Помоги проекту - поделись книгой:
Разрядник я не люблю и пользуюсь им не часто. Работа не дозволяет – случается, заказчику нужно труп предъявить, а не кусок обугленного мяса. Мясо – мясо и есть, даже Пак не разберется, кому принадлежит, особенно если башка разворочена и гарбич не считаешь. А при лучевом поражении личный код теряется за три минуты.
Джизак сидел в компании игравших в шост, подкидывал цветные палочки и скалил зубы – должно быть, удача привалила. Сидел без маски, с открытой рожей, словно желая избавить меня от сомнений, кого прикончить первым. Быстро и безболезненно – как-никак бывший товарищ по оружию… На мгновение припомнились мне Лоан и наша славная центурия, оборонявшая контору «Пищевые Растительные Продукты», – затянутые дымом ярусы, вопли и хрипы, гудение разрядников, трещины в стенах, едкий запах расплавленного армстекла, слепящие вспышки гранат, и мы с Джизаком у ручного огнемета… С другой стороны, в партнерах я его не числил, и потому о прошлом вспоминать не стоило. Дела вчерашние, а нынче у меня контракт. Контракт, и ничего, как говорится, личного.
Я выскользнул из-за гранитного обломка и прострелил Джизаку сердце. Затем – световой шар; он лопнул с едва слышным треском, и щель затопила темнота. Еще четыре выстрела – четыре трупа… Только тогда живые сообразили, что происходит, и вскинули разрядники.
Десяток молний сверкнул во мраке, бок и висок обожгло, но я уже катился по полу и бил короткими очередями. Камни поскрипывали под броней, хрипло рявкал «ванкувер», шипели в воздухе разряды и пахло паленым мясом – наверное, задели кого-то из своих. В бинокуляр я видел, как мечутся ярко-алые фигурки, скачут, дергаются, размахивают руками – и падают, падают…
– Свет! – выкрикнул кто-то. – Нужен свет!
Одна из фигурок стремительно согнулась, подбросила кверху шарик, и я без промедления швырнул гранату. Не газовую – осветительную. Белое сияние заставило меня прищуриться, но лишь на миг, тогда как ослепленные мишени замерли с оружием в руках, скорчившись и прикрывая глаза ладонями. Потом двое или трое выстрелили наугад, над плечевым щитком брони мелькнула молния, я выпалил в ответ и обнаружил, что обойма кончилась. Впрочем, вооруженных бандитов осталось четверо, и я добил их дротиками. Дротики с ядом ничем не хуже пуль – конечно, на небольшой дистанции. Она и была как раз подходящей – от десяти до двадцати шагов.
Граната догорела, и теперь только плавающий в воздухе шар разгонял темноту. После ослепляющего блеска свет его казался тусклым и каким-то неживым.
Я опустил капюшон, избавился от бинокуляра и произнес:
– Можно подняться и открыть глаза. И не тряситесь, гниль подлесная, – вы в моем контракте не значитесь.
Живые – раскрашенный, тип в хламиде и трое остальных – медленно встали, озираясь с ошеломленным видом. Раскрашенный, с синими полосками на щеках и мелкими голубыми ромбами на спине, груди и ягодицах, выдавил:
– Кх-то? З-зачем? З-за что?
– Крит, Свободный Охотник, – представился я, вытащил пустую обойму и отшвырнул ее. – Интересуешься, зачем и за что? Хороший вопрос! Джизаку ты его не задавал?
Он помотал головой. Лицо у него было ошалевшее: губы дрожат, клок сиреневых волос свисает на лоб, струйки пота текут по щекам к подбородку. Остальные выглядели не лучше.
– Повернуться к стене, расставить ноги, руки за голову, – приказал я.
Они торопливо повиновались.
Разбираться с ними было ни к чему. Явные капсули, которых Джизак, вероятно, взял в команду для экспедиций в подлесок за пищей, питьем и световыми шариками. На бойцов они не походили и помешать мне не могли.
Я осмотрел броню, отметил темные пятна на левом боку и левом плечевом щитке и помянул добром того сабирского ублюдка. Надежный панцирь мне оставил, ничего не скажешь! Затем вытащил диск считывателя и, прилепив его к ладони, подождал, пока на экранчике браслета не промелькнет сигнал готовности. Дождавшись, шагнул к распростертому в пыли массивному телу Джизака, опустился на колено, прижал ладонь к его виску, полюбовался пляской призрачных, медленно гаснувших голографических всполохов. Самый ответственный момент: запись распада гарбича в гибнущем мозге… Без этого монеты мне не видать! Информация, которую записывал сейчас мой обруч, была свидетельством того, что мой контракт исполнен, что я пришил Джизака, а не другую личность с очень похожей физиономией. Сходство в нашу эпоху генной инженерии стоит сравнительно недорого – в любом филиале ГенКома изобразят, по самым умеренным расценкам. А гарбич, он же – личный код, так просто не подделаешь. Сомневаюсь, что он вообще доступен подделке: его впечатывают младенцу в подкорковую область правого полушария, и занимается этим не частная фирма, а Медицинский Контроль. Секретный процесс, Пак меня забери! И очень надежный: если у покойника цела башка и нет обширных поражений, гарбич можно считать минут через десять-двенадцать после клинической смерти.
Я закончил с Джизаком, снял с его руки браслет и сунул за пояс. Поднялся, бросил взгляд на пленников.
– Повернитесь, щеляки!
Они сделали это с покорностью – точь-в-точь как куклы-одалиски по хозяйскому приказу. Лица, искаженные страхом, слюнявые рты, потухшие глаза… По крайней мере, у четверых; пятый, с рожей в синюю полоску, вроде начал оживать.
Я ткнул его пальцем в голый обвисший живот.
– Имя?
– Парагвай.
– Статус?
– Подданный Лиги Развлечений… хоккеист…
Вот это да! Не капсуль! Брови мои полезли вверх.
– Значит, хоккеист из Лиги Развлечений… дем с образованием и, разумеется, не нищий… А как сюда занесло? Чего ты в этой щели не видел?
Он поворочал головой, будто заново осматривая каменную трубу, пол, заваленный обломками, покрытый мелкой пылью, колыхавшийся в воздухе шарик со светящимся газом, трупы в зеленых обертках и жалких своих товарищей. Потом с заметной ноткой превосходства вымолвил:
– Вряд ли вы поймете, Свободный Охотник. Ваша профессия – ремесло, моя – искусство, и в этом огромная разница. Просто гигантская! Вы, дем, трудитесь, чтобы жить, я существую, чтобы творить и созидать. А творчество не подчиняется логике, не терпит насилия и умирает без пищи для ума и чувств, без развлечений, без любви, без аромата опасности и авантюры. Словом, я нуждаюсь… как бы это выразиться… – он пошевелил раскрашенными пальцами, – нуждаюсь в смене обстановки, в знакомствах с новыми людьми и в сильных, ярких впечатлениях. Поэтому я здесь.
– Думаю, впечатления были достаточно сильными, – заметил я и покосился на трупы. – Вот что, дем Парагвай, когда захочешь снова поразвлечься, ты меня найди. Или я тебя разыщу… К манки заглянем, в Яму Керулена за Старыми Штреками, а после отправимся крыс ловить для вашей Лиги Развлечений… Согласен?
Он вздрогнул при упоминании о манки и крысах, втянул живот, но после секундного колебания хрипло выдавил:
– Согласен. Я живу в Лиловом секторе, дем Охотник. Ствол 3073, ярус 112, патмент «Бронзовый фонарь». Бываю в допинге, что в переходе на третьем ярусе, в «Сине-Зеленом»… еще в Тоннель заглядываю, в «Подвал танкиста»…
Знакомый адрес. В этом стволе жил кто-то из моих девушек-приятельниц: то ли Атланта, то ли Микатарра, а может, Эри… Ну, разберемся, если нужда придет. Разберемся, навестим Парагвая и пригласим погулять в Старые Штреки. Хорошая будет приманка для крыс! Польстятся ли только на него, такого расписного?..
Я ухмыльнулся и подтолкнул хоккеиста к выходу из щели.
– Рад знакомству, дем Парагвай. А теперь уноси ноги! Этих капсулей возьмешь с собой и тех двух прихвати, что дрыхнут рядом с биотами. Биоты – вам, а авиетка – мне… Улетайте! Я ваши обручи проверять не стану и вообще вас тут не видел. Однако минут через десять буду у выхода и, если не уберетесь, сдам в «Хика-Фрукты» на компост.
Благодарно кивнув, Парагвай прижал левую руку к сердцу, отвесил низкий поклон и резво затрусил по камням. Тип в хламиде и трое оборванцев не отставали от него ни на шаг. Через недолгое время скрип щебенки под их подошвами затих, потом послышалось жужжание, и наконец наступила тишина. В щели остались только я и шестнадцать трупов.
Надо бы их осмотреть – так, для порядка…
Стандартная униформа, зеленая, как и у всех партнеров-подданных Фруктовых. Их обертки различаются оттенком и эмблемой: у «Хика-Фруктов» цвет глубокий, изумрудный, с серой ветвью у плеча, а, например, компания «Сан» предпочитает посветлее, и эмблема у них – колосья. Эти же символы на значках; у младших партнеров они небольшие, у старших – бляха размером с ладонь, такая, как на Джизаковом трупе. Эмблемы есть на обручах, и, осмотрев их, я выяснил, что обручи у мертвых щеляков свои, а краденые свалены в контейнер со всякими отбросами: батарейками от разрядников, пищевой упаковкой, выгоревшими шарами и баллончиками из-под «веселухи» и «шамановки». В самом дальнем конце щели обнаружилось хранилище: кое-какая одежда, гипномаски, пигмент для раскрашивания, баллоны с оттопыровкой, световые шары, пакеты с соками, джемом и пищевыми капсулами. Здесь же валялись надувные матрасы, и на одном из них блестела яркими красками солидная кучка клипов. Пошевелив ее ногой, я выяснил, что тут по большей части сон-музыка и эротические бустеры.
Бывает, конечно, что бустеры смотрят в одиночку, но все же чаще парами. Эта мысль заставила меня вернуться к мертвецам и изучить их повнимательней. Так и есть: девять мужчин, считая с Джизаком, семеро баб. Одна по виду молодая, будто вчера из инкубатора, две или три такие красотки, что одалискам не уступят… Я бы, во всяком случае, не отказался. Я человек широких взглядов и признаю, что каждая из разновидностей слабого пола имеет свои преимущества. Одалиски покорны, доступны, красивы и абсолютно стерильны, но с женщиной можно поговорить и сделать ей ребенка. Добрым старым способом… Гораздо приятней и лучше, чем размножаться с помощью клонирования или партеногенеза.
Еще раз оглядев покойников, я зашагал к выходу, соображая по дороге, чем соблазнил их Джизак. С самим Джизаком все было ясно и понятно: такой же профи, как я, работник на контракте. Но остальные? На деньги польстились? На обещание подданства? Или, как Парагвай, жаждали новых ярких впечатлений?
Капсулей понять непросто. С одной стороны, жизнь у них не медовый напиток, с другой – не голодают все-таки, доля из Хранилищ им идет, угол в стволах обеспечен, клипы опять же дают, баллоны с оттопыровкой, какая послабее… А если есть желание, так можно и потрудиться. Желания, однако, нет, а есть неприязнь к подданным и тем Свободным, кто не чурается работы. Ликвидировать их – проще некуда: запрет на размножение от Медицинского Контроля, и через пару столетий следа не найдешь. Но, как считают в ОБР, капсули – те же биоресурсы, нечто подобное энергии, воде и воздуху, наш запасной генофонд. И прокормить их обществу тотального благоденствия не в тягость.
Округлый свод щели пошел трещинами, взметнулся вверх широким треугольником, и под моими ногами разверзлась пропасть. Постояв на краю и полюбовавшись на город, я ткнул пальцем кнопки на браслете и вызвал контору «Хика-Фруктов». Там, разумеется, не спали: ответила Лима, помощница Борнео, – ее гигантская голова повисла передо мною в воздухе, заслонив Третью трейн-станцию.
– Кончено, – произнес я.
– Гарбич? – сухо осведомилась Лима.
– Запись тут. – Я приподнял левую руку с браслетом, заставив покачнуться огромную голографическую голову.
– Сколько их было?
– Шестнадцать, считая с Джизаком. Его обруч у меня, остальные соберете сами. Браслеты ваших партнеров лежат в контейнере, форма – на трупах, оружие тоже при них.
– Очень хорошо, дем Крит, просто великолепно! – На этот раз Лима соизволила улыбнуться. – Мы пришлем скаф с охранниками, они почистят щель… сейчас распоряжусь… – Она отвернулась, потом вновь поглядела на меня: – Вас забрать с карниза? Думаю, вы слишком устали, чтобы спускаться к дороге…
Чтоб мне на компост пойти! Невероятная забота о моем здоровье! Впрочем, скорее всего, мой вид в броне с подпалинами, с торчавшим из запястья дулом «ванкувера» внушил Лиме почтение.
– Я не устал и сам решу транспортный вопрос. – Щелкнув пальцами, я спрятал оружие и полюбопытствовал: – Мои пятьсот монет?
– Приготовлены и ожидают вас. Но досточтимый гранд Борнео пожелал, чтоб вы явились к нам не в этот день, а завтра. Скажем, в середине третьей четверти.
– Это еще почему?
Заметив, что я нахмурился, Лима одарила меня новой улыбкой.
– Возможен еще один контракт. Даже весьма и весьма вероятен… Вы ведь не откажетесь, Свободный Охотник Крит?
– Может быть, не откажусь. Но все мои новые контракты связаны с двумя вопросами. Первый – сколько?
– А второй?
– Тоже – сколько?
– Вот об этом мы сейчас и размышляем, – сообщила Лима и отключилась.
Ухмыльнувшись, я направился к авиетке, оставленной мне Парагваем, влез в просторную кабину, посидел там пару минут и запустил мотор. Надо же, о новом контракте размышляют и о цене! Довольны тем, как разобрался с Джизаком Свободный Охотник Крит… А если о цене задумались, значит, цена немалая, где-то за тысячу монет… Не продешевить бы! Хотя, с другой стороны, я не завален предложениями. Нынче в Мобурге тихо, и серьезной работы меньше, чем Охотников.
С негромким шелестом развернулись крылья, и авиетка понесла меня вниз, к кольцевой дороге, где дремал в ожидании Пекси.
Глава 3
Дакар
Единственным приемлемым выходом из ситуации, отмеченной в Первой Доктрине, является радикальное изменение земного общества абсолютно во всех сферах: социальной, экономической, производственной, культурной и, возможно, биологической. Это изменение в дальнейшем будет называться Метаморфозой.
На этот раз он пробудился в комнате, на жесткой высокой постели, напоминавшей стол. Белые стены, белый потолок, шкафы или, скорее, ниши с какими-то инструментами, яркий, бьющий в глаза свет… Чье-то лицо, склонившееся над ним, с гладкой кожей и мелкими чертами – мужчина или женщина, не поймешь.
– Свет, – пробормотал он, невольно зажмурившись, – свет…
В комнате стало темнее.
– Так хорошо? – раздался негромкий голос.
– Да. – Он открыл глаза и поворочал головой. Потом спросил: – Где я?
– В своем стволе, на медицинском ярусе. Охранники ВТЭК передали вас Медконтролю. Я – Арташат, потомственный врач. Ваше самочувствие…
– У меня был приступ? – перебил он.
– Приступ? Хмм… В каком-то смысле. – Врач выпрямился, отступил, и стало ясно, что это мужчина. – У вас, дем Дакар, немного не в порядке с головой. Так, совсем чуть-чуть… галлюцинации и всякие странные идеи, редкая болезнь, осложненная тягой к наркотикам. Вы были в Пэрзе, на конференции, и перебрали «веселухи». Может быть, «разрядника» или «отпада»… Вас подлечили и отправили в Мобург.
– Подлечили? Как?
– Вот этим. – В пальцах врача вдруг появилась маленькая черная пуговица. – Пситаб, дем Дакар. Психический стабилизатор, который я снял. Очень полезная вещь при вашем заболевании, хотя с побочными эффектами. Возможны провалы памяти, потеря связности речи, беспокойные сны… Но ненадолго, на день-другой.
– Хотите сказать, что у меня поедет крыша?
Арташат недоуменно моргнул:
– Крыша? Какая крыша?
– Ладно, черт с ней, с крышей… Почему вы зовете меня дем?
– А как еще мне вас называть? – Врач нахмурился. – Хоть вы человек известный, однако не гранд и не магистр, тем более – не король… Нет-нет, лежите! – Арташат снова приблизился и надавил ладонями на грудь. – Я ввел вам успокоительное. Скоро подействует, и я провожу вас в патмент… кажется, «Эри»?
– Уже подействовало, – тихо произнес лежавший в постели. Ледяное спокойствие вдруг охватило его. Он, Павел Сергеевич Лонгин, ученый-физик и писатель из Петербурга, никак не мог оказаться в этом странном месте – и все-таки он тут… Тревожные мысли о жене и сыне, о незаконченной работе и болезни, грозившей смертью, не исчезли, но как бы отступили, образуя фон – ясный, отчетливый, но все же фон, тогда как на переднем плане воздвиглись совсем иные декорации: эта комната, полная непонятных приборов, жесткое ложе и человек, назвавшийся врачом. Он поднял руки, поднес их к лицу и принялся разглядывать со слабым удивлением. Руки принадлежали не ему и тоже были частью декорации. Свои руки он помнил хорошо: тонковатое запястье, небольшая ладонь и пальцы самые обычные, не длинные и не короткие. А тут…
«Здоровая пятерня, – мелькнула мысль, – мощная, красивая… Но не моя».
Арташат, все еще хмурясь, наблюдал за ним.
– Ближайшие сутки вам лучше спать. У вас ведь клипы с сонной музыкой имеются? Вот слушайте и спите… И никакой работы, наркотиков и одалисок! В вашей Лиге часто перебирают, а в результате – психические нарушения и склонность к ранней эвтаназии.
– Эвтаназия… – пробормотал лежавший. – Эвтаназия – это неплохо… Легкая смерть, да? При раке, инсульте, нефропатии… чтобы не мучиться.
– Вы о чем? – Врач удивленно уставился на него.
– О болезнях… неизлечимых смертельных болезнях…
– Таких болезней нет, клянусь Паком!
– А что есть?
– Ранения и травмы, которые требуют пересадки органов. Еще – стрессы, неврозы и психические заболевания, подобные вашему… – Вытянув руку с браслетом, Арташат коснулся его лба и несколько мгновений следил за пляской разноцветных символов. – Все в порядке, дем Дакар. Можете встать.
Он осторожно приподнялся, спустил ноги на пол и выпрямился, придерживаясь за край высокого ложа. Нигде ничего не болело, ни в пояснице, ни в суставах, а главное, не было тянущей боли внизу живота, предвестницы очередного приступа. И никакой слабости! Он чувствовал себя так, будто ему шестнадцать лет и тело – прежнее, юное, легкое и послушное. Мысли тоже прояснились, и не было в них страха и тревоги – он ощущал лишь умиротворяющий покой.
– Неплохо, – произнес следивший за ним врач. – Успокоительное будет действовать еще минут пятнадцать. К этому времени вам лучше уснуть.
Стена напротив ложа раздалась. «Лифт», – подумал он, шагнув вслед за врачом в просторную кабину. Белесая дымка заволокла входное отверстие, едва заметно дрогнул пол.
Вверх, вверх, вверх, вверх…
– Меня привезли охранники из ВТЭКа?
– Да.
– А что такое ВТЭК?
Арташат хмыкнул.
– Даже этого не помните, дем Дакар?
– Вы же сказали, что будут провалы в памяти. Значит, уже начались.
– Пройдет, не беспокойтесь. – Секунду помолчав, врач сообщил: – ВТЭК – это Всемирная Транспортно-Энергетическая Корпорация. В ее ведении тоннели, сети энергоснабжения и связи, трейны и трейн-станции.
– Трейны?
– Пассажирские и грузовые поезда. Вы прибыли в Мобург на трейне.
Поделиться книгой: