трудно, а отвечать искренне… Ну хорошо. Я скажу, что тот человек, другом которого вы станете, может считать себя счастливцем… – Он, видимо, хотел еще что-то сказать, но сдержался. – Это даже более чем вежливо! – рассмеялась Арабелла. – Оказывается,
вы умеете говорить комплименты! Другой на вашем месте… – Вы думаете, я не знаю, что сказал бы другой на моем месте? –
перебил ее Блад. – Вы, очевидно, полагаете, что я не знаю мужчин? – Возможно, мужчин вы знаете, но в женщинах вы совершенно не способны
разбираться, и инцидент в госпитале лишь подтверждает это. – Неужели вы никогда не забудете о нем?
– Никогда!
– Какая память! Разве у меня нет каких-либо хороших качеств, о которых
можно было бы говорить? – Почему же, таких качеств у вас несколько.
– Какие же, например? – поспешно спросил Блад.
– Вы прекрасно говорите по-испански.
– И это все? – уныло протянул Блад.
Но девушка словно не заметила его огорчения. – Где вы изучили этот язык? Вы были в Испании? – спросила она.
– Да, я два года просидел в испанской тюрьме.
– В тюрьме? – переспросила Арабелла, и в ее тоне прозвучало
замешательство, не укрывшееся от Блада. – Как военнопленный, – пояснил он. – Я был взят в плен, находясь в
рядах французской армии. – Но ведь вы врач!
– Полагаю все-таки, что это мое побочное занятие. По профессии я
солдат. По крайней мере, этому я отдал десять лет жизни. Большого богатства эта профессия мне не принесла, но служила она мне лучше, чем медицина, по милости которой, как видите, я стал рабом. Очевидно, бог предпочитает, чтобы люди не лечили друг друга, а убивали. – Но почему вы стали солдатом и оказались во французской армии?
– Я – ирландец и получил медицинское образование, но мы, ирландцы,
очень своеобразный народ и поэтому… О, это очень длинная история, а полковник уже ждет меня. Однако Арабелла не хотела отказаться от возможности послушать интересную историю. Если Блад немного подождет, то обратно они поедут вместе, после того как по просьбе дяди она справится о состоянии здоровья губернатора. Блад, конечно, согласился подождать, и вскоре, не торопя лошадей, они возвращались к дому полковника Бишопа. Кое-кто из встречных не скрывал своего удивления при виде раба-доктора, столь непринужденно беседующего с племянницей своего хозяина. Нашлись и такие, которые дали себе слово намекнуть об этом полковнику. Что касается Питера и Арабеллы, то в это утро они совершенно не замечали окружающего. Он поведал ей о своей бурной юности и более подробно, чем раньше" рассказал о том, как его арестовали и судили. Он уже заканчивал свой рассказ, когда они сошли с лошадей у дверей ее дома и задержались здесь еще на несколько минут, узнав от грума, что полковник еще не вернулся с плантации. Арабелла явно не хотела отпускать Блада. – Сожалею, что не знала всего этого раньше, – сказала девушка, и в ее
карих глазах блеснули слезы. На прощание она по-дружески протянула Бладу руку. – Почему? Разве это что-либо изменило бы? – спросил он.
– Думаю, что да. Жизнь очень сурово обошлась с вами.
– Могло быть и хуже, – сказал он и взглянул на нее так пылко, что на
щеках Арабеллы вспыхнул румянец и она опустила глаза. Прощаясь, Блад поцеловал ее руку. Затем он медленно направился к палисаду, находившемуся в полумиле от дома. Перед его глазами все еще стояло ее лицо с краской смущения и необычным для нее выражением робости. В это мгновение он уже не помнил, что был невольником, осужденным на десять лет каторги, и что в эту ночь над планом его бегства нависла серьезная угроза. Глава VII. ПИРАТЫ Джеймс Нэтталл очень быстро добрался до плантации полковника Бишопа. Его тонкие, длинные и сухие ноги были вполне приспособлены к путешествиям в тропическом климате, да и сам он выглядел таким худым, что трудно было предположить, чтобы в его теле пульсировала жизнь, а между тем, когда он подходил к плантации, с него градом катился пот. У ворот он столкнулся с надсмотрщиком Кентом – приземистым, кривоногим животным, с руками Геркулеса и челюстями бульдога. – Я ищу доктора Блада, – задыхаясь, пролепетал Нэтталл.
– Ты что-то уж очень спешишь! – заворчал Кент. – Ну что еще за
чертовщина? Двойня? – Как? Двойня? О нет. Я не женат, сэр… Это… мой двоюродный брат,
сэр. – Что, что?
– Он заболел, сэр, – быстро солгал Нэтталл. – Доктор здесь?
– Его хижина вон там, – небрежно указал Кент. – Если его там нет,
ищи где-нибудь в другом месте. – И с этими словами он ушел. Обрадовавшись, что Кент удалился, Нэтталл вбежал в ворота. Доктора Блада в хижине не оказалось. Любой здравомыслящий человек на его месте дождался бы доктора здесь, но Нэтталл не принадлежал к числу людей такого рода… Он выскочил из ворот ограды и после минутного раздумья решил идти в любом направлении, только не туда, куда ушел Кент. По выжженному солнцем лугу Нэтталл пробрался на плантацию сахарного тростника, золотистой стеной высившегося в ослепительных лучах июньского солнца. Дорожки, проходившие вдоль и поперек плантации, делили янтарное поле на отдельные квадраты. Заметив вдали работающих невольников, Нэтталл подошел к ним. Питта среди них не было, а спросить о нем Нэтталл не решался. Почти полчаса бродил он по дорожкам в поисках доктора. В одном месте его задержал надсмотрщик и грубо спросил, что ему здесь нужно. Нэтталл опять ответил, что ищет доктора Блада. Тогда надсмотрщик послал Нэтталла к дьяволу и потребовал, чтобы тот немедленно убрался. Испуганный плотник пообещал сейчас же уйти, но по ошибке пошел не к хижинам, где жили невольники, а в противоположную сторону, на самый дальний участок плантации, у опушки густого леса. Надсмотрщику, изнемогавшему от полуденного зноя, вероятно, было лень исправлять его ошибку. Так Нэтталл добрался до конца дорожки и, свернув с нее, наткнулся на
Питта, который чистил деревянной лопатой оросительную канаву. Питт был бос, вся его одежда состояла из коротких и рваных бумажных штанов. На голове торчала соломенная шляпа с широкими полями. Увидев его, Нэтталл вслух поблагодарил бога. Питт удивленно поглядел на плотника, который унылым тоном, охая и вздыхая, рассказал ему печальные новости, суть которых заключалась в том, что необходимо было срочно найти Блада и получить у него десять фунтов стерлингов, без которых всем им грозила гибель. – Будь ты проклят, дурак! – гневно сказал Питт. – Если тебе нужен
Блад, так почему ты тратишь здесь время? – Я не могу его найти, – проблеял Нэтталл, возмутившись таким
отношением к нему. Он не мог, разумеется, понять, в каком взвинченном состоянии находится Питт, который к утру, после бессонной ночи и тревожного ожидания, дошел уже до отчаяния. – Я думал, что ты… – Ты думал, я брошу лопату и отправлюсь на поиски доктора? Боже мой, и
от такого идиота зависит наша жизнь! Время дорого, а ты тратишь его попусту. Ведь если надсмотрщик увидит тебя со мной, что ты ему скажешь, болван?! От таких оскорблений Нэтталл на мгновение лишился дара речи, а потом вспылил: – Клянусь богом, мне жаль, что я вообще связался с вами! Клянусь…
Но чем еще хотел поклясться Нэтталл, осталось неизвестным, потому что из-за густых зарослей появилась крупная фигура мужчины в камзоле из светло-коричневой тафты. Его сопровождали два негра, одетые в бумажные трусы и вооруженные абордажными саблями. Неслышно подойдя по мягкой земле, он оказался в десяти ярдах note 20 от Нэтталла и Питта. Испуганный Нэтталл бросился в лес, как заяц. Это был самый глупый и предательский поступок, какой он только мог придумать. Питт простонал и, опершись на лопату, не двигался с места. – Эй, ты! Стой! – заорал полковник Бишоп, и вслед беглецу понеслись
страшные угрозы, перемешанные с бранью. Однако беглец, ни разу не обернувшись, скрылся в чаще. В его трусливой душе теплилась одна-единственная надежда, что полковник Бишоп не заметил его лица, ибо он знал, что у полковника хватит власти и влияния отправить на виселицу любого не понравившегося ему человека. Уже после того, как беглец был далеко, плантатор вспомнил о двух неграх, шедших за ним по пятам, словно гончие собаки. Это были телохранители Бишопа, без которых он не появлялся на плантации, с тех пор как несколько лет назад один невольник бросился на него и чуть не задушил. – Догнать его, черные свиньи! – закричал Бишоп, но, едва лишь негры
бросились вдогонку за беглецом, он тут же остановил их: – Ни с места, проклятые! Ему пришло в голову, что для расправы над беглецом нет нужды охотиться за ним. В его руках был Питт, у которого он мог вырвать имя его застенчивого приятеля и содержание их таинственной беседы. Питт, конечно, мог заупрямиться, но изобретательный полковник знал немало способов, для того чтобы сломить упрямство любого своего раба. Повернувшись к невольнику лицом, пылавшим от жары и от ярости, Бишоп посмотрел на него маленькими глазками и, размахивая легкой бамбуковой тростью, сделал шаг вперед. – Кто этот беглец? – со зловещим спокойствием спросил он.
Питт стоял молча, опираясь на лопату. Он тщетно пытался найти какой-нибудь ответ на вопрос хозяина, но в голосе теснились лишь проклятия по адресу идиота Нэтталла. Подняв бамбуковую трость, полковник изо всей силы ударил юношу по голой спине. Питт вскрикнул от жгучей боли. – Отвечай, собака! Как его зовут?
Взглянув исподлобья на плантатора, Джереми сказал: – Я не знаю. – В его голосе прозвучало раздражение, которое полковник
расценил как дерзость. – Не знаешь? Хорошо. Вот тебе еще, чтобы ты думал побыстрей! Вот еще,
и еще, и еще… – Удары сыпались на юношу один за другим. – Ну, как теперь? Вспомнил его имя? – Нет, я же не знаю его.
– А!.. Ты еще упрямишься! – Полковник со злобой посматривал на Питта,
но затем им вдруг овладела ярость. – Силы небесные! Ты решил со мной шутить? Ты думаешь, что я тебе это позволю? Стиснув зубы и пожав плечами, Питт переминался с ноги на ногу. Для того чтобы привести полковника Бишопа в бешенство, требовалось очень немного. Взбешенный плантатор стал нещадно избивать юношу, сопровождая каждый удар кощунственной бранью, пока Питт не был доведен до отчаяния, вызванного вспыхнувшим в нем чувством человеческого достоинства, и не бросился на своего мучителя. Но за всеми его движениями зорко следили бдительные телохранители. Их мускулистые бронзовые руки тотчас же охватили Питта, скрутили ему руки назад и связали ремнем. Лицо у Бишопа покрылось пятнами. Тяжело дыша, он крикнул: – Взять его!
Негры потащили несчастного Питта по длинной дорожке меж золотистых стен тростника. Их провожали испуганные взгляды работавших невольников. Отчаяние Питта было безгранично. Его мало трогали предстоящие мучения; главная причина его душевных страданий заключалась в том, что тщательно разработанный план спасения из этого ада был сорван так нежданно и так глупо. Пройдя мимо палисада, негры, тащившие Питта, направились к белому дому надсмотрщика, откуда хорошо была видна Карлайлская бухта. Питт бросил взгляд на пристань, у которой качались на волнах черные шлюпки. Он поймал себя на мысли о том, что в одной из этих шлюпок, если бы им хоть немного улыбнулось счастье, они могли уже быть за горизонтом. И он тоскливо посмотрел на морскую синеву. Там, подгоняемый легким бризом, едва рябившим сапфировую поверхность Карибского моря, величественно шел под английским флагом красный фрегат. Полковник остановился и, прикрыв руками глаза от солнца, внимательно посмотрел на корабль. Несмотря на легкий бриз, корабль медленно входил в бухту только под нижним парусом на передней мачте. Остальные паруса были свернуты, открывая взгляду внушительные очертания корпуса корабля – от
возвышающейся в виде башни высокой надстройки на корме до позолоченной головы на форштевне, сверкавшей в ослепительных лучах солнца. Осторожное продвижение корабля свидетельствовало, что его шкипер плохо знал местные воды и пробирался вперед, то и дело сверяясь с показаниями лота. Судя по скорости движения, кораблю требовалось не менее часа, для того чтобы бросить якорь в порту. Пока полковник рассматривал корабль, видимо восхищаясь его красотой, Питта увели за палисад и заковали в колодки, всегда стоявшие наготове для рабов, нуждавшихся в исправлении. Сюда же неторопливой, раскачивающейся походкой подошел полковник Бишоп. – Непокорная дворняга, которая осмеливается показывать клыки своему
хозяину, расплачивается за обучение хорошим манерам своей исполосованной шкурой, – сказал он, приступая к исполнению обязанностей палача. То, что он сам, своими собственными руками, выполнял работу, которую большинство людей его положения, хотя бы из уважения к себе, поручали слугам, может дать представление о том, как низко пал этот человек. С видимым наслаждением наносил он удары по голове и спине своей жертвы, будто удовлетворяя свою дикую страсть. От сильных ударов гибкая трость расщепилась на длинные, гибкие полосы с краями, острыми, как бритва. Когда полковник, обессилев, отбросил в сторону измочаленную трость, вся спина несчастного невольника представляла собой кровавое месиво. – Пусть это научит тебя нужной покорности! – сказал палач-полковник.
– Ты останешься в колодках без пищи и воды – слышишь меня: без пищи и
воды! – до тех пор, пока не соблаговолишь сообщить мне имя твоего
застенчивого друга и зачем он сюда приходил. Плантатор повернулся на каблуках и ушел в сопровождении своих телохранителей. Питт слышал его будто сквозь сон. Сознание почти оставило его, истерзанного страшной болью, измученного отчаянием. Ему было уже безразлично – жив он или нет.
Однако новые муки пробудили его из состояния тупого оцепенения, вызванного болью. Колодки стояли на открытом месте, ничем не защищенном от жгучих лучей тропического солнца, которые, подобно языкам жаркого пламени, лизали изуродованную, кровоточащую спину Питта. К этой нестерпимой боли прибавилась и другая, еще более мучительная. Свирепые мухи Антильских островов, привлеченные запахом крови, тучей набросились на него. Вот почему изобретательный полковник, так хорошо владеющий искусством развязывать языки упрямцев, не счел нужным прибегать к другим формам пыток. При всей своей дьявольской жестокости он не смог бы придумать больших мучений, нежели те, которые природа так щедро отпустила на долю Питта. Рискуя переломать себе руки и ноги, молодой моряк стонал, корчился и извивался в колодках. В таком состоянии его и нашел Питер Блад, который внезапно появился перед затуманенным взором Питта, с большим пальмовым листом в руках. Отогнав мух, облепивших Питта, он привязал лист к шее юноши, укрыв его спину от назойливых насекомых и от палящего солнца. Усевшись рядом с Питтом, Блад положил голову страдальца к себе на плечо и обмыл ему лицо холодной водой из
фляжки. Питт вздрогнул и, тяжело вздохнув, простонал: – Пить! Ради бога, пить!
Блад поднес к дрожащим губам мученика флягу с водой. Молодой человек жадно припал к ней, стуча зубами о горлышко, и осушил ее до дна, после чего, почувствовав облегчение, попытался сесть. – Спина, моя спина! – простонал он.
В глазах Питера Блада что-то сверкнуло, кулаки его сжались, а лицо передернула гримаса сострадания, но, когда он заговорил, голос его снова был спокойным и ровным: – Успокойся, Питт. Я прикрыл тебе спину, хуже ей пока не будет.
Расскажи мне покороче, что с тобой случилось. Ты, наверное, полагал, будто мы обойдемся без штурмана, если дал этой скотине Бишопу повод чуть не убить тебя? Питт застонал. Однако на этот раз его мучила не столько физическая, сколько душевная боль. – Не думаю, Питер, что штурман вообще понадобится.
– Что, что такое? – вскричал Блад.
Прерывистым голосом Питт, задыхаясь, поведал другу обо всем случившемся. – Я буду гнить здесь… пока не скажу ему имя… зачем он… приходил
сюда… Блад поднялся на ноги, и рычание вырвалось из его горла. – Будь проклят этот грязный рабовладелец! – сказал он. – Но мы
должны что-то придумать. К черту Нэтталла! Внесет он залог или нет, выдумает какое-либо объяснение или нет, – все равно шлюпка наша. Мы убежим, а вместе с нами и ты. – Фантазия, Питер, – прошептал мученик. – Мы не сможем бежать…
Залог не внесен… Чиновники конфискуют шлюпку… Если даже Нэтталл не выдаст нас… и нам не заклеймят лбы… Блад отвернулся и с тоской взглянул на море, по голубой глади которого он так мучительно надеялся вернуться к свободной жизни. Огромный красный корабль к этому времени уже приблизился к берегу и сейчас медленно входил в бухту. Две или три лодки отчалили от пристани, направляясь к нему. Блад видел сверкание медных пушек, установленных на носу, и различал фигуру матроса около передней якорной цепи с левой стороны судна, готовившегося бросить лот. Чей-то гневный голос прервал его мысли: – Какого дьявола ты здесь делаешь?
Это был полковник Бишоп со своими телохранителями. На смуглом лице Блада появилось иное выражение. – Что я делаю? – вежливо спросил он. – Как всегда, выполняю свои
обязанности. Разгневанный полковник заметил пустую фляжку рядом с колодками, в которых корчился Питт, и пальмовый лист, прикрывавший его спину. – Ты осмелился это сделать, подлец? – На лбу плантатора, как жгуты,
вздулись вены. – Да, я это сделал! – В голосе Блада звучало искреннее удивление.
– Я приказал, чтобы ему не давали пищи и воды до моего распоряжения.
