Помоги проекту - поделись книгой:
Нил Гэймен
М - значит магия
Писать сказки для детей столь же бессмысленно, как возить уголь в Ньюкасл, где его и без того достаточно.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда я был ребенком - а ведь прошло не так уж много лет - мне нравились сборники рассказов. Короткие рассказы я успевал прочитать с начала до конца за то время, которое мне удалось улучить на чтение: на перемене, во время тихого часа или в электричке. Они успевали расставить декорации, поднять занавес, перенести меня в новый мир и благополучно вернуть обратно в школу или домой всего за полчаса.
От рассказов, которые вы прочли в нужном (для них) возрасте, никуда не денешься. Вы можете забыть, кто их написал или как они назывались. Иногда вы даже не помните, что именно в них произошло, но если рассказ затронет вас хоть чем-то, он останется призраком в темных уголках вашей памяти, куда вы почти и не заглядываете.
Труднее всего избавиться от страха. Если у вас действительно перехватит дыхание от ужаса, если, дочитав рассказ, вы медленно закрываете книгу, ставите ее на полку и бросаетесь прочь со всех ног, страх остался с вами навсегда. Когда мне было девять лет, я прочел рассказ о комнате, полной улиток. Наверно, это были улитки-людоеды, и они медленно ползли вперед, чтобы кого-нибудь сожрать. У меня и сейчас, когда я вспоминаю этот рассказ, по спине бегут те же мурашки, что и тогда, когда я читал его.
Фантазия пропитывает душу. Там, где я иногда гуляю, на дороге есть один поворот, откуда открывается вид на деревеньку посреди зеленых холмов, а за ними поднимаются холмы повыше, серые, скалистые, вдали переходящие в горы, покрытые туманом, и на этом месте я всегда вспоминаю, как первый раз прочел «Властелина колец». Книга осталась где-то внутри меня, и этот вид поднимает ее из глубин.
Научная же фантастика (хотя в этом сборнике, боюсь, ее не так уж много) уносит вас в иные миры, в иные времена, иные умы. Провести пару часов в шкуре инопланетянина - ничто не может лучше напомнить, как мало разделяет нас, людей, друг от друга.
Рассказ - словно окошко в чужой мир, чужой ум, чужой сон. Это путешествие, во время которого успеваешь слетать за край вселенной и вернуться домой к обеду.
Я пишу рассказы уже больше четверти века. Сначала это был просто прекрасный способ овладеть писательским ремеслом. Самое сложное для начинающего писателя - придумать окончание для истории, и именно этому я учился. Сейчас истории, которые я сочиняю, в основном длинные - длинные комиксы, длинные книги, длинные фильмы - и от написания рассказа, который можно закончить за выходные или за неделю, я просто получаю удовольствие.
Те сочинители рассказов, которых я любил в детстве, в основном остались моими любимыми писателями и по сей день: это великие рассказчики, такие как Саки или Харлан Эллисон, как Джон Кольер или Рэй Брэдбери, фокусники, которым достаточно букв и пригоршни знаков препинания, чтобы заставить вас смеяться или рыдать после десятка страниц.
А еще в сборниках рассказов хорошо то, что если один из рассказов вам не понравился - ничего страшного, сейчас начнется следующий.
В этой книге собраны разные истории: от детектива в стиле "Сказок матушки Гусыни" до рассказа о людях, которые ели все, что можно есть, от стихов о том, как надо вести себя, если окажешься в сказке, до истории о мальчике, который встретился с троллем, живущим под мостом, и о сделке, которую они заключили. Одну историю я включу в мою следующую книгу для детей под названием «Кладбищенская книга» - ту, что о мальчике, которого на кладбище воспитывают покойники, а другую я сочинил в самом начале своей писательской карьеры. Эта история в жанре фэнтези называется «Человек, который продал Понтийский мост», и ее персонаж списан с Виктора Люстига по прозвищу «Граф»; ему действительно удалось продать Эйфелеву башню примерно тем же способом (через несколько лет он умер в тюрьме Алькатрас). Есть пара страшилок, пара рассказов посмешнее, жанр некоторых мне вообще трудно определить, но я все равно надеюсь, что они вам понравятся.
Когда я был еще ребенком, Рэй Брэдбери собрал рассказы, которые, по его мнению, могли понравиться его юным читателям, в две книги: «Р - значит ракета» и «К - значит космос». Раз уж я решил заняться тем же, я спросил Рэя, не возражает ли, если моя книга будет называться «М - значит магия» (он не возражал).
М - значит магия. Это - все буквы, если расставить их в правильном порядке. С их помощью можно творить чудеса и сны и все еще, я надеюсь, удивлять…
ТРОЛЛЬ ПОД МОСТОМ
Пути разобрали в начале шестидесятых, когда мне было года три или четыре. Железную дорогу ликвидировали, ездить теперь оставалось только в Лондон, и дальше городка, где я жил, поезда уже не ходили.
Самое первое воспоминание, на которое я могу полагаться: мне полтора года, мама в больнице рожает сестренку, мы гуляем с бабушкой, и выходим на мост, и она поднимает меня, чтобы я посмотрел, как внизу идет поезд, тяжко дыша и пыхтя дымом, как черный железный дракон.
Теперь паровозы уже не ходят, а вместе с ними исчезли пути, соединявшие деревни и города.
Я не ожидал, что поезда исчезнут. К тому моменту, когда мне исполнилось семь, они уже ушли в прошлое.
Мы жили в старом доме на окраине городка. Дальше начинались пустые распаханные поля. Мне нравилось, перелезши через изгородь, улечься в тенистых зарослях рогоза и читать запоем; если же мне хотелось приключений, я отправлялся исследовать заброшенное поместье на другом краю поля. Там был заросший пруд, а над ним - низкий деревянный мостик. Во время моих набегов на тамошний сад и парк я ни разу не видел ни сторожа, ни смотрителя, и никогда не заходил в дом. Я не хотел напрашиваться на неприятности, к тому же я свято верил, что все старые дома населены привидениями.
Не то чтобы я был легковерным; просто я верил во все страшное и сумрачное. В детстве я был убежден, что ночь полна призраков и ведьм, голодных, мечущихся во тьме, одетых во все черное.
Обратное, впрочем, тоже справедливо: днем было безопасно. Днем - безопасно.
Ритуал: летом, в последний день школьных занятий, возвращаясь из школы, я снимал ботинки и носки, и, держа их в руках, шел по каменистой, усыпанной щебнем тропинке, осторожно подбирая розовые мягкие пальцы. Летом, во время каникул, я надевал ботинки только после долгих уговоров и угроз. Я упивался свободой от обуви до самого сентября, когда снова начинались школьные занятия.
Я обнаружил ту лесную тропинку, когда мне было семь. Сияло жаркое лето, и в тот день я забрел далеко от дома.
В тот день я исследовал окрестности. Я прошел мимо старого дома со слепыми, заколоченными досками окнами и вошел в лес, где не был еще ни разу. Спустившись с крутого склона, я оказался в тенистой, незнакомой мне ложбине, и свет, пробивавшийся сквозь густую листву, был зеленым и золотым. Мне казалось, что я попал в сказочную страну.
По дну ложбины, вдоль тропы, тек ручей, в котором водились крошечные прозрачные рачки. Я поймал несколько штук и смотрел, как они вертятся у меня на ладони, на кончиках пальцев. Потом я их отпустил.
Я отправился дальше по тропе. Она была идеально прямая, поросшая невысокой травой. Время от времени мне попадались замечательные камешки: спекшиеся, сплавленные комки, коричневые, фиолетовые, черные. На свету они отливали всеми цветами радуги. Я счел их неимоверно ценными и набил ими все карманы.
Я шел и шел, по тихому зелено-золотому коридору, и никто не попался мне по дороге.
Мне не хотелось ни есть, ни пить. Мне было просто интересно, куда ведет эта тропа. Она была абсолютно прямой и идеально ровной. Она не менялась, менялись места, через которые она пролегала. Сначала я шел по дну оврага, и по обе стороны от меня возвышались поросшие травой склоны. Потом вдруг тропа пошла выше, и, шагая по ней, я смотрел на верхушки деревьев и редкие крыши домов вдалеке. Мой путь был прям и ровен, и я шел по нему, минуя холмы и долины, холмы и долины. И вдруг, в одной из долин, я вышел к мосту.
Мост - огромная арка поперек тропы - был построен из гладкого красного кирпича. Снизу на мост вела лестница, перегороженная сверху деревянной калиткой.
Я удивился, увидев на своем пути признак того, что в мире есть люди. Я уже начал считать тропу явлением природы, как, например, вулканы. И тогда, скорее из любопытства, чем по какой-либо другой причине (я ведь уже прошел сотни миль, по крайней мере, мне так показалось, и мог оказаться где угодно), я поднялся по лестнице и прошел через калитку.
Я не знал, где я.
По верху моста шла грунтовая дорога. По сторонам его были луга. Точнее, с моей стороны было пшеничное поле, а с другой стороны - просто травяной луг. В засохшей грязи на дороге виднелись отпечатки тракторных колес. Я перешел на другую сторону моста: звука шагов не было слышно, босые ноги ступали бесшумно.
Вокруг не было ничего, на многие мили; только поля, пшеница и деревья.
Я поднял валявшийся на дороге колосок, вылущил из него сладкие зерна и принялся задумчиво жевать их.
Я понял, что мне уже хочется есть, и спустился вниз, к заброшенной насыпи. Пора было идти домой. Заблудиться я не мог: надо было просто идти обратно той же дорогой.
Под мостом меня ждал тролль.
– Я тролль, - сказал он.
И добавил, немного помедлив, словно поясняя:
– Фи-фай-фе-фоль.
Он был огромный: его макушка касалась верха кирпичной арки. И он был немного прозрачный. Через него были видны и кирпичи, и деревья, смутно, но различимо. В нем словно воплотились все мои кошмары. У него были огромные крепкие зубы, острые когти, и сильные, волосатые ручищи. Волосы у него были длинные, как у кукол, с которыми играла моя сестра, а глаза - выпучены. Он был гол, и член свисал из зарослей длинных волос между ног.
– Я тебя слышал, Джек, - прошептал он голосом, похожим на шум ветра. - Я слышал, как ты идешь - топ-топ - по моему мосту. А теперь я съем твою жизнь.
Мне было всего семь лет, но дело было днем, и, насколько я помню, я не испугался. Детям не вредно иногда попасть в сказку - они прекрасно могут с ней справиться.
– Не ешь меня, - сказал я троллю. Я был одет в полосатую коричневую майку и коричневые вельветовые штаны. И волосы у меня были коричневые, а одного переднего зуба не было. Я учился свистеть в дырку, но успеха пока не добился.
– Я съем твою жизнь, Джек, - сказал тролль.
Я взглянул троллю в глаза. Я решил его обмануть.
– Здесь сейчас пойдет моя старшая сестра, - сказал я, - она куда вкуснее. Съешь ее вместо меня.
Тролль принюхался и усмехнулся.
– Ты здесь один, - сказал он. - По тропе никто не идет. Никто-никто.
Потом он наклонился и ощупал меня: прикосновение было легким, как у слепого, словно бабочки в полете коснулись лица. Потом он понюхал пальцы и покачал своей огромной головой.
– У тебя нет старшей сестры. У тебя есть только младшая сестра, и та ушла в гости к подружке.
– Ты это почуял? - спросил я в изумлении.
– Тролли могут учуять радугу, и тролли могут учуять звезды, - печально прошептал он. - Тролли могут учуять сны, которые тебе снились еще до рождения. Подойди поближе, и я съем твою жизнь.
– У меня полны карманы драгоценностей, - сказал я ему. - Возьми их вместо меня. Гляди.
И я показал ему оплавленные самоцветы, которые собрал по дороге.
– Шлак, - сказал тролль. - Отходы из паровозной топки. Не нужны.
Он широко открыл рот. Острые зубы. Запах гниющей листвы и изнанки вещей.
– Съем. Сейчас.
На моих глазах он становился все более плотным, все более настоящим, а мир вокруг уплощался и бледнел.
– Погоди, - я потоптался по сырой земле под мостом, пошевелил пальцами ног, пытаясь ухватиться за уходящую реальность.
– Тебе не нужна моя жизнь. Еще рано. Я… мне всего семь лет. Я же и не жил еще. Я прочел еще не все книжки. Я ни разу не летал на самолете. Я даже свистеть не умею - ну, чтобы по настоящему. Может, отпустишь меня? Когда я стану старше, подрасту, когда меня будет больше, я вернусь.
Тролль уставился на меня глазами, похожими на фары.
Потом он кивнул.
– Тогда до встречи, - сказал он. И улыбнулся.
Я повернулся и пошел обратно по пустой тропе, где когда-то лежали рельсы.
А потом пустился бегом.
Я несся по тропе, залитой зеленым светом, свистя и отдуваясь, пока не почувствовал боль под ребрами. Я схватился за бок и, запинаясь, побрел домой.
Я рос, и поля вокруг исчезали. Один за другим, вместо них появлялись дома - улица за улицей, и их называли именами полевых цветов и почтенных писателей. Наш дом - старое, поношенное викторианское строение - продали и снесли. На месте сада тоже появились дома.
Дома строили везде.
Однажды я заблудился в новом районе на месте лугов, в которых знал каждый уголок. Хотя я не сильно переживал из-за того, что луга исчезли. Старое поместье купила крупная корпорация, и тоже построила дома вместо парка.
Прошло восемь лет, прежде чем я вернулся на старую тропу, а когда я вернулся, я был не один.
Мне было пятнадцать; я уже два раза переходил из школы в школу. А ее звали Луиза. Она была моей первой любовью.
Я любил ее серые глаза, легкие русые волосы, неуклюжую походку (словно олененок, едва вставший на ноги, учится ходить; звучит глупо, но вы уж меня простите). Я увидел ее с жевательной резинкой за щекой, когда мне было тринадцать, и я ринулся в свою любовь, как самоубийца - вниз головой в реку.
Вся проблема с тем, чтобы любить Луизу, была в том, что мы были друзьями, и у каждого из нас были свои, другие романы.
Я никогда не говорил ей, что люблю ее, и даже просто - что она мне нравится. Мы были просто друзья.
В тот вечер мы сидели у нее дома: мы слушали «Раттус Норвегикус», первый альбом «Стрэнглерз». Как раз зарождался панк-рок, и перспективы были самые захватывающие: и в музыке, и во всем прочем. Потом я собрался идти домой, а она решила меня проводить. Мы шли, взявшись за руки, совсем невинно, по-дружески, и через десять минут дошли до моего дома.
Ярко светила луна, мир был явственен и бесцветен, а ночь - тепла.
Мы подошли к дому, увидели свет в окнах, остановились на крыльце и заговорили о группе, которую я как раз собирал. В дом мы не пошли.
Потом как-то вышло, что теперь я пойду ее провожать. И мы пошли обратно, к ее дому.
Она рассказывала мне о ссорах с младшей сестрой, которая таскала у нее косметику. Луиза подозревала, что ее сестра уже занималась сексом с мальчиками. Луиза еще ни разу не занималась сексом. И я тоже.
Мы стояли на дороге у ее дому, под натриево-желтым светом фонаря, в свете которого наши лица были бледно-желтыми, а губы - черными.
Мы улыбнулись друг другу.
А потом мы просто пошли куда глаза глядят, выбирая улицы потише и тропки побезлюднее. За одни из новых кварталов тропа вела в лес, и мы пошли по ней.
Тропа вела прямо вперед, было темно, но окна домов вдалеке были похожи на звезды, спустившиеся на землю, и луна светила довольно ярко. Один раз мы испугались, когда кто-то впереди вдруг зафыркал и засопел. Мы прижались друг к другу, увидели, что это просто барсук, посмеялись и пошли дальше.
Мы говорили всякую чушь про свои мечты, желания, мысли.
И все это время я хотел поцеловать ее, тронуть ее грудь, обнять ее, позволить ей обнять меня.
Наконец я улучил подходящий момент. Над тропой проходил старый кирпичный мост, мы остановились под ним, и я прижал ее к себе. Ее губы открылись навстречу моим.
И вдруг она застыла.
– Привет, - сказал тролль.
Я выпустил Луизу из рук. Под мостом было темно, но эта темнота была заполнена троллем.
– Я ее заморозил, - сказал тролль, - чтоб нам поговорить. Так вот: я съем твою жизнь.
Сердце мое часто билось и я чувствовал, что весь дрожу.
– Нет.
– Ты сказал, что вернешься. И вернулся. Свистеть научился?
Поделиться книгой: