернула плечами, и наблюдательный Руслан тотчас распахнул перед нею дверцу «Мерседеса».
Надежда легко скользнула туда, сделав Валентине приглашающий жест, и та неуклюже влезла следом, слишком ошеломленная ощущением мягкой коричневой кожи – обивки сиденья, к которому прижались ее ношеное-переношеное пальтецо и потертый полиэтиленовый пакет с незамысловатым барахлишком, завороженная мягким урчанием мотора, блеском приборов на панели, стойким запахом Надеждиных духов (может быть, это даже был «Ангел», знаменитый «Ангел», а то и еще что-нибудь этакое, невероятное, неземное!), почти дружеской улыбкой «настоящей леди» – словом, слишком всем этим потрясенная, чтобы задуматься: а почему Надежде не пригласить ее в дом, если так уж не хочется мерзнуть?
«Может быть, она хочет отвезти меня в офис, показать какие-то документы?» – мелькнула мысль, и в это мгновение Руслан захлопнул за Валентиной дверцу, сел рядом с шофером – и автомобиль тронулся.
«Точно, в офис едем», – уверилась Валентина, радуясь своей догадливости, и взглянула на Надежду, ожидая, что та сейчас что-нибудь скажет, но лицо той приняло прежнее ледяное выражение. Она смотрела вперед неподвижным, ничего не выражающим взглядом, и Валентине стало холодно в этом пахнущем дорогой кожей и духами тепле – еще холоднее, чем на улице. Холод исходил от Надежды. «Вот уж правда что Снежная королева!» – зябко передернулась Валентина, косясь то на свою соседку, то в боковое окно, за которым проносились дома, деревья, улицы, автомобили, мелькали люди. Все имело какой-то темноватый оттенок, и Валентина вспомнила, что у «мерса» тонированные стекла. Значит, снаружи не видно, что происходит в машине…
Надежда сидела по-прежнему тихо и спокойно, сложив на коленях руки, обтянутые черными тонкими перчатками, Руслан не поворачивал свое ожесточенное, разбойничье лицо, да и шофер был занят лишь дорогой, однако Валентине вдруг сделалось жутковато.
– Куда мы едем? – решилась спросить она, и Надежда после крошечной паузы медленно повернула к ней голову.
– Как это – куда? На вокзал. У вас через сорок минут поезд. Кстати, Руслан, позвони Жене, чтобы оформила билет в СВ. Дайте-ка ваш паспорт.
– Что? – не веря своим ушам, робко переспросила Валентина, однако Надежда уже взяла с ее колен старенькую сумку – турецкую, ей сто лет в обед будет, «позолота» на замках давно облезла, ручка изолентой обмотана, – бесцеремонно открыла ее, брезгливо покопалась там и вытащила двумя пальчиками паспорт. Подала Руслану, который уже вкрадчиво бормотал что-то в трубку мобильника, и Валентина услышала:
– Записывай серию и номер. XVII-ТН, номер 567879, Абдрашитова Валентина Алексеевна. Ну, приветик, пока.
Он сунул трубку в карман, передал паспорт Надежде, та вложила его в сумку, снова поставила ее на колени хозяйки, – и только тут до Валентины наконец доехало:
– Как? Что происходит? Зачем мне билет? Поезд через сорок минут, значит, мы не успеем даже поговорить!
– Поговорить? – со скучающим выражением лица взглянула на нее Надежда. – О чем говорить? Ах да, о моей квартире. О правах ваших детей на нее. Да ну, бросьте. Какие могут быть права? К тому же Алим не раз публично выражал сомнение в том, что это его дети. Он вас, собственно, и бросил в свое время из-за того, что надоело кормить чужих сыновей.
Все это было такой несусветной чушью, звучало так глупо и неожиданно, что Валентина только и смогла пробормотать:
– Что?! – но ответа не получила, потому что автомобиль остановился.
Руслан вышел, открыл дверцу, подал руку Надежде, потом, обежав «Мерседес» с другой стороны, – Валентине.
Она машинально выбралась наружу, совершенно не в силах осмыслить происходящее. В памяти, подобно световым ударам стробоскопа, вспыхивала картинка: вот она подходит к окну своей пятой палаты в роддоме с Никиткой на руках – младенчиков только что принесли кормить, – а под окошком топчутся Алим с Сашкой. Отец привел сына поглядеть на новенького младшего братишку. Тогда была весна, но слякотная, студеная. Когда Сашка увидел маленький тугой сверточек с чернявой головой (Никита вообще очень похож на Алима, родился с такими же пронзительными черными глазами и густыми черными волосиками), у него ноги разъехались, и он свалился в лужу. Заревел – Валентина не слышала его плача, но она видела открытый в крике рот, зажмуренные глаза, и тут вдруг Никитка невесть с чего сморщился, раззявил свой крошечный беззубый ротишко и начал вякать, как бы жалея брата…
Они с Алимом тогда смотрели друг на друга, не зная, то ли им смеяться, то ли плакать самим, их разделяло двойное стекло, но никогда Валентина так остро не чувствовала, что они – одно целое, одна семья, что муж любит, бесконечно любит и ее, и мальчишек…
А тут вдруг – не его дети! Чужие сыновья! Как можно сказать такое? Как она посмела такое сказать?!
Ярость заставила ее осмелеть, она резко повернулась к Надежде, готовясь тоже выдать ей нечто издевательское, оскорбительное, – и наткнулась всем лицом на выброшенный вперед кулак Руслана.
Родион Заславский
Апрель 2001 года, Нижний Новгород
– Ох, до чего же мне нравится эта песня!
Родион нервно дернулся и стукнулся головой о противовес большой лампы, нависшей над хирургическим столом, на котором, привязанная к особому, деревянному, крашенному в белый цвет и, судя по всему, самодельному корытцу-держателю, лежала красивая трехцветная кошечка и крепко спала, не ведая, что собравшиеся вокруг люди, разрезав ей животик, навсегда лишают ее надежды иметь потомство.
Дергался Родион, впрочем, не в порыве благородного негодования. Просто за последние пятнадцать минут песенка про Элис исполнялась по «Радио «Рандеву» уже в третий раз, и каждый раз хорошенькая пухленькая брюнетка, хозяйка спящей кошки Дуси, нервически вскрикивала:
– Ох, до чего же мне нравится эта песня!
И Родион от ее вопля каждый раз вздрагивал и ударялся головой о противовес большой лампы.
Одна только Ольга Михайловна не отвлекалась, работала, изредка бросала ассистенту:
– Ниточки. Скальпель. Вату… еще вату. Пенициллин… – И продолжала работать.
Следует уточнить, что Родион к этому времени избавился-таки от красотки Ники, вручив ее хозяевам, и униженно напросился присутствовать при операции. Ольга Михайловна позволила это с явной неохотой, но спасибо, что хоть позволила вообще! Правда, не удержалась от ехидства:
– В обморок при виде крови не рухнете? А то мужчины – известные слабаки на это дело.
– Ольга Михайловна, – обиженно уставился на нее Валерий Александрович, – ну разве я, скажем, слабак?!
– Вы не мужчина, вы мой коллега, – сухо ответила Ольга Михайловна и больше уже не отвлекалась от работы.
Родион подметил, что отреагировал Валерий Александрович на это безапелляционное утверждение довольно странно: с явной обидой выпятил губы и опустил глаза, как-то откровенно сникнув. Тут что-то было, и Родион в который раз подумал, что взаимоотношения людей не только шиты белыми нитками и прочными стежками общепринятых слов, поступков и предсказуемых эмоций, но и пронизаны тайными стежочками, тончайшими, незаметными, шелковыми ниточками намеков, недомолвок и предчувствий. Надо только смотреть в оба глаза и слушать в оба уха, надо больше доверять своей интуиции, и тогда многое можно узнать об этой женщине, которая при всей своей внешней простоте и обыкновенности казалась Родиону загадочнее сфинкса. Уж больно сдержанна она была, сдержанна и отстраненна от всего, даже от дела, которым занималась. Не передать, как его манила эта сдержанность, эта невозмутимость, этот задумчивый, словно невидящий взор! «О чем она там думает, когда вот так тихонько вздыхает, когда вот так быстро то опускает, то поднимает ресницы? Только о работе? Нет, не только, не только! Как бы узнать? Все бы отдал для того, чтобы узнать!»
Он внезапно понял, почему ему никто, ни одна женщина особенно не нравилась в жизни. Были связи, были романы, влюбленности, но все это будто по обязанности. Как бы оттого, что раз это есть
Он с трудом перевел дыхание, так ярко, так отчетливо вспыхнула вдруг в воображении эта картина: уединение, полутьма, постель,
Он резко вскинул голову – и в четвертый раз, уже без помощи девочки Элис, вошел в контакт с противовесом, вызвав усмешку на лице Валерия Александровича, легкое движение бровей Ольги Михайловны и кокетливую улыбку «Дусиной мамы».
«Дусина мама», кстати сказать, отчего-то решила, что Родион захотел присутствовать на операции сугубо ради того, чтобы заглядывать в декольте ее пуловера, и поначалу щедро демонстрировала ему это декольте, как его глубину, так и качество вываливающейся из него плоти, но потом увлеклась участью Элис и болтовней с Валерием Александровичем и перестала обращать внимание на Родиона.
На свою кошку она тоже мало смотрела. Зато Родион глаз с Дуси не сводил – вернее, с Ольгиных пальцев с коротко подстриженными ногтями. Она работала без перчаток и, не ощущая никакой брезгливости, погружала пальцы в разрезанное Дусино брюшко, проворно что-то рассекая, раздвигая ткани, подрезая и тут же перевязывая разрезанные сосуды и мышцы. Справедливости ради следует сказать, что операция получилась практически бескровная, и это, очевидно, было редкостью, потому что однажды Валерий Александрович не выдержал и с откровенной завистью воскликнул:
– Ну когда я научусь вот так делать лапаротомию [8]!
– Научитесь, – спокойно кивнула Ольга Михайловна. – И раздвигать фасции, а не баловаться скальпелем, когда не надо. И сшивать каждый пласт отдельно – брюшину, жир, кожу – тоже научитесь. Операция-то сверхпростая. А главное – не забывайте маленький разрез делать. Большие разрезы – это от задора. Ты просто помни, что каждый лишний сантиметр – это боль живого существа.
За спиной Родиона скрипнула дверь. Он обернулся и увидел большую рыжую собаку – смесь овчарки с дворнягой, которая вошла в операционную. Постояла немного, внимательно оглядывая каждого из присутствующих в отдельности, потом подошла к изголовью, поднялась на задние лапы, упершись передними в стол, и с заинтересованным видом уставилась на Дусю, которая лежала с широко открытыми глазами, сплошь залитыми огромными черными зрачками. Удивительно: кошки, даже теряя сознание, не закрывают глаза. Это было одним из открытий сегодняшнего дня – не самым важным, конечно, но все же интересным.
«Дусина мама» при виде собаки внезапно ощутила порыв «родительских» чувств и попыталась отогнать псину:
– Она бросится на Дусеньку! Она ее загрызет!
Ольга Михайловна только дрогнула уголками губ, продолжая аккуратными скорняжными стежочками сшивать мышцы, щедро посыпая их порошком пенициллина. А Валерий Александрович не сдержал смеха:
– Кто бросится? Лолита? Вы что, она тут у нас помощница! Своя собачка, ветеринарная. Приблудилась и прижилась. Года три тому назад нагуляла пузо, а разродиться не могла, так над ней вся больница по очереди сидела, консилиум настоящий был, что делать с бедолагой. Постановили: кесарево провести. Один щенок мертвым родился, другой был вполне живой, но Лолита от него отказалась.
– Как так? – удивилась «Дусина мама».
– Молча. Она ведь его не рожала, не вылизывала – он был для нее как бы чужой. Не кормила, отшвыривала от себя, даже рычала. Слава богу, через пару дней мы нашли ему хозяев. У них пришлось усыпить пса, они жутко переживали и сразу щеночка забрали.
– А почему пришлось усыпить? – не унималась любопытная «Дусина мама». – От старости уже? Или болел?
– Болел, в том-то и дело, – серьезно сказал Валерий Александрович. – Хозяин был со своим бобиком у родни в деревушке где-то в Кировской области, а там глушь, тайга, и повадились лисицы таскать кур. Ну, наш городской пес одну прогнал, однако та его крепко искусала. И заметили хозяева, что пес стал какой-то… не такой. Агрессивности, неадекватности в нем еще не было, но тосковать начал, пил мало, зато аппетит у него появился непомерный. Ясная картина… Усыпить пришлось собачку, а хозяевам курс уколов сделали. С ними все нормально теперь, вовремя захватили болезнь. Гидрофобия, иначе говоря, бешенство, – это ведь штука неизлечимая.
Ольга Михайловна быстро взглянула на Родиона, но сразу опустила глаза.
– Из-за укуса лисицы? – недоверчиво спросила «Дусина мама». – Из-за какой-то Патрикеевны?!
– Лисицы вообще переносчики бешенства. В этом смысле они куда опаснее собак. Был случай – о нем даже в газетах писали: какой-то дядька заснул у себя на даче на траве, а проснулся от того, что его кто-то в щеку лизнул. Открыл глаза – лисица на него глядит. Он шумнул, лиса испугалась и убежала. А он через три месяца заболел и… – Валерий Александрович махнул рукой, – даже не подозревал об опасности, ведь лиса не кусала его, ничего, только лизнула. А на лице была, видать, какая-то царапина, вот слюна и попала в кровь. Бешенство ведь через слюну передается.
– Только через слюну? – спросил Родион.
Ольга Михайловна снова взглянула на него и опять опустила глаза, ничего не ответив. Начала бинтовать спящую стерилизованную Дусю.
– Только через слюну, – кивнул словоохотливый Валерий Александрович, ловко приподнимая кошку, чтобы Ольге Михайловне удобнее было бинтовать.
– А если взять, к примеру, кровь у бешеной собаки и впрыснуть человеку, что будет? – поинтересовался Родион.
Егор Царев
Май 2001 года, Агадир
Выполз Егор из клозета натурально коленками назад, чувствуя, что его интересует сейчас в жизни одно: место, на которое можно лечь. И, видимо, судьба снова вернула ему свою благосклонность, потому что, едва переступив порог туалета – весьма, между прочим, презентабельного и ни чуточки не похожего на тесные гальюны подобных отечественных катерков, – едва, значит, переступив этот порог, он увидел огромное ложе с высоким изголовьем. Над ложем висел портрет молодого марокканского короля в мундире и при всех регалиях его сана, а ложе было тоже вполне королевским: обтянутым натуральной кожей темно-бордового цвета, ничего на нем постелено не было, лежал только валик под голову, но Егор с превеликим наслаждением упокоил здесь свои измученные члены.
Какие-то люди ходили мимо него, громко хлопала дверь клозета. Обрывки разговоров долетали до Егора. Кто-то громко возмущался обманом: только доплыв до места предполагаемой охоты на акул, туристы узнали, что их кинули. Команда фактически призналась, что ловятся акулы лишь в феврале и то не каждый год, а их просто-напросто крепенько подставили, вынудив заплатить за обман по пятьдесят баксов. Говорили о каком-то обеде, приготовленном командой из сардинок, наловленных туристом по имени Родион, о знаменитом марокканском «сером вине», которое будет литься рекой во искупление разочарования и во излечение от морской болезни… Все эти разговоры пролетали мимо, почти не затрагивая измученного сознания Егора. А потом он просто уснул, содрогаясь во внезапно навалившемся ознобе, но сходить на верхнюю палубу за курткой не было никаких сил.
Егор не знал, сколько спал, но проснулся от приятной теплоты под боком. Когда вернулись тактильные ощущения, он понял, что обнимает что-то мягкое и уютное. Приоткрыл глаза – и увидел у самого своего лица спутанные темно-рыжие пряди. Какая-то женщина лежала, свернувшись клубком, прижавшись бежевыми шортами к его животу, вписавшись в изгиб его тела так же плотно, как Шумахер вписывается в повороты на гонках «Формулы-1». Слабый запах духов исходил от ее волос и от бледно-зеленой маечки с коротким рукавом. Егору и шорты, и маечка показались знакомыми, но его измученному мозгу потребовалось некоторое время, чтобы осознать: именно в этой одежде отправилась ловить акул некая особа, нагло выдающая себя за Надюшку Гуляеву.
Мужики как дети – так же верят в чудеса. Вообразите: первой мыслью Егора было, что прежде он ошибался – Надюшка в самом деле Надюшка, она наконец узнала своего Гашиша и таким незамысловатым образом, прижавшись к самому чувствительному его месту, просигнализировала о возвращении прежней симпатии. Место не замедлило прочувствовать и отреагировать как следует, и его примеру последовала рука Егора, которая скользнула по нежным выпуклостям грудей, а потом осмелели его губы, которые легонько прошлись по слабому, поникшему плечику, приласкали шею и приникли к ушку, шепча:
– Надюша! Надюшка! Неужели это ты?!
Только что безвольное, расслабленное, тело ее напряглось, как струна настроенной гитары, и резко отодвинулось от Егора. Гибким движением она спустила ноги на пол и соскользнула с диванчика. Обернулась, зыркнула исподлобья испуганными и в то же время гневными очами.
Понятно: девушке было настолько плохо, что, пострадав над унитазом, она бессильно рухнула на кожаное ложе и в полусознании прижалась к первому попавшемуся источнику тепла. Ни о каком пробудившемся воспоминании и речи быть не может. Как говорил один из приятелей Егора, большой мастер по разгадыванию кроссвордов, нельзя вспомнить то, чего не знаешь. Эта рыжая «Надюшка» не вспомнила Егора, потому что отродясь не знала его. То-то испугалась, услышав его интимный шепоток, ощутив его поцелуйчик и все такое прочее!.. Добро, если примет его за изголодавшегося по сексу мужлана, тело которого весьма недвусмысленно отреагировало на прильнувшую к нему женщину. А если «Надюшка» поняла, что Егор узнал в ней другую – ту, за которую она себя выдает?
Точно, точно, поняла! Торопливо отвела глаза и ринулась вверх по лесенке на палубу с такой поспешностью, словно Егор намеревался сцапать ее за голую ножку и снова завалить на ложе. Явно не на обед, к которому созывал корабельный колокол, спешила красотка. Она торопилась сказать своему сообщнику, этому Родиону, о том, что их планам, в чем бы они там ни заключались, возникла угроза.
Егор перевернулся на живот. Он чувствовал себя уже не таким слабым, измученным, как прежде, однако постарался принять самый беззащитный вид. Пусть Родион, когда придет – а в том, что этот ухарь с веселыми, слишком веселыми голубыми глазами сюда сейчас придет, Егор не сомневался! – сразу решит, что имеет дело с сущей развалиной. Пусть подумает так, пусть расслабится. Но, как гласит одно из основных правил всяких там стратегий и тактик, нет ничего более опасного, чем недооценивать противника.
Родион Заславский
Апрель 2001 года, Нижний Новгород
«Дусина мама» так откровенно передернулась, что операционный стол затрясся:
– Ну и фантазии у вас!
– Вы, часом, детективы не пишете? – хихикнул Валерий Александрович.
Ольга Михайловна стрельнула глазами от него к Родиону и снова опустила ресницы.
– А что? Воображение у вас какое надо! – продолжал веселиться молодой доктор. – Детективщики – они вечно выдумывают какое-нибудь «ноу-хау» в области человекоубийства. Хлебом не корми – дай что-нибудь этакое измыслить, невероятное. Вот кто маньяки натуральные – писатели-детективщики. Кровь взять у собаки и впрыснуть человеку! Как вы это себе представляете? Где такой псих найдется, чтобы дать себе впрыснуть собачью кровь?
– А что? – внезапно вдохновилась «Дусина мама». – Человек лежит в больнице, ему переливают кровь. И какая-нибудь подкупленная медсестра заменяет флакон, а там – кровь бешеной собаки…
– Это раньше кровь переливали таким вот образом, в натуральном виде, – снисходительно сказал Валерий Александрович. – А сейчас отдельно эритроциты и все такое. Конечно, вы правы, можно спящему или пьяному сделать укол в вену – он не заметит. Но это бессмысленно. Бешенство передается только через укус, только через слюну. Причем чем ближе к лицу, то есть к головному мозгу, это место, тем быстрее будет развиваться болезнь. Тут главное – вовремя распознать болезнь у собаки, чтобы успеть обезопасить хозяев.
Родион нахмурился.
Как это говорил Васька Крутиков? «Если бы по Роджеру видно было, что он сбесился, то и Алиму бы какие надо уколы сделали вовремя. А то упустили время. Все говорили: Роджер убежал, почуял, дескать, что с катушек съезжает, и убежал помирать. А почему он убежал? Потому что его Надька на дачу увезла! С дачи он и удрал. А если бы не увезла?.. Она, говорю вам, это она все подстроила! Только никак не докажешь теперь. А кабы удалось… кабы только удалось!»
Похоже, Васька был прав – в том смысле, что это невероятное, бредовое предположение никак не доказать. Может, и слава богу? Все-таки трудно предположить в женщине такую бездну изощренной жестокости. С другой стороны, были леди Макбет, Екатерина Медичи, Мэри Бренвилье, Салтычиха, в конце концов…
«На лице у нее одно, а в глазах другое, в глазах одно, а на устах другое, на устах одно, а в мыслях другое, в мыслях одно, а на душе другое… Непостоянство – имя твое, женщина!»
Очень умно сказано какими-то сообразительными восточными людьми. И не забывай об этом!
Родион внезапно ощутил, что его начинает мутить. Он не боялся вида крови, да и зрелище распластанного кошачьего брюшка и лежащих рядом кусочков матки, а также профессиональные разговоры не вызвали приступа тошноты и головокружения, а тут в носу вдруг начало щипать, а к горлу – подкатывать.
«Как бы в самом деле не брякнуться, закатив глаза! Вот позоруха будет!»
Он несколько раз украдкой сглотнул, но все же утаить этот приступ тошноты не удалось: Ольга Михайловна, которая вроде бы даже и не смотрела на него, спокойно сказала:
Поделиться книгой: