Урюпинский оборотень

– Да ходил я, ходил. Куда же без этого... У них-то, у старух память какая... Даже меня проняло.

– Так что? – почти закричал на него Рыжов. – Давай, дед, не томи.

И Ратуй проговорил очень мягким, каким-то даже не своим голосом:

– А говорят, в том хуторе не только Колодезные жили. Это у них такая фамилия была, под нее и хутор назвался... Хотя, конечно, колодец там все одно был... Ну, которые уехали.

Рыжов понял, что быстрее этот вредный дед ничего говорить не будет. Приходилось ждать, хотя, конечно, можно было на него смотреть в упор, чтобы взглядом поторапливать. Да только это на дедка мало действовало.

– Бабки сказывают, на одной из дочек Колодезных этих хохол женился. Приехал издалека, как же ему без хозяйства, если руки есть, а хозяйством все же лучше не сразу, не в чистом поле обзаводиться, жениться сподручнее выйдет. Вот женился он, и давно это было уже, его имя забылось...

Что-то дед Ратуй знал, вот только никак не мог собраться, чтобы сказать. Рыжов даже воздуха в грудь набрал, чтобы еще раз на него рявкнуть, чтобы выжать из него эти сведенья, но не успел. Борсина вдруг быстро произнесла:

– А я-то думаю, почему же так выходит?.. Ведь луна уже на ущербе, он должен потерять свои способности...

Дед посмотрел на нее диковато, и уже тихонько произнес:

– Вот бабка Матрена сказала, что помнит как звали его... Ты не серчай, командир, а звали его Колядный.

Борсина опустила руки, словно сразу со всем согласилась... Или нет, не так, просто догадка ее, которую она давно в себе молча носила, вдруг подтвердилась – окончательно, надежно и достоверно.

– Ты что?.. – выдохнул Рыжов, почему-то шепотом. Попробовал представить себе... Нет, не легко это было. Ведь нравился ему Колядник, веселый всегда, улыбчивый, дельный красный командир, и даже – командир чона... Но делать нечего, попробовал успокоиться. – Думаешь, Колядный уехал и стал где-то в этих Холмогорах – Колядником?

– По-русски так сподобней, – подтвердил Ратуй.

Рыжов повернулся к Борсиной.

– Сударыня Борсина, вы же говорили, если оборотня этого подвести к вам поближе... Вы говорили, что почувствуете его.

– Я так говорила, но тут, оказывается, много чего другого наложилось, – вздохнула Борсина. – А я сразу не сообразила.

– Колодезные все к причастию ходили, – вмешался вдруг дед Ратуй. – У нас иначе нельзя. И воду святую пили от хвороб, а оказались... Куда уж твоей барышне, если сам батюшка страшного ничего не учуял?

Заступничество его было лишним, потому что Борсина сама стала объяснять.

– Понимаете, господин Рыжов, я вчера, когда вам про вервульфов рассказывала, упустила, оказывается, одну особенность. Это не во всех трактатах о них, вервульфах, и упоминается... Есть у них особенная порода, редко встречается, это следует подчеркнуть, которые от Луны не зависят. А зависят они... Только поймите правильно, зависят от места. Еще античные греки заметили, что некоторым людям на одном месте бывает хорошо, а другим здесь же невмоготу... – Борсина набрала побольше воздуха в грудь, чтобы продолжить. – Тогда они сочинили... Ну, по-вашему это называется – гений места. Якобы есть такой мелкий божок, у них же, у античных, было многобожие, как вы знаете... Так вот, этот гений места бывает связан именно с вервульфами. Где-то, предположим, на севере, в других местах, семейство Колядника было совершенно нормально, но если он снова попал сюда, или специально напросился...

– Али ему бабка его рассказала, – встрял дед Ратуй, который, оказывается, слушал Борсину очень внимательно, и даже понимал ее.

– Если он сюда специально попросился, и его сюда же направили... – Голос Борсиной звучал уже не столь уверенно, как в начале.

Рыжов кивнул. И стал думать, а потом и рассказывать, что узнал о Коляднике вчера ночью, когда они на пару и так мирно чистили оружие. Про ранение, и про то, как он чудом выжил, и как его сюда направили. Закончил он так:

– Может, ты и права, товарищ Борсина, приехать ему сюда после ранения было нетрудно, это же нормально, в самом деле, место для дальнейшей службы выбрать заслуженному в прошлом бойцу...

И вдруг поднялся такой вой, что даже место определить было трудно, откуда он исходил. Казалось, он лился, затоплял всю округу, и забивал все другие звуки. И было в этом вое что-то настолько грубое, сильное, жестокое, что по телу даже не мороз пошел, а целая метель замела...

Рыжов и опомниться не успел, уже выхватил наган, втайне жалея, что оставил свою, пусть и дурную, но все же смазанную витовку в здании станичного совета. И еще он не заметил, как крутанулся на месте, словно ожидал нападения отовсюду, со всех сторон сразу...

Видно еще было неплохо, настоящая темень не наступила, и Луна, хоть заметно ущербная, все же выкатила на небосклон. Но это-то сейчас и не понравилось Рыжову... Может, потому что именно на нее, скорее всего, оборотень и выл.

Неожиданно, из этой лунной тени от дома, мимо которого они шли, почти городского дома, даже с мезонином, отделились два силуэта, Рыжов едва не выстрелил, но все же удержался... Ведь контур у них был людской, на двух ногах.

– Командир, мы навстречу вам пошли, – прозвучал голос Самохиной.

– Непонятно, что происходит, – добавил Раздвигин со своей интеллигентной интонацией, – но что-то определенно происходит.

– Значит так, – решил Рыжов. – Комиссар, Раздвигин, этого, – он кивнул на деда, – держать, чтоб не сбежал. Оружие на изготовку. И Борсину охраняйте, а я – в казарму.

– Погоди, мы с тобой, – выкрикнули, дополняя один другого, Ратуй и Раздвигин.

Но Рыжов их услышал уже позади себя, из-за спины. Со всей прытью он бежал к тем домам, где квартировали чоновцы.

# 10.

Он бежал лихо, Рыжов даже сам поразился, как это у него получалось – летел, словно ничего важнее не было, а может, на самом деле не было ничего, кроме желания успеть, добежать и... сделать все правильно. Хотя где-то еще что-то происходило, и ощущение, что все встало на свои места, что камень покатился под горку, как и положено камню, не оставляло его.

И вдруг он увидел, чуть в стороне, в темном и кривом проулке, заросшем глухой травой, и это было... Он подлетел быстрее других, потому что и бежал быстрее... Он уже не сомневался, уже много раз он видел, как неопрятной, грязноватой и неприятной кучей лежат люди, у которых нет сил подняться.

Он склонился, еще не уверенный, что не тратит время попусту. Но это действительно был человек. Он слабо отдернулся от руки Рыжова, словно опасался, что это не помощь пришла, а смерть, которая не сделала свое дело сразу, и вот пришла довершить его, добить, лишить остатков жизни.

– Лежи, если живой, скажи что-нибудь...

Подбежал Раздвигин, за ним топали Самохина и Борсина. Они бежали вместе, как Рыжов и приказал, вот только не очень хорошо бежали, даже комиссар. Самохина еще издалека прокричала:

– Кто это?

А Рыжов уже и сам рассмотрел, в свете луны. Это был солдатик, которого Рыжов уже видел вчера – неужели только вчера? – который сопровождал их в Нехватки, и с которым позже Колядник куда-то ускакал.

– Да ты жив ли? – заголосил Рыжов уже в крик.

И почувствовал, как солдат этот, под его руками, испачканными кровью, снова зашевелился. Попробовал подняться, молча, все еще не доверяя ничему на свете, но уже надеясь, что теперь ему помогут.

– Раздвигин...

Вдвоем они подняли тело, Борсина наконец-то оказалась над ним, провисшим между двумя мужчинами, дотронулась до лба, отозвалась почему-то хрипло:

– Осторожно несите, у него горло порвано, я зажму, но... Если он заговорит, это будет чудо.

Они понесли его, не слишком заботясь, чтобы выполнить совет Борсиной, но она-то старалась, зажимала кровь, заливающую шею и грудь. Нести пришлось неблизко, но никто этого не заметил. Потому что снова возникло желание бежать, торопиться и успеть.

Они оказались во дворе того большого, некогда зажиточного старого дома, где расположились чоновцы, как показалось Рыжову, очень нескоро. У входа стоял караульный с винтовкой, он похватил тело раненного одной рукой, не выпуская оружие из другой, кривовато отставленной вбок. Помогая Раздвигину, который пыхтел, удерживая солдата под коленки, сообразив, что ему тяжелее, чем Рыжову, который обхватил плечи паренька.

Положили его под фонарем, который на столбе горел посередине двора. Кто-то уже бежал от казармы, и словно гудение улья послышались голоса других бойцов. Рыжов снова наклонился над раненным.

– Куда он ушел? Говори, что знаешь?..

– В степь... – прохрипел солдатик. И чуть не подавился кровью, которая запузырилась на его губах. Но он все же продолжил: – Вниз по берегу.

– А ты почему?.. – Рыжов не знал, как следует задать этот вопрос. Тоже ведь, нервничал. – Как он узнал?

– Он подслушал, как я с... – дальше было что-то непонятное. – У него слух... Уши волчьи, и слышит... все.

– Ты бы не мучил его, командир, – предложила Борсина таким спокойным и ясным голосом, словно принадлежала к совсем иному миру, в котором не было оборотней.

– Ты почему с ним? – этот попрос все же следовало задать, что бы не думала о нем, Рыжове, эта Борсина и остальные бойцы.

– Боялся.

И парень отключился. Рыжов осмотрелся. Все было правильно, эти люди должны были выполнять приказы того... Кого теперь следовало ловить, следовало остановить. И наказать, возможно, уничтожить, потому что в мире победившей революции таких быть не должно.

– Кто-нибудь, найти доктора, оказать помощь. – Рыжов поднялся. Теперь все зависело от него, от его решений. – Вы все, слушай мою команду. Если кто-то не подчинится, завтра же потребую расстрела за невыполнение приказа. Выходи строится!

Бойцы уже почти все были с винтовками. Кто порасторопней или поопытней успели одеты, несколько человек были с шашками на ремнях. Впрочем, и тех, кто не успел, кто не был готов к походу, было не менее половины состава.

– Все сразу, – орал Рыжов, привычно накаляя глотку командной интонацией, требуя того, что ему было нужно. – Потом оденетесь.

Построились быстро, только вот странно было видеть этих-то ребят, некоторые даже в подштанниках и без оружия, и других, уже в сапогах и форме. Рыжов еще разок посмотрел в сторону дома, превращенного в казарму, все было нормально, бойцы слушались, даже с видимым облегчением, сознавая, что вот нашелся правильный человек, который знает, что нужно делать.

– Значит так, кто не успел привести себя в порядок, остаются. Остальным, седлать лошадей, и выступаем. На сборы даю пять минут, если не успеете, придется догонять. Старший здесь есть? – Вперед выступило двое, один темноволосый, похож на цыгана, другой светленький, курносый, того же возраста, что и Рыжов. – Ты, – он кивнул на светлого, – пойдешь со мной. А ты, – взгляд на черного, – остаешься тут, за старшего. Выполнять.

Бойцы разбежались, а Рыжов поймал Раздвигина за руку, который оказался рядом, сбоку, не в строю, и сказал ему:

– На конюшню иди, приведи мне коня.

– И себе тоже, – кивнул бывший инженер. – Мне там нужно... Винтовку вот только забыл в совете.

Рыжов отпустил его руку, и инженер мигом умчался за теми, кто бросился уже к коновязи и изрядно большой конюшне, стоящей сбоку от главного дома. А Рыжов думал, думал так, что чуть голова не трещала. И вдруг сообразил, что нет, не в степь он ушел, в лес ему нужно, а это, если присмотреться, совсем в другую сторону... Еще, может быть, он ушел за Хопер, за реку. Там и лес гуще, легче оторваться от погони. А то, что погоня будет, он должен был сообразить, не мог не догадаться...

– Старший! – позвал Рыжов.

Рядышком оказался тот самый светловолосый, вблизи он оказался еще меньше и моложе, чем показался в сумраке. Но другой, цыганистого вида, тоже вырос словно из под земли неподалеку. Но отозвался именно светлый:

– Я тут, – помолчал. – Мы все понимаем, сделаем, – договорил он, сообразив, что приказа, по крайней мере, вслух, не будет. Слишком бы уж дикий, непривычный, какой-то даже нечеловеческий получился бы приказ.

Голос его звучал холодно и спокойно. Правильный был голос, жаль, лицо его было почти не видно при свете этого дурацкого фонаря на столбе, но Рыжов по тону, по интонации понял, что парень и впрямь все сделает. Вот только сказать что-то все же следовало.

– Ты знаешь, кого мы ищем?

– Догадываюсь, – отозвался взводный цыганистого вида. И добавил после паузы: – Давно пора.

– Вот и хорошо, – согласился Рыжов и повернулся к нему. – Только проследи, чтобы оказали помощь раненному, и разъезды по городу организуй. Тут тоже может многое произойти, мы же не знаем, чего он хочет... – Рыжов повернулся к светлому взводному. – А ты строй людей, и быстрее, быстрее. Его еще найти нужно.

Светловолосый парень убежал, еще на ходу что-то кому-то выговаривал, торопил, с этим тоже все было правильно. Хотя и непонятно, насколько он будет послушным впредь.

Раздвигин подвел лошадь, еще одну вел для себя. Хоть с этим инженер справился, подумал Рыжов. Быстро оценил стремена, подпругу и стать своего коня. Стремена были коротковаты, видно тот, кто на этом коне раньше скакал, привык сидеть по-казачьи, а сам Рыжов этой посадки не любил, отучили его, привык по-кавалерийски, полной ногой держать коня в шенкелях. Но подгонять сейчас стремена было уже невовремя.

Осмотрелся еще раз, бойцы строились, почти три десятка, все хорошо вооружены, некоторые даже в шинелях, хотя ночь стояла теплая.

В дверях, откуда на крылечко падал свет, над раненным, которого уже уложили на темное солдатское одеяло, стояло Борсина. Было не совсем понятно, охраняет она раненного, или врача ждет, за которым, должно быть, уже кто-то побежал. И в руках, залитых чужой кровью по самые манжеты, Борсина неумело, но решительно держала винтовку. И лишь спустя пару секунд он понял, что она не вооружилась на всякий случай, а догадалась принести ее Раздвигину.

Тот как заправский конник, не спешиваясь, подрысил к крылечку, перегнулся через перильце и взял винтовку. Но Борсина спустилась с крыльца и протянула ему еще и руки, всучивая пару обойм. Она не догадывалась по-женски, что это будет не бой, что все решится очень быстро... Рыжов тоже направил коня к крыльцу, сказал Самохиной, которая возилась с каким-то факелом напару с полуодетым, пожилым бойцов:

– Оставайтесь тут, и не высовываться, понятно? Самохина, ты тут тоже не теряйся, проследи чтобы паренька этого вылечили... Без разговоров! – почти криком тут же добавил, не хватало еще со своим комиссаром спорить при бойцах. – Раздвигин, отстанешь, ждать не буду.

Он выскакал перед линейкой людей, коней и сдержанной, послушной силы, которая только и ждала, когда приказ приведет их в стремительную, боевую мощь.

– Взвод! За мной, рысью. Оружие на изготовку.

Они выкатили на темную улицу так уверенно, словно и не могло быть иначе, словно бы Рыжов всегда командовал этими людьми. А он-то почти с благодарностью думал, что это и есть его место, его роль в этом мире... От которой он так неосмотрительно вынужден был, по приказу начальников из Москвы, отказаться.

Рядышком скакал Раздвигин, не выдерживая строя, а сам по себе, и кажется, это тоже было, в каком-то смысле, правильно.

– Куда мы теперь?

– К отцу Виктору, – повернулся к нему Рыжов, хотя говорил негромко. – Не уверен, но кажется, он что-то может посоветовать.

– Я думал, ты знаешь... – оказалось, инженер был разочарован, он полагал, что Рыжов принял на себя командование, все просчитав заранее.

Его тоже следовало убедить. Рыжов подвел своего коня как можно ближе к нему.

– Я ведь заметил, еще когда присматривался к этому командиру, к Коляднику, то есть...

– Не понимаю.

– Он с этили ребятами с февраля, три месяца. На войне, это очень долго, а они его сторонятся. Да я со своими орлами и спал вместе, и ел из одного котелка, командир ведь никогда один не остается... Командиру или верят, или не верят, а этого... боялись. Хотя и слушались. Как думаешь, почему?

Не очень вразумительно у него вышло, решил Рыжов, но пока сойдет. Может, инженеру этого хватит на час-другой. Остальное будет потом, сейчас главное – действовать. Или в нем играет привычка к действию, его бывшие навыки командира эскадрона, разведчика, солдата?.. Нет, пожалуй, все так и должно быть, другого ничего уже не осталось.

Они подрысили к церковному двору, и Рыжов поднял руку, останавливая взвод. Церковь выглядела... странно. Ворота на двор, несмотря на поздний час, были распахнуты, из отрытой же церкви лился слабый, но такой видимый в ночи свет.

– Стой! Пять человек, за мной.

Рыжов спешился, бойцы оказались рядом, только не пятеро, как он приказал, а больше, чуть ли не половина. В храм вошли не перекрестившись, Рыжов только шапку снял. И уже вблизи, когда входили, понял, что ему показалась странным – одна створка церковной двери болталась на нижней петле, вторая вовсе валялась, сбитая какой-то неимоверной силой, а ведь это были крепкие двери.

Внутри ощутимым стал запах гари и... Да, пахло нечеловеком. Кто-то из бойцов бросился вперед, и уже на бегу закричал, причем голос этот зазвучал непривычно громко, с эхом, как всегда в хороших храмах и бывает:

– Тут люди! Живые...

Рыжов подбежал, оказывается, на ступени перед алтарем полулежал отец Виктор. Он обнимал одной рукой жену, которая была простоволосой, в рубашке и с шалью на плечах, на щеке у нее алела глубокая царапина, из которой сочилась кровь. Она же обнимала двух девчушек, младшая таращила такие круглые, испуганные глаза, что Рыжову не по себе стало от этого взгляда. Вторая поправляла и свой платочек, и пыталась натянуть хотя бы край шали на голову матери.

Отец Виктор поднял руку, ладонью вперед, растопырив пальцы.

– Я живой, живой... Молился, он хотел напасть, но не смог... Кидал камни, светильники переворачивал, хотел храм поджечь, но... Мы живы.

– Это хорошо, – сказал Рыжов резко. – Куда он побежал?

– Вас почуял, побежал к Хопру, он демон уже, если увидите – поймете.